Александр Зорич - Пилот на войне
— Что-то клоны совсем мышей не ловят. — Сказала рация голосом Ибрагима Бабакулова — замкомэска И-02, когда мы упокоили очередную пару гаденышей в районе внешнего пояса астероидов и собрались домой на «Рюдзё».
— Им совсем не жалко мониторов, что ли, — согласился Бердник. — Дрянь корыта, конечно! Но ведь и они денег стоят!
— Помяните слово Егора Кожемякина, — включился еще один наш, из второй истребительной, — это добром не кончится.
— Согласен с Егором. Или клоны окончательно рехнулись, или одно из двух. — Прокомментировали дискуссию со стороны штурмовиков.
— Отставить каркать! — Рявкнул Василий Готовцев, комэск-два. — Есть приказ — значит работаем. Хоть по монитору, хоть по линкору со всем фаршем! Чтоб я подобной трескотни в эфире больше не слышал! И-02, всем ясно?
Готовцева любили. Отец-командир и штатный герой гвардейского экипажа. Телом атлет, лицо как из мрамора, грудь в орденах. Всё сплошь боевые «брюлики». Всякую чушь типа «540 лет ВКС», «За выслугу» и прочих «Инвалидов Куликовской битвы» он принципиально не носил.
И вот — третий рейд на мониторы.
Нас как самых опытных «мониторобойцев» послали в систему Вильдештерн. В рамках «ведения гибкой обороны с постоянными контрударами».
Система была единственной колонией Синапского пояса, которую клонам не удалось захватить. С ходу не получилось, а стратегическая ее ценность на дальнем фланге пояса была настолько незначительной, что больше попыток не предпринимали. Единственная прохладная планета — Вестервальд — для обитания не пригодна. Газовый гигант, где там жить? В атмосфере Вестервальда болтались станции-«газососы», а на многочисленных спутниках добывали полезные ископаемые.
Итак, попыток штурма не предпринималось, зато флот Конкордии активно «сохранял лицо», с регулярностью маньяков бомбардируя тамошнюю инфраструктуру. Вот мы и полетели дать по зубам обнаглевшему агрессору.
Как и предсказывал прозорливый безвестный штурмовик, «или одно из двух». Мониторы оказались приманкой. Пока мы таились в засаде в тени спутника, ударный авианосец «Тиштар» и легкий «Хордад» таились за другим спутником. С пятью фрегатами.
Вместо охоты случился быстрый драп, в ходе которого нас настигла волна дальнобойных ракет с борта фрегатов. Домой не вернулись семеро. Среди фамилий зеленой молодежи, как обелиск над кладбищем, высилось имя: В.А. Готовцев.
Коля Самохвальский видел как флуггер с котом на киле подставился под ракету, прикрывая кого-то из пополнения. Кот — таков был позывной комэска.
Чуть не забыл!
В начале марта меня представили к отважной медали за крайне неосмотрительную выходку.
Задание было: прорвать блокаду планеты Грозный. Доставить груз ракет «Зенит» и всякой тушёнки для субмарин ПКО, которые прикрывали небо над ушедшей в леса танковой дивизией.
«Грозный… не успел соскучиться», — думал я. А еще я думал: «Как ты доставишь те ракеты на подводную лодку?! Сомневаюсь, что в районе ожидания на ледяном Южном полюсе среди айсбергов сыщется достойная ВПП, а клоны дадут разгрузиться, перетащить контейнеры на лодки и улететь».
Всё верно. Выстроили нас на полетной палубе и вызвали добровольцев. Кто тут, мол, герои? Кто готов пилотировать «Андромеду» с «Зенитами» и сесть на палубу субмарины?
— Я, я готов! — Завопил ваш покорный слуга и сделал шаг вперед. В самом деле, на рыболовецкий сейнер я садился, вожделея денег, так неужто братьям в осаде не помогу?
Помог, ага.
Сел.
В компании других отморозков.
Думал, облысею!
Когда возвращались на орбиту, думал, что еще и обделаюсь, так как нас накрыли клоны. А я на «Андромеде»! Совершенно голенький и беззащитный! Спасибо подводникам, которые шарахнули из-под воды так, что конкордианский авианосец ретировался в панике.
В том вылете погибли два моих однокурсника: Переверзев и Терновой.
Я не плакал, нет. Столько смертей было вокруг, что слезы иссякли.
Примерно тогда же из небытия вернулся Сашка Пушкин. Оказывается, выжил, хороняка! Попал в плен, бежал, снова попался, содержался на какой-то неведомой планете, а потом его выменяли вместе с остальными на пленных конкордианских заотаров. Словом, везучий сукин сын!
«Сукин сын», кстати, плакал, когда узнал, сколько нас осталось. Как Самохвальский произнес фамилию Готовцева, так извинился и пошел в гальюн. Откуда вышел минут через десять с красными глазами.
Мы ничего не сказали. Шуточки по такому поводу неуместны. А я позавидовал. Я-то плакать совсем разучился, хотя стоило бы.
Итак, я не лил слез. А что я делал? Я молился. За себя, за своих, за Россию. Но больше всего я молился, чтобы на тактический экран из черноты космоса не выплыл корытообразный нос тяжелого авианосца «Римуш». Ведь на нем сражалась моя любимая — лейтенант флота Конкордии Рошни Тервани.
Словом, такой вот пролог.
Теперь сама история.
Перед главной площадью Города Полковников для парада, колоннами, строились войска. В каждом городе, даже таком «неправильном» как Город Полковников, должна быть площадь.
Она и была. С простым названием: Московская.
Вдоль одной длинной стороны — парадное здание штаба (никаких реальных оперативно-технических функций, чисто представительское сооружение), вдоль другой — длиннейшая галерея Центрального универмага. На южном торце — собор Архистратига Михаила с памятником Героям, на северном — музей Воинской Славы.
Ничего не напоминает? Правильно. Тень Красной площади на другой стороне обитаемого космоса.
И как бывало в грозную пору, площадь принимала парад, с которого людям суждено отправиться в огонь.
Клоны не торопились. Адмирал Пентад Шахрави тщательно собирал Группу Флотов «Гайомарт» на дальних рубежах системы С-801. И прямо в эти секунды причесывала те рубежи дозорная гребенка флуггеров.
Самое время для последнего парада.
Десятки камер нацелились на площадь. Голограмма транслировалась на все без исключения боевые посты. Так что те, кого не оказалось в парадных коробках, смогли поучаствовать через электронное посредство.
Я не попал в число дежурных истребителей, которые выгуливали разведфлуггеры «Асмодей». Первой выпало отдуваться эскадрилье И-02. Я стоял в строю на ангарной палубе — самом большом помещении авианосца. Вся капитальная переборка превратилась в огромный трехмерный экран, перед которым замерло знамя, контр-адмирал Канатчиков и руководитель полетов Шубин. А за ними — мы. Пилоты, техники, канониры, ходовики, связисты, химики, медицина и так далее по боевой номенклатуре.
Сокрушительные киловатты раскатили в воздухе громокипящие слова:
— Парад, смирно!
Сводная дивизия щелкнула тысячами каблуков.
— Побатальонно! На одного линейного дистанции! Первый батальон пр-р-рямо! Остальные на-право! На плечо!
Автоматы с лязгом взлетели вверх…
— Равнение направо! Шагом марш!
Осназ, крепостная пехота, мобильная пехота, все в боевых скафандрах, никакой праздничной мишуры. Забрала подняты, но дыхательные маски надеты. Бронированные ботинки грохочут по площади, вздымая снежную пыль. Следом — танки и самоходное ПКО. Вот они выстроились лицом к штабу, а над площадью на бреющем полете пронеслись флуггеры крепостного авиакрыла.
— Равнение на знамя!
Над площадью плывут полотнища.
Свидетели боевой славы минувших веков: черный орел на золоте, что видел Бородинское поле, изорванный пушечными ядрами под Севастополем Андреевский стяг, Красное Знамя с золотой звездой, серпом и молотом — то самое, священное, реявшее над осажденной Москвой в сорок первом…
Настоящие, никаких новоделов… А потом наши родные: армия, флот и трепещущий на ветру русский орленый триколор.
И гремело над площадью «Славься»!
И объезжал войска главком. И «ур-р-ра» из тысяч глоток, усиленное динамиками, раскололо небо. И звучала речь Председателя Совета Обороны.
А потом войска развернулись, сделав круг по площади, и ушли на войну. И провожал их золоченой бронзой и звонкой медью Государственный Гимн Российской Директории.
Когда трансляция прервалась и трехмерную глубину заменила унылая броня переборки, Канатчиков повернулся кру-у-угом, скрежетнув по палубе ножнами меча.
— С Богом, — коротко сказал он. — Боевые расчеты, занять места согласно расписанию. Пилоты, по машинам!
Десантный авианосец «Ганавад», военно-космический флот Великой Конкордии Район планеты С-801-7, система С-801Спецназ «Скорпион» по команде занял места в планерах. Это было давно, целых двадцать минут назад. Двадцать минут перед броском — это очень много.
Взвод лейтенанта Шираза в образцовом порядке разместился в герметичном отсеке малого планера. Спецназ — слишком ценная фигура на шахматной доске, чтобы рисковать целой ротой, сажая ее на один большой борт. Взводные планеры — привилегия элиты. Вслед за ними устремятся на обреченную планету танкодесантные корабли, флуггеры и катера. Они повезут на расчищенные площадки пехоту, танки и вертолеты.
