Джон Браннер - Действо на планете Иан
— Странное дело, — отозвался Марк через секунду. — Как раз перед тем, как Мораг нашла меня, я думал, что вы ближе к ианским Постановщикам, чем любой другой человек.
Чарт поднял брови, но ответил без ложной скромности:
— Оч-чень интересно… Это сходство не ускользнуло от меня. Даже изучая ваш перевод — хоть вы его и принижаете, — я ощутил некий интеллектуальный контакт.
— Но послушайте — эта мысль, что «Эпос» на деле есть техническая инструкция… Конечно, интересная гипотеза. Но какие у вас доказательства?
Чарт передернул плечами.
— Думаю, об этом надо спросить у корабля. Он только что проанализировал мою беседу с Кейдадом, Ветчо и Гойделом. Но прежде — еще один вопрос. Верно ли я полагаю, что для переговоров с землянами ианцы выбирают самых консервативных своих сородичей? Я предложил проанализировать эту версию компьютеру.
— О, несомненно! Из разговоров я понял, что их общество устроено наподобие башни, наподобие Маллом Ват; оно гибкое — как раз настолько, чтобы выдерживать бури, не сопротивляясь им. И вершина башни, та часть, которая раскачивается сильнее всего, должна быть более совершенной.
— Понимаю… — Чарт задумчиво потер подбородок. — Маллом Ват, если я верно помню, одно из древних чудес, из тех, что нам трудно воспроизвести?
— Правильно! — Теперь разговор стал затягивать Марка; он подался вперед, уперся локтями в колени. — Она еще удивительней, чем Мандала Мутины: одинокая овальная колонна посреди океана Сканда, сто тридцать метров над водой, двадцать под водой, и пятнадцать уходят в скальное основание. Вы слышали, наверное, что инженеры-исследователи первой экспедиции прикидывали, как ее воспроизвести, и не поняли, каким образом удалось установить ее вертикально. А кроме того, материал этой башни — что-то вроде фарфора — не выдержал бы удара.
— Наслышан, — сказал Чарт. — Но ведь в этой штуке нет смысла? Я имею в виду, такого смысла, как в Мандале Мутины.
— Ну, при сильном ветре она поет, как любая открытая труба. Но и только. — Марк взглянул на Мораг и нерешительно промолвил: — Между прочим, когда мы встретились, я не сразу вас узнал.
Она улыбнулась, но глаза остались мрачными.
— Теперь я вспомнил. Не вы ли первой испытали на себе Вспышку Мутины изнутри Мандалы?
Она сжала свою кружку так, что костяшки пальцев побелели. После напряженной паузы ответила нервно:
— Да, я. Разве я до сих пор в одиночестве?
— Я тоже это испытал, — сказал Марк.
— Вот как! И…
— Чуть не умер, — пробормотал он, глядя в кружку. — Потом обещал себе постепенно готовиться к повторению. Не вышло. Я даже долгое время не приближался к Мандале.
— Уж эта Вспышка… — отозвался Чарт. — Понятное дело, Мораг мне о ней рассказывала. Самый загадочный фокус древних памятников. Как по-вашему, что это?
— Я знаю только то, что сказано в «Эпосе».
— Да-да. — Чарт вздохнул. — Он гласит, что Вспышка есть полная информация об искусстве Постановщиков, хранимая в кристаллических друзах. Своего рода запись, которую солнце будет воспроизводить ежедневно и до конца мира. Вы верите этому?
— Наверное, верю. Только не убежден, что земляне когда-нибудь смогут прочесть сообщение. Я подозреваю, что для восприятия нужен нервный узел ианцев — тот, который включается под действием наркотика шейашрим.
— Но ведь ианцы не обращают внимания на памятники старины, — вмешалась Мораг. — Это верно?
— Верно, — ответил Марк. — Понимаете, дети иногда ходят посмотреть, но взрослые обычно игнорируют. Даже когда отправляются в дальний город, где никогда не были, не сделают крюка и в пять километров, чтобы взглянуть на памятник.
Март спросил:
— Вы действительно полагаете, что люди не могут воспринять послание Мутины, поскольку им недостает нервного узла вроде ианского? А не думаете ли вы, что причина заключена в Кольце, поскольку его пыль искажает солнечный спектр?
Марк долго молча смотрел на Чарта и наконец пробормотал:
— Я об этом не подумал. Интересная мысль! Ее можно проверить?
— Конечно. Я уже проверяю. Точнее, я начну получать результаты завтра после полудня. Раз уж ианцы не дают себе труда посещать памятники, то, наверное, не станут возражать, если я поставлю в Мандалу датчик моего компьютера. Задача простая: компьютер будет фиксировать Вспышку день за днем, отыскивая максимумы — сигнал, скрытый за шумами — и отфильтровывая помехи. Со временем, если повезет, я смогу воссоздать Мандалу здесь, в корабле, и использовать искусственный солнечный спектр, чтобы «разыграть» послание.
— Невероятно! — вскрикнул Марк.
— Одобряете?
— Одобряю?! — Марк чуть ли не подпрыгивал от волнения. — Будет чудесно, если получится! Так вот что вы имели в виду, когда говорили о двенадцатой книге «Эпоса»!
Чарт ухмыльнулся, оскалив зубы. В этот момент он походил на скелет.
— Конечно же. Это сама Мандала, которая сто веков торчит у всех под носом.
— Кодовый справочник для посвященных, — добавила Мораг. — Тот самый ключ.
— Это вы подали Чарту идею? — спросил Марк.
— Думаю, я его подтолкнула. Но главное — в нем самом, в его удивительном воображении. Вы знакомы с работами Чарта? Он нерешительно ответил:
— Не особенно. Кроме Хайракса…
— Снова-здорово! — фыркнул Чарт. — Как будто освобождение кучки крепостных — единственная заслуга в моей жизни! Я полагаю это унизительным, почти позорным! К примеру, совсем недавно ваш доктор Лем осудил мою работу на Хайраксе — я сказал ему все, что думаю, и убежден, что он пропустил мои слова мимо ушей. А вот вы послушайте, молодой человек… Вы — поэт. Если вы не сможете понять мою философию и мои методы, то кто тогда сможет?
Марк слушал, как во сне. Не мог поверить, что он действительно здесь, на корабле Грегори Чарта — слушает лекцию великого человека об искусстве. А Чарт внезапно ожил. Огонь, скрытый в глазах, вырвался наружу, словно костерок на поляне запалил целый лес.
— Убежден, вы согласитесь со мной: величайшая творческая сила среди любых разумных существ на всех планетах — те, кто творит культуру. Мы должны склониться перед этой силой — перед поэтами, музыкантами, режиссерами, философами. Культура эволюционирует спокойно и без конца обновляется; это Вселенная, которая вбирает в себя все, это истинный венец творения! И дело не в личностях — разве что иногда появляется индивид, способный оставить свой след в текучем процессе культуры. Знаете, в чем она проявляется? В музейных экспозициях? Нет! В стишках, что лепечут дети, в литературных героях, которым они стремятся подражать, в жаргонных выражениях, в шутках, дающих квинтэссенцию социальных установок общества, чистую, как лекарство в шприце.
Марк покосился на женщину. Она сидела неподвижно, подобно статуе, но так, словно каждую секунду была готова кивнуть в знак полнейшего согласия.
— И все это входит в идеалы членов культурного сообщества, в обычаи народа, в его предпочтения, пусть они и кажутся маловажными, — говорил Чарт. — Теперь, когда появились Врата, мы свободны мчаться от одной к другой… сколько их, планет? Почти сотня. Девяносто одна, кажется — я недавно проверял. — Он коротко, хрипло рассмеялся. — Культура? В мире, где первопроходцы строят себе несколько хижин и здание для собраний и прячутся там, поскольку ненавидят аборигенов? В мире, где люди хотят иметь постоянный дом, чтобы он был с ними на десятках планет? Об этом мире я и пекусь. Я творю разные культуры. Переделываю их, по крайней мере. Драматизирую. Делаю живыми, доступными, открытыми для их обитателей. Иногда работаю с древними традициями — на Земле. Меня дважды нанимали в Северной Америке, трижды — в Европе, и по одному разу в Азии, Африке и Австралии. Звали в Южную Америку, но я отказался. Двигался дальше — на Сайнулу, Хайракс, Гросейл, Логр, Пе-т-шве. И в каждом новом месте анализировал, изучал, отбирал все эти шутки, колыбельные, народные поверья, сказки, баллады, речения и символы, символы, в которых выражен опыт десятков миллионов людей. Есть ли гуманоидная культура в галактике? Если есть, то построил ее именно я. Я!
У Марка пересохло в горле. Он не осмелился бы возразить гордецу, даже если бы от этого зависела его жизнь.
— Понимаете? Мне сто сорок пять лет. Я творил почти на всех планетах, заселенных людьми — хотя бы по одному разу. Последнее и величайшее из моих творений создано на Тубалкейне, и там мне заплатили постройкой этого корабля. Учредить культуру на планете, управляемой машинами в такой полноте, что там нет буквально ничего, произведенного без участия этих машин — разве что дети… Даже воздух, питьевая вода, пища… Но я создал культуру. Не с помощью этого корабля, заметьте. С помощью старого, который я использовал полвека. И собственного мозга.
— И что же получили жители Тубалкейна? — шепотом спросил Марк.
