Валерий Мильгром - Пояс и шлем
Через некоторое время Челли, незаметно покинувший до этого рубку, ворвался в нее в сопровождении Кушнира. Он подскочил к пульту первого пилота и принялся тыкать в один из дисплеев пальцем, возбужденно твердя:
— А ты посмотри сюда, что ты на это скажешь?
— Ничего не скажу, — пробасил Лев. — Этого не может быть. Как говорят дети, так не бывает.
— Здесь многое бывает, чего нигде не бывает, — резонно заметил Лино. — Я тебе точно говорю, она поворачивается.
— Кто поворачивается? — спросил я.
Голдин, Чивилис и доктор тоже оторвались от прозрачных стен и повернулись к Челли.
— Кто-кто… Ипполита за последний час повернулась на шесть градусов! То есть наклон оси вращения планеты по отношению к плоскости эклиптики увеличился с двадцати восьми до тридцати четырех градусов.
— Не может быть, — не поверил я.
— Может, — вдруг вмешался Чивилис. — Лино, увеличьте скорость, если можно. Чем мы быстрее попадем на Кольцо, тем лучше. Там экраны помощнее наших…
Он повернулся к нам спиной и снова впился глазами в Ипполиту. Доктор, а затем и мы с Голдиным последовали его примеру.
— Но что все это значит? — растерянно спросил Челли и сел в кресло. Лев недоуменно пожал плечами и ушел опять в грузовой отсек.
Еще минут через 20 доктор, сидевший напротив меня, впервые за весь полет подал голос:
— Юлиус, взгляните, пожалуйста, во-он туда… Не правда ли, любопытно?
— Там полюс. И Пояс Ипполиты, — хрипло сказал Чивилис.
Я посмотрел туда, куда показывал маленький доктор, и замер. Огромная воронка словно проколола снизу слой лиловой ваты. Стремительно вращаясь, она все увеличивалась в диаметре. Вскоре стало возможно далеко внизу и спереди-справа, у противоположной внутренней стенки воронки, увидеть кусочек поверхности Ипполиты. Воронка приобрела форму усеченного конуса, причем меньшее его основание было почему-то вверху, а не внизу, как у обычных атмосферных явлений. Оно все расширялось.
Конус на наших глазах превращался в цилиндр, основанием которому служил Пояс Ипполиты.
Челли включил связь с грузовым отсеком:
— Все смотрят вниз?
— Все, — ответил голос Феррана. — Но никто ничего не понимает.
— Интересно, есть там какая-нибудь атмосфера, — пробормотал Челли, — или полный вакуум?
Картина внизу теперь напоминала дуло гигантского орудийного ствола, глядящего в космос с поверхности Ипполиты.
— Лино, а можно определить, куда направлена ось воронки? — спросил Чивилис.
— Можно, наверное, — сказал Челли. — А какой в этом смысл?
Чивилис не ответил.
Я прикинул расстояние от нас до ближайшего края воронки. Получилось около семисот километров. В это время автопилот начал торможение: мы приближались к Кольцу. Но никто, кроме меня, не обратил на это внимание, все смотрели на атмосферный феномен.
— Это какой же энергией надо обладать, чтобы устроить такую свистопляску, — пробормотал доктор, стоя спиной к пульту.
Я не успел подумать, кому это «надо обладать такой энергией», как увидел, что Чивилис мгновенно обернулся, посмотрел на светящееся табло внутренней связи и коротко, но больно ткнул доктора в бок. Доктор тоже оглянулся, увидел табло и испуганно зажал себе рот. Мы с Челли, бывшие невольными свидетелями данной пантомимы (Голдин стоял у другого окна), удивленно переглянулись. А доктор тем временем как бы невзначай дотянулся до клавиши внутренней связи и выключил ее со словами:
— Если никто не возражает…
Никто не возразил, всем было не до этого. Никто не заметил даже, что катер уже состыкован с Ретрансляционным Кольцом.
Размеры и форма воронки к тому времени уже стабилизировались, ее края почти не вибрировали, а только бешено вращались, как вращалась бы глиняная пустотелая заготовка для кувшина на гончарном круге… Волны от этого вращения возмущали всю атмосферу планеты, куда хватало глаз.
— Лино, — снова повернулся к нам Чивилис, — пожалуйста, отключите все приборы на катере и Кольце, но включите защитное поле на максимум мощности.
— Что-о?! — изумился Челли.
— Все, что можно отключить, должно быть отключено, — повторил Чивилис. — И я прошу вас сделать это немедленно! Оставьте только аварийные системы регенерации воздуха и жизнеобеспечения и защитное поле на максимуме. Сейчас что-то будет!
— Я поддерживаю эту просьбу, — неожиданно включился в разговор молчавший до сих пор Голдин. — Выполняйте все, о чем попросят Чивилис и Сайто.
Подавленный авторитетом Наблюдателя СГБ, удачно раскрывшего преступление, Челли защелкал клавишами своего пульта. Яркий электрический блеск Кольца погас.
А Голдин повернулся к Чивилису и Сайто и произнес ошеломляющую фразу:
— Я хочу уже сейчас, господа, принести вам свои искренние и глубочайшие извинения за те ошибочные предположения, которые привели меня к глупой гипотезе, а вас — к изоляции.
Надо было видеть глаза Челли, готовые выскочить из орбит! Я, наверное, выглядел так же. А Чивилис всего лишь пожал плечами и негромко ответил:
— Так даже получилось лучше…
— Юлиус! — раздалось в наступившей тишине восклицание доктора, который, по-видимому, ничего не слышал. — Вы только посмотрите! Вы это предполагали?
Мы бросились к иллюминаторам правого борта, поскольку стены уже потеряли прозрачность. Описать увиденное было трудно. Из глубины воронки поднимался ослепительный белый столб. Я бы сказал, что это было похоже на луч чудовищного прожектора, но рос он медленно, словно столбик ртути в старинном градуснике. Вершина его была слегка закруглена, хотя это могло быть и оптическим обманом… За десять минут он достиг верхних слоев атмосферы и продолжал расти. Все мы изумленно взирали на это зрелище.
Через полчаса столб был примерно шестисоткилометровой высоты при четырехсоткилометровом диаметре. Больше он пока не рос.
— Что это может быть за материал? — прошептал я, не допуская мысли о том, что это, возможно, обман зрения.
— Это не материал, — услышал меня Голдин. — Думаю, это…
— Я понял, я все понял, Минору-сан! — закричал вдруг всегда хладнокровный Чивилис. — Это аккумулятор!
ГЛАВА 16
Ипполита. 15 мая, 14:00–17 мая, 14:00 СГВ
Как это было
— Боже мой, ну конечно! — всплеснул руками маленький доктор. — Но тогда у них задействованы и другие системы!
— Разумеется, — подтвердил Чивилис. — Все, которые мы видели здесь. И наверняка еще многие на других, не известных нам пока планетах. Они зарезервировали системы, на которых по их мнению не может возникнуть жизнь, для своих Вселенских проектов. И используют их как источники энергии по мере необходимости.
— Получается, что их психофизическая организация очень близка к нашей, — заметил Сайто.
— Была близка, — поправил его Чивилис. — Прошли сотни, если не тысячи веков.
Надо ли говорить, что мы ничего не понимали в этом странном диалоге. Даже Голдин удивленно переводил взгляд с одного собеседника на другого.
— Объясните же, черт возьми, о чем речь! — взорвался, наконец, Челли.
И они — такой невозмутимый, сдержанный Чивилис и обычно корректный, склонный к спокойной самоиронии доктор, — перебивая друг друга, с горящими глазами рассказали следующее…
…15 мая около двух часов пополудни планетарный катер с четырьмя косморазведчиками группы Юлиуса Чивилиса на борту, возвращавшийся с Рудника с месячной добычей ридолита, подвергся мощному энергетическому удару с поверхности планеты и совершил вынужденную посадку в малоисследованном районе.
Ремонт катера в полевых условиях представлялся невозможным, поэтому было решено добираться до Станции на планетоходе «Мышонок» модели ПДК-17, не имевшем системы регенерации воздуха. Запаса воздуха в баллонах космокостюмов должно было хватить не более чем на 9 часов. Примерно в шестнадцать часов, через 20 минут после того как группа Чивилиса покинула катер, ею был обнаружен вход в гигантскую подземную пещеру.
Ее внутреннее строение, форма лабиринта, тип освещения — невидимыми источниками — и некоторые другие детали указывали на то, что строительство этого сооружения произвели Странники. Через 40 минут группа Чивилиса достигла Центрального Зала (так его назвали разведчики).
Центральный Зал, овальной формы помещение (по главным осям — примерно 12 на 18 метров) венчала крыша в виде половинки эллипсоида вращения, высотой около 15 метров. Никаких источников освещения Чивилис, Сайто, Штрайх и Гайданович не обнаружили, но тем не менее в Зале было очень светло. Свет был яркий, ровный, густой. Стены — белые, чуть с желтизной — были идеально ровными, на ощупь теплыми. Выключался ли свет при уходе из Зала или горел постоянно, установить не удалось, так как в Зал выводил Лабиринт. Во всяком случае, когда человек появлялся в последнем его отростке — семиметровом коридорчике перед Залом (Штрайх его назвал прихожей), тот уже был освещен.
