Илья Стальнов - Демоны космоса
Самый опасный момент при «заходе на боевой» – выход из супервакуума. Можешь нос в нос упереться в эскадру противника. А так как при выныривании происходит разряжение энергетических колец, корабль, лишившийся на несколько минут полноценного защитного поля, становится доступной добычей для вражеских орудий.
– Шарх! – воскликнул я, преодолевая тошноту и головокружение, приступ которых обеспечен после выныривания на поверхность, и во все глаза глядя на постепенно проявляющуюся в деталях картинку. Компьютеры, анализируя данные всех видов контроля среды, рисовали объемную картину с раскладкой противостоящих сил. Не нужно было много времени, чтобы понять – мы влипли!
Мы вынырнули в непосредственной близости от главных сил противника. Наш флагманский линкор очутился в крайне невыгодной позиции. Но другим было еще хуже. С отчаянием я видел, что ближайший к нам эсминец «Глаз циклона» попал в капкан – угораздило его вынырнуть как раз между мерканскими линкором и двумя фрегатами!
Если бы нам дали хоть немного времени, мы бы очухались и вступили в бой. Но меркане не первый день воевали. И плазменные сгустки устремились к «Бризу»…
– Шарх, шарх, – повторял я, как заводной, слушая, как тягуче ведется отсчет.
Со стартовых ангаров «Бриза» один за другим выстреливались истребители. Они вылетали в черноту космоса и устремлялись вперед – в огненную преисподнюю.
– «Восьмой» – ушел, – щелкал компьютер. – «Девятый» ушел…
«Девятый» – это истребитель Таланы, ведущего нашей двойки.
– Приготовиться. Старт.
Меня вжало в кресло. «Морской ястреб» покинул стартовый ангар со скоростью снаряда, но гравитационный нейтрализатор, как всегда, бескомпромиссно задавил ускорение.
Первый мой боевой заход на «Морском ястребе»!
Главный комп «Бриза» выдал покидающим корабль звеньям боевые задачи, которые сумел оптимизировать за считанные мгновения. Наше пятое штурмовое звено рвалось к мерканским кораблям, навалившимся на «Глаз циклона».
На объемной схеме было видно, как от «Глаза циклона» тоже отваливаются точки – это истребители, кто мог, устремлялись на волю.
Я закусил губу, глядя, как с трех сторон плазменные резаки вспороли обшивку эсминца, не защищенную полем. Плазма выжигала суперорганический металлокерамит обшивки, металл, пластик. На корпусе вспухали облака – вырывавшийся из взломанных отсеков воздух моментально кристаллизовался.
«Глаз циклона» огрызался орудийными залпами, экипаж предпринимал титанические усилия, чтобы стабилизировать защитное поле и выйти из зоны поражения. Не успевал. Еще один пробой в корпусе… Еще один… Двигательная секция корабля-пробойника отделилась. Стабилизационные кольца стали отваливаться. Эсминец распадался.
– Шарх!
Сознание губкой впитывало поступающую информацию. Я старался держать в голове весь «объем боя» и не упускать из виду своих соратников.
Коммуникация при быстротекущем космическом сражении – вещь нелегкая. В былые времена, когда увлекались компами и считали их главнее человека, все параметры боя с каждой машины выводились на главный боевой компьютер эскадры, и оттуда шло управление боем. Пока не грянул «фестиваль» у Новы. Меркане в тот день сумели нейтрализовать главный эскадренный комп и вбить в него программу-паразит. Пока наши военачальники сообразили, что происходит, и обрубили поток информации, произошел перелом в битве. Так что сегодня в бою, получив первоначальный боевой приказ, каждый держится за свою двойку, звено и эскадрилью, а в конечном итоге отвечает сам за себя. Космический бой – молниеносен, жесток, ошибки, промедления и неуверенность в нем не прощаются.
Двенадцать точек в «объеме» – это наше звено шло к диску мерканского монитора, палящего по «Глазу циклона».
Нам не повезло – мы с самого начала были в позиции обороняющихся. Если бы мы имели численный перевес, то позиционные недостатки можно было бы сгладить. Но численность у нас и меркан была примерно одинаковая. В общем, все у нас полетело вверх тормашками. На Фаланге было тяжело. Но сейчас куда тяжелее.
Карусель вертелась такая, что я действовал в полубессознательном состоянии, на максимальных перегрузках. Сегодня работаем на пределе, иначе затопчут, разнесут в клочки. Когда я приходил в себя, то удивлялся, что еще жив. На губах – вкус крови. Каждая секунда может стать последней. Кошмар боя. А душа поет. Я полный хозяин машины!
Талана была права. Я был частичкой в узоре боя. И был счастлив…
В «объеме боя» гасли одна за другой точки – это сгорали машины. Но забивать этим голову нет времени. Сейчас есть дела важнее. Я плету свой узор в кружеве боя. Не попасть под залп батареи мерканского монитора, иначе сразу конец. Отшить с хвоста Таланы «Синего паука» и самому не угодить в стальные клещи: две точки слева – по мою душу. Не дождутся! И еще надо попытаться раздавить врага. Достать его. Наколоть, как червяка на иглу, на плазменный удар моих послушных орудий. Выйти на позицию. И всадить в диск монитора две торпеды.
Машину тряхнуло. Плазменный залп «Пустынного скорпиона» прочертил полосу по моему борту. Повреждения – семь процентов. Можно не беспокоиться. Бортсистемы реанимации справятся. Еще один разряд – прямо передо мной огненная полоса.
Огромные скорости, огромные расстояния. И все равно в бою пару раз мне казалось, что я могу увидеть врага, стиснутого в кабине.
И вдруг меня второй раз охватило ни с чем не сравнимое чувство, – зеленая линия, прочерченная мной, пересеклась с точкой мерканского легкого истребителя. Мои орудия настигли врага!
Шарх, у меня получилось! Два сбитых истребителя за два боя!
Я вырвался из объема обстрела вражеского монитора. Перевел дыхание. И снова – в гущу боя. Снова вместе с товарищами пытаться осуществить невозможное – спасти «Глаз циклона» или хотя бы часть людей на его борту.
«Глаз циклона» еще огрызался, но он был уже почти разрушен. И я четко, как в ясный день на морозном воздухе, увидел картинку под названием «обреченный эсминец». Да, «Глаз циклона» был обречен. А с ним обречены пятьсот человек экипажа, что сгорят в этой жестянке, ведя последний в своей жизни бой, не имея права покинуть свой пост за пультом управления или у большого орудия…
Все, «Глаза циклона» больше нет. Пора позаботиться и о себе…
Когда наше звено расчистило вокруг себя «объем», я смог немного перевести дух… И понял то, во что не хотелось верить. Мы проиграли. Меркане щелкали один за другим наши истребители и принялись за «пробойники». Они уничтожили два катера огневой поддержки. Наш линкор получил серьезные, но далеко не смертельные раны. У эсминца «Торнадо» снесло часть борта и сегмент силового кольца, и мы вполне могли его потерять – защитполе слабело, и корабль получал удар за ударом.
Я считал новое целеуказание, и наше звено вломилось в ряды противника. Мы бросали в топку резервы, которые быстро сгорали.
Все шло к тому, что меркане сегодня будут праздновать победу. И речь шла уже не о спасении системы. Речь шла о спасении самой эскадры, которая стоила не меньше, чем обитаемая планета. Стало ясно, что у нас один выход – отступление, которое ни в коем случае нельзя превратить в паническое бегство.
На вакуумпереход требуется время. Так что надо продержаться, прежде чем раскочегарятся системы перехода. А известно, что единственный способ сохранить большие фигуры в гибельной ситуации – без всякой жалости жертвовать маленькими. Самая маленькая фигура – истребитель. Крошечная точка в «объеме боя». Она гаснет, и вместе с ней гаснет жизнь пилота. Одна. Вторая. Третья…
Сколько времени это продолжалось? Определить было нетрудно – достаточно запросить комп. Но время сейчас не стоило ничего. В «объеме боя» свое время. Свой темп его течения. За минуту можно прожить год, а год может стоить не дороже секунды.
Я «плел кружево». Кидал машину в «горки», «спирали», «обручи»… Сколько раз мне казалось, что уже не выбраться. Но я бросал «Морской ястреб» в вираж и с изумлением осознавал, что все еще держусь в хвосте истребителя Таланы.
Когда мы получили кодированный сигнал «готовность к нырку», я уже думал, что это не завершится никогда. Воодушевление, страхи, горячка боя куда-то провалились. Теперь в пилотском кресле сидел автомат, именуемый лейтенантом Кронбергшеном Но сигнал пробудил дремлющие чувства. Мне вдруг страшно захотелось выжить. Потому что бой истекал, как кровью, последними густыми минутами. И я имел шанс выжить. Шанс, о котором тогда, когда бой казался вечным, не задумывался…
Вот только шанс на выживание мне оставили почти нулевой. Наше подразделение должно было обеспечить переход в супервакуум наполовину окруженного эсминца «Буран».
Точки – то, что осталось от нашей эскадрильи, стягивались к «Бурану». Одну точку я так ни разу и не упустил из виду – истребитель Таланы. Эта точка мигала – незначительные повреждения. Пилот жив.
