Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)
Угрюмый вид голой скалы действовал мне на нервы. Изредка встречались большие темные трещины. Они уходили вниз почти вертикально и там, куда едва достигал свет прожекторов, давали начало гигантским расселинам. Я знал: в таких местах любят гнездиться кальмары. Прозондировать одну из щелей лучом? Луч осветил каменные внутренности мрачного коридора, за каждым выступом таилась черная тень. Кальмаров я не увидел, но рыбий инстинкт упрямо советовал: будь настороже.
Я вылез из щели и поплыл в открытый простор океана. Подальше от мрачной стены. Заблудиться я не боялся. Манта найдет дорогу назад: где-то вверху, на площадке добывающих агрегатов, непрерывно действовал ультразвуковой маяк.
Я плыл, не оглядываясь, словно торопился куда-то. Прожекторы Манты светили мне в спину. За пределами прозрачного светового конуса – кромешная тьма, будто пространство замкнулось само на себе. Заботиться сейчас о направлении не имело смысла. Чем хаотичнее мое передвижение, тем лучше: больше шансов привлечь к себе внимание безумца. Неужели не «клюнет»?..
Глазу не на чем остановиться в этой водяной пустоте. Стоит чуть усомниться в достоверности своих ощущений – и ты мгновенно теряешь ориентировку в пространстве. Я усомнился, когда заметил, что Манта плывет за мной как-то совсем необычно, боком. Я понимал, что скутер здесь ни при чем, – потерял ориентировку я сам. Два таких фундаментальных понятия, как «верх» и «низ», превратились в ничто. Противно до головокружения.
Трудно поверить, но где-то в трех километрах отсюда находится дневная поверхность океана и примерно на таком же расстоянии – дно. Меня окружала беспредельная, вечная вселенская тьма, и не было ей ни конца ни начала, не было вообще ничего, кроме тьмы. Хранимый в воспоминаниях мир солнечной суши казался счастливым сном, и только. Он был далеко – быть может, на другой планете. Доведется ли снова увидеть его?
Я вынул нож и двумя пальцами взял кончик лезвия. Тяжелая, рукоять указала мне направление к центру планеты.
Оказывается, это очень важно – знать направление к центру планеты. Теперь все стало на свои места. Я висел вниз головой над чернеющей бездной… И вдруг – по телу словно разряд нервного тока – в глубине, на одной вертикали со мной, вспыхнул бледный конус луча! Нет, даже не вспыхнул – скорее возник, потому что это далеко, где-то на пределе видимости…
Луч, непонятно играя, кружил. Призывно мерцал удлиненной пластинкой тонкого льда. Фара? Очень похоже. И в то же время как-то не очень… Вниз!
Луч описал дугу и погас. Мгновенно, как гаснет выключенная фара. Безумец! Стой! Ведь так мы никогда не сумеем настигнуть тебя и помочь! Я здесь уже, я рядом; быть может, это последняя твоя надежда!.. В ответ – летящая навстречу бездна мрака, иллюминированная горстью голубых огоньков. Быстрее вниз, быстрее – секунды решают все!
Когда уходишь вниз, пучина легко уступает. Горе тому, кто не сумеет вовремя остановиться…
Я сумел. Опомнился и выключил плавник. Взглянул на батиметр. Изумрудно-зеленый… Баста. Подвал океана бездонный. Ты же знаешь: голубой этаж обрывается в небытие.
А ты уверен, что стоишь на последних ступеньках? Вот видишь, нет, не уверен… Но разве ничего не значит эта странная глухая боль в суставах рук и ног, в затылке, в бедрах, в позвоночнике? Значит, но только то, что я никогда не забирался так глубоко…
Сверху, по ниспадающей спирали, опускалась Манта. Луч прожектора больно ударил в глаза. Потуши свои лампады, дорогая! Спасибо, теперь хорошо… Густая вселенская тьма. И ничего похожего на бледный таинственный луч. Будто привиделся.
Еще с полсотни метров вниз – и хватит, пожалуй. Шутки с такими глубинами плохи: можно услышать реквием бездны…
Реквием бездны? Понятия не имею… Ну-ну, не надо лгать: лгать самому себе бесполезно. Вспомни: тех, кто слышал его и потом нашел в себе силы вернуться, можно пересчитать по пальцам одной руки. Да, я помню, конечно. Об этом дьявольском глубоководном наваждении рассказывают по-разному. Но только своим, и то не каждому, и только шепотом, на ухо, втайне от медиков. А это всегда впечатляет, когда не каждому и шепотом. Однако сначала я не поверил: мне казалось, что мнимая музыка больших глубин вряд ли способна ослабить волю подводника, но мне довелось побеседовать с гидрокомбистом, которого причисляли к знаменитой пятерке. Он рассказывал скупо и неохотно, и потому, наверное, его рассказ заставил насторожиться. В заключение он совершенно серьезно добавил: «То, что я слышал на голубом этаже, вполне может конкурировать с голосами сирен старика Гомера. И я отлично понимаю тех из наших парней, которые предпочли остаться в глубинах». И все, ничего более определенного я от него не узнал: он умолк, задумался и, глядя куда-то мимо меня, так загадочно улыбнулся своим воспоминаниям, что я почувствовал невольный страх…
Ладно, поехали вниз, немного, самую малость. Рискованно, знаю, однако иначе я не могу: луч не привиделся – был. Безумец здесь где-то рядом. Может быть, и не безумец вовсе, а просто несчастный, услышавший пение подводных сирен и не желающий поэтому вернуться?
В голове нарастал устрашающий гул. Ну вот, начинается… Стоп, дальше нельзя: кристалл батиметра отливает мягким бирюзовым сиянием. Но главное даже не в этом. Главное в том, что моя черепная коробка вырастает до размеров огромного корабельного трюма. Весь корабль гудит и качается от ударов злобных штормовых валов, каждый удар порождает в трюме странное дрожащее эхо. Ерунда, просто я ощущаю, как в висках тяжело пульсирует кровь. Теплая живая кровь – это реально, остальное – обман. Вот видишь, я все понимаю, все сознаю, всему нахожу объяснения. Значит, опасности нет – можно чуть ниже… Где он, где этот «реквием»? Не слышал, не верю, дурацкие выдумки. Просто шум в голове, которому никак нельзя приписывать музыкальность.
…А в трюме звенит и похрустывает мелкое крошево стеклянных созвучий. Тихонько тренькают стеклянные струны, падают в темноту и там разбиваются вдребезги стеклянные бусинки нот. Эта стеклянная суета начинает казаться забавной. И вдруг…
В настороженно-гулком пространстве раздается отчаянный дикий завывающий крик…
После первых мгновений жуткого оцепенения – всеобщая тишина. Растаяли стены мрачного трюма, вернув ошеломленному узнику былую свободу и легкость движений. Кристалл батиметра горит спокойным бирюзовым огнем.
Где-то далеко-далеко – может быть, в центре вселенной – торжественно бьют мировые часы. Двенадцать тягучих ударов, и каждый из них – столетие. Последний удар долго звучит в ореоле дрожащего эха.
– Полдень?.. – вопрошаю пространство.
Внятный женский голос говорит за моей спиной:
– Ты ошибаешься. Полночь.
– Допустим, – неуверенно соглашаюсь я. – Но полночь чего? Эры, эпохи, тысячелетия?
– Полночь твоих желаний, – раздается в ответ.
Нет, это слишком!
– Откуда вам известно о моих желаниях, мадам? Кто вы? Покажитесь!
Смех – и никакого ответа.
– У вас приятный смех, мадам. Но знаете ли, я не люблю быть обращенным спиной к собеседнику.
– Это не важно, – отзывается голос.
– Что не важно?
– Все, что ты говорил. Я – Тьма, понимаешь? Этим все сказано.
– Н-да, пожалуй…
Я вслушиваюсь в раскаты одиноко бродящего эха. И ощущаю течение времени. Время течет, как вода. Я набираю его целыми пригоршнями, дивясь, что стал обладателем такого богатства. Когда-то давным-давно, в счастливую пору рождения детских, еще неясных желаний, я очень любил играть фонтанными струйками. Ловил прозрачную воду руками, стремясь задержать в мокрых ладошках это неиссякаемое увертливое сокровище. Так и теперь: мне кажется, я властелин никому не подвластного времени. Черпаю от его огромных запасов, небрежно проливая капли-минутки.
И снова где-то за моей спиной слышится смех:
– Я вижу, ты доволен подарком.
– Подарком?
– Бери, я дарю тебе вечность.
– Зачем мне вечность? – Меня охватывает разочарование.
Голос медлит с ответом. Наконец говорит:
– Вечность – ведь это же так заманчиво!..
– Вечность – это небытие. Твой подарок лишен всякого смысла.
– Вот как! – удивляется голос. – Значит, боишься?
– Нисколько. Просто мне не нужна беспредельность во времени. Я знаю этому цену. Недосягаемый призрак, обман…
– И я беспредельна. Я тоже, по-твоему, призрак, обман?
В этом вопросе звучат лукавые нотки. Но я не колеблюсь:
– Да, тоже.
– Я – Тьма! – вскипает негодованием голос. – Беспредельная, вечная Тьма! Я существую!
И в негодующих возгласах мне чудится что-то наивное, до смешного похожее на женский каприз. Черт подери, я даже немного смущен.
– Вот видишь, – смягчается голос, – мне больно слышать дерзкие речи. Но я, как женщина, великодушна и прощаю тебя.
– Спасибо. Но тем не менее должен заметить, что власть твоя эфемерна. Ночь уходит с наступлением дня, и тьма исчезает.
