Джек Макдевит - Жар-птица
– Что вы имеете в виду?
– Всем известно, что Элиот – герой, но никто толком не знает, каким человеком он был.
– Вряд ли смогу поделиться чем-нибудь ценным. Приятно было пообщаться…
– Погодите. Не отключайтесь. Это очень важно, господин Чермак. Я готова заплатить за информацию.
– В самом деле? Сколько?
Я назвала минимальную сумму, которую всегда можно было увеличить.
– Ладно, – ответил он. – Сделаю, что смогу. Но деньги вперед, пожалуйста.
– Давайте сначала посмотрим, что есть у вас.
– Что, собственно, вас интересует? – Голос его смягчился, хотя и ненамного.
– У вас сохранились вещи Элиота? Письма, дневники, что-нибудь в этом роде?
Он задумался.
– Есть какой-то дневник. В общем-то, у меня осталось много всякого. Жена ничего не выбрасывает.
– Что еще?
– Фотографии. Куча фотографий. Награда – наверное, ее дали в школе. Никаких писем нет. – Больше ему ничего не пришло в голову. – В основном фотографии. И блокнот.
– Когда мы сможем поговорить?
Я сомневалась, что Грегори Чермак хоть сколько-нибудь похож на брата. Элиот вполне мог быть лидером, а Грегори скорее напоминал человека, который большую часть времени живет на природе. У него были жесткие, почти неподвижные черты лица и раздражительный характер. Он представил меня своей жене Велле – похоже, та безропотно ему повиновалась, – а потом недвусмысленно намекнул супруге, что ее ждут другие дела.
Он мало что мог поведать мне и говорил преимущественно о том, как они с Элиотом вместе росли. Отчетливо чувствовалась неприязнь к брату, которого Грегори считал слишком большим эгоистом.
– Может, и не стоит говорить такое, но ребята в школе его недолюбливали. Он постоянно был чем-то недоволен. Только, пожалуйста, не пишите об этом. Просто хочу, чтобы вы поняли: он был вовсе не таким, как принято считать сегодня.
– Грег, как вы тогда объясняете его поведение во время землетрясения?
– Послушайте, Чейз, я вовсе не говорю, что брат был плохим человеком. Если вам так показалось, прошу прощения. Я не имел этого в виду, а лишь хотел сказать, что он был самым обычным человеком. Он врывался в здания и вытаскивал детей, пока остальные бегали вокруг и кричали, что он погибнет. В конце концов так и случилось, – сказал он, словно делая акцент на безрассудстве брата. Затем тон его изменился. – Хотелось бы думать, что на его месте я поступил бы точно так же.
– Вас там не было?
– Нет, – ответил Грегори таким тоном, словно заранее знал, что я ему не поверю. – Я был на работе.
– Вы знали Робина?
– Криса Робина? В общем-то, нет. Видел его пару раз издали, но, кажется, не разговаривал.
– Они прилетели со Скайдека на челноке?
– Да. Скиммер Элиота стоял у терминала. Он отвез Робина домой и полетел обратно в Кейтон-Ферри.
– Можно сказать, ему не слишком повезло.
– Да. – В голосе Грегори прозвучала едва заметная грусть.
– А что насчет яхт? Вам известно, что они с Элиотом потеряли несколько яхт?
– Да, слышал.
– Что-нибудь знаете о них?
– Очень мало. Я подшучивал над ними в разговорах с Элиотом. Сколько их было? Три?
– Четыре.
– Ага. Они просто вывозили эти яхты куда-то и там бросали.
– И вы понятия не имеете зачем?
– Элиот говорил, что это просто хлам, который они используют для экспериментов.
– Он не говорил, для каких именно? – (Грегори покачал головой.) – А о том, куда они летали? Никогда?
– Нет. Когда я спрашивал Элиота, он просто отшучивался. Они покупали яхты – вернее, Робин покупал, – нарочно вывозили их куда-то и там избавлялись от них. Так мне кажется. А зачем, не знаю. Элиот никогда мне не рассказывал.
– Куда именно? Не знаете?
– Нет. – Он прикусил губу. – Помню, он что-то говорил об одной яхте – кажется, о «Жар-птице». О последней.
– Да?
– Я спросил брата незадолго до его отлета, куда он направляется. Элиот ответил, что просто решил прогуляться. Я спросил, что он имеет в виду, и услышал что-то про двести миллиардов километров. Как будто он хотел добраться до ближайшего угла.
– Двести миллиардов? Вы уверены?
– Ага.
– Не миллионов?
– Нет. Именно миллиардов. Я запомнил, потому что обычно Элиот говорил, что отправляется на Токсикон, или на Луну, или еще куда-нибудь. Но в тот раз он назвал только расстояние: двести миллиардов километров. Помню, я тогда заметил, что прогулка будет долгой.
Такого просто не могло быть. Двести миллиардов километров – по сути, полет в никуда, далеко за пределы планетной системы, прямо в межзвездную бездну.
– Что стало с «Волноломом»? – спросила я.
– Пошел на слом.
У Грегори нашлись фотографии, голограммы и даже бюст Элиота, который, по его словам, изваяла подруга брата. Элиот не раз признавался лучшим учеником в классе, о чем свидетельствовали похвальные грамоты в рамках.
Я взяла дневник. Именно там я ожидала найти объяснения всему, что пытались делать Элиот и Робин, – и, может быть, даже понять, что случилось в ту последнюю роковую ночь. Но, раскрыв его в присутствии Грегори, я с трудом подавила разочарование. То были записи, которые Элиот делал во время учебы в средней школе – главным образом о романах и спортивных состязаниях.
«У нас получилось, – так начиналась одна из них. – Никогда не думал, что Молли согласится. Она все время отказывалась в последний момент. Но у нас получилось. О, счастливый день…»
Черт побери.
О, счастливый день.
Мы начали просматривать фотографии. Я не знала никого из этих людей, кроме, естественно, Чермака, Робина и Грегори. Грегори согласился назвать всех, если я увеличу компенсацию – хотя, возможно, это слово вообще отсутствовало в его словаре.
– Я трачу свое время, – объяснил он. – И должен заранее предупредить: кое-кого из этих людей, даже многих, я не знаю.
Грегори был совершенно не похож на Элиота. Он ворчал, что я слишком медлительна, и не обратил никакого внимания на Веллу, принесшую нам кексы и фруктовый сок. Когда супруги стояли у алтаря, она выглядела привлекательно. Грегори часто закатывал глаза и постоянно ерзал в своем кресле. И все же он мне помогал, а я делала заметки.
– Это доктор Фарли, семейный врач. Это одна из подружек Элиота, Йолинда Как-ее-там. Нет, этого не знаю. О, вот Талия, его первая жена.
– Он был женат?
– Дважды. Вторую звали… гм… – Он повернулся в кресле, открыл дверь в гостиную и крикнул жене: – Велла, как звали вторую жену Элиота?
– Акри, – ответила она.
– Они с ним развелись? – спросила я. – Обе?
– Талия развелась. С Акри, насколько я знаю, они просто разошлись.
– Печально.
– Ну, это уже не имеет значения.
Я увидела фотографию Чермака и Робина – ту же, что и в брошюре, – и еще несколько. На некоторых были Чермак и Акри, а на одной – Робин, сидевший в кабине корабля с правой стороны.
– «Волнолом»? – спросила я.
Грегори пожал плечами.
– Откуда мне знать, черт возьми?
– Вы никогда на нем не были?
– Нет. Только не я. Предпочитаю стоять обеими ногами на земле.
Была и еще одна фотография, сделанная в кабине: Элиот смотрит на гигантский набор колец. На одном снимке Робин просто сидел, пытаясь улыбаться, что получалось у него неважно, а на фоне панорамного окна виднелись те же кольца. Мне стало интересно, где разворачивалось действие. Видна была приборная панель, но я не могла различить никаких подробностей. Даже увеличение, наверное, не помогло бы. И все же…
– Можете сделать копию этого фото, Грег? – спросила я.
Он посмотрел на меня так, словно собирался потребовать еще денег, но затем лишь пожал плечами и велел искину сделать распечатку.
После этого я увидела, к своему удивлению, дом Робина на острове Виргиния в лучах закатного солнца. На другом снимке, сделанном с обрыва, виднелся океан, а на третьем Элизабет созерцала морской простор. Во всех трех фотографиях чувствовалась умиротворенность и отчего-то грусть. Все они были сделаны в одно время дня.
И наконец, Элиот, сидящий в скиммере, который отрывается от земли.
– Тогда я видел его в последний раз, – сказал Грегори. – На похоронах отца. После поминальной службы он улетел вместе с Крисом Робином и вернулся лишь затем, чтобы погибнуть во время землетрясения.
– Кто снимал?
– Мой сын, Кревисс. Он всегда хотел стать пилотом, как и его дядя.
– И стал?
– Нет. Сделался адвокатом. Не знаю, что хуже.
Глава 11
Ценность предмета устанавливаем мы сами. Она нисколько не связана с экономикой – лишь с нашим воображением.
Тимоти Чжинь-По. Ночные мысли (10002 г. н. э.)Шоу «Прямой разговор» началось, когда я приближалась к загородному дому. Гостем был историк Дерик Колтер – высокий, худой и несдержанный: он сделал карьеру на постоянных обвинениях в адрес Алекса. Сев на стул, он сразу начал рассказывать о святости прошлого и о том, что серьезный прогресс невозможен без извлечения из него уроков. Колтера повергал в ужас недостаток исторических познаний у широкой публики, но особое огорчение у него вызывали те, кто понимал важность обращения к прошлому, чтобы избежать прежних ошибок, но не видел ничего зазорного в раскрадывании культурного наследия человечества ради личной выгоды. Естественно, имелся в виду Алекс.
