Евгений Гуляковский - Лабиринт миров
— Что за дьявол! Попал же я во что-то!
— Но если там, на земле, след от твоего заряда, значит, ты стрелял в пустоту. Галлюцинация от напряжения? Нет. Коллективные галлюцинации такого типа практически невозможны.
Порассуждать на эту тему Доктору не пришлось. Тёмное пятно на земле не было следом от выстрела. С десяток квадратных метров покрывал толстый слой тёмно-серой мучнистой пыли. Экспресс-анализатор быстро определил, что это измельчённый до молекулярного состояния базальт.
— Выходит, ночью я стрелял в скалу?
— Раньше тут не было никакой скалы. У меня хорошая зрительная память. В той стороне не было ничего. И дно ущелья, как видишь, понижается, даже его ты не мог зацепить.
— Ты хочешь сказать, что по ночам скалы на этой планете отправляются погулять?
— Может быть.
— Да. После того, что мы видели ночью, всё, конечно, может быть.
— Аксиомы, принятые на Земле, здесь не всегда обязательны. К тому же, если это была просто скала… Ты видел хоть один осколок?
— Нет.
— А ты слышал, чтобы выстрел бластера мог раздробить скалу до молекулярного состояния?
— Что же это было?
— Не знаю, но боюсь, что мы ещё познакомимся с этим. И давай, наконец, посмотрим, что случилось с прожектором.
На месте прожектора они увидели глубокую вмятину в обшивке. Поверхность металла казалась оплавленной и местами смятой так, что образовались трещины. Кибернетик подозрительно покосился на Доктора.
— Ты не мог случайно выстрелить?
— Мой бластер оставался в рубке.
— Но ведь я стрелял только раз! И в этой стороне не было никаких вспышек. Откуда такая температура?
— Ты думаешь, это след от выстрела бластера?
— Очень похоже.
— В таком случае, это ещё раз подтверждает…
— … что скалы на этой планете берут с собой на прогулку бластеры. Ладно. С меня на сегодня хватит загадок. Пора наконец заняться делом.
Кибернетик решительно направился к входному люку, а Доктор пошёл за ним, но какое-то тревожное и ещё смутное опасение заставило его вернуться. Он не обнаружил ничего нового, ничего подозрительного во вмятине на борту шлюпки, обшивка которой приняла и отразила прошедшей ночью неизвестный энергетический удар. Вот только странный беловатый налёт покрывал теперь кое-где оплавленный металл… Но это могла быть пыль, принесённая ветром, просто пыль… Проверять не хотелось, может быть, оттого, что, если даже это и не было пылью, а было чем-то гораздо более серьёзным, у них наверняка не найдётся средств для борьбы с новой неизвестной опасностью. Почему-то теперь Доктор не сомневался в том, что так и будет. Что ж, они первые открыли военные действия и не пожелали участвовать в мирных переговорах… Хотя, пожалуй, крысиный лабиринт вряд ли подходящее место для переговоров…
К обеду удалось установить систему фильтров. Через час после того, как они её запустили, в рубке можно было снять скафандры. Они устроили из этого маленького события настоящий праздник. Приняли душ, выпили по бокалу тонизирующего напитка и развалились на подвесных койках, испытывая неописуемое блаженство от прохладного воздуха.
Во время работы тревога за товарищей казалась глуше, незаметнее. Зато сейчас они уже не могли думать ни о чём другом.
— Когда начнём поиски? — спросил Доктор.
Кибернетик растёр заросшее щетиной лицо, выпрямился в своём гамаке и повернулся к Доктору.
— Я думаю, нам есть смысл подождать до утра, хотя бы для того, чтобы не разминуться с ними.
— А как у них с кислородом?
— Физик взял с собой режекторные фильтры. С ними время практически не ограничено.
— Долго они в скафандрах не продержатся.
— Я думаю, мы все тут долго не продержимся.
Доктор внимательно посмотрел на Кибернетика. На секунду подумал, не ходил ли он вслед за ним к повреждённому участку обшивки, но потом вспомнил, что они не расставались весь день.
— Видишь ли… — сказал Доктор и задумчиво пожевал губами. — Нам очень важно выиграть время, каждый лишний час.
— Интересно — зачем?
— Честно говоря, я и сам как следует не знаю. Но у меня такое ощущение, словно мы начали с планетой поединок, в котором каждый час играет решающее значение, хотя бы потому, что в течение каждого часа мы получаем и перерабатываем новую информацию, а это увеличивает наши шансы.
— Я не вижу никаких шансов. Сколько угодно новой информации и ни одного нового шанса. Вряд ли удастся использовать информацию, значение которой мы не понимаем.
— Не тебе это говорить. Любая кибернетическая система насыщается информацией до определённого предела и только потом, перейдя в другое качество, получает возможность пользоваться ею…
— Характер информации обязательно должен быть в пределах возможностей данной системы, иначе…
— Я это знаю. Но у нас есть планета, на которой есть жизнь, высокоорганизованная жизнь, это, по-моему, мы всё же установили.
— Но ведь ты всегда утверждал, что любая жизнь, и тем более сложно-организованная, способна развиваться только в комплексе.
— Возможно, здесь, на этой планете, нам придётся ещё не раз усомниться во многих земных аксиомах… Не станешь же ты отрицать, что вмятина на обшивке — это реальный факт и попытка установить с нами контакт, получить какую-то информацию тоже факт… Кстати, об информации. Что, если они хотели убедиться в том, что мы можем оценить сложные ситуации не только с помощью логики, но и эмоционально? Понимаешь, по-человечески нелогично!
— А для чего им это?
— Ну, не знаю…
Доктор надолго замолчал, потом вдруг повернулся к Кибернетику, стараясь в жёлтом полумраке, царившем в шлюпке, рассмотреть его сухопарую, словно иссушенную внутренним недугом фигуру. Доктор, как никто другой, знал, что в этом жилистом теле нет никаких болезней. За весь рейс Кибернетик, единственный, ни разу не посетил его кабинет. Казалось, болезни не могли выдержать мрачного лихорадочного огня, горящего в нём.
— Давно я хотел спросить тебя, Миша… — нерешительно начал Доктор. Кибернетик лишь вопросительно замычал в ответ, и он продолжил: — Отчего тебе не сиделось на Земле?
Кибернетик задумчиво пожевал губами и, когда Доктор уже не надеялся на ответ, пробормотал:
— Все мы от чего-то бежали, может быть, от самих себя.
— Ну, не все… Я, например, надеялся найти нечто другое. Пусть не лучшее, но другое. Какой-то иной мир.
— Теперь ты его нашёл, можешь радоваться.
— Зря ты всё воспринимаешь негативно. Неизвестно, что мы тут нашли. Совсем ещё неизвестно.
Кибернетик иронически хмыкнул:
— Тебе мало крысиного лабиринта?
— Там был не только лабиринт. Кстати, не мешало бы посмотреть, что за это время изменилось в пещере. Далеко ходить необязательно, можно глянуть у самого входа.
— Будь она неладна, твоя пещера! И вся эта дьявольская планета с её проклятыми штучками!
Продолжая ругаться, Кибернетик тем не менее встал и начал готовиться к выходу.
— До темноты ещё больше часа, можно не торопиться, — миролюбиво начал Доктор, но Кибернетик его оборвал:
— Хватит трепаться! Предложил посмотреть, так собирайся!
Они легко нашли овальный вход, совсем не похожий на естественную трещину в скале. Зато внутри пещера ничем не напоминала ночной лабиринт. В том месте, где ночью образовался коридор, теперь была глухая стена. Доктор провёл по ней перчаткой скафандра. Пыли не было. В остальном же это был ничем не примечательный базальт. Бластер лежал на том месте, где его оставил Доктор. Они всё время инстинктивно ждали каких-то новых событий, но ничего не произошло. И напряжение постепенно спадало. Поиски второго входа, через который их выпустили, ни к чему не привели — его попросту не было. Несколько разочарованные, вернулись в шлюпку.
— Странно, что они так… Словно потеряли к нам всякий интерес. Я всё время жду чего-то, но, кажется, напрасно.
— Будем рассчитывать на себя, так вернее.
Они работали до глубокой ночи. Привели в порядок остатки планетарного комплекса, составили опись всех имевшихся в их распоряжении механизмов и инструментов. На следующее утро отправились на поиски товарищей, но не нашли ничего. Даже следов. Планета казалась совершенно пустынной.
Со странным упорством Доктор разглядывал левый задний угол обшивки шлюпки, закрытый изнутри обивкой и потому невидимый. Именно здесь, снаружи, продолжало расползаться белое пятно, словно неведомая кислота медленно точила несокрушимый синтрилоновый панцирь… Никаких следов органики, ни малейших признаков органической или неорганической жизни… Что же тогда разрушает прочнейшие связи между молекулами кристаллической решётки? Откуда берётся колоссальная энергия на разрушение этих связей? Может быть, он не прав и пора обо всём рассказать Кибернетику? Возможно, там, где биологические методы оказались бессильными, он найдёт какое-то другое решение, другой метод борьбы? Но Доктор слишком хорошо понимал, что таких методов не существует, хотя бы потому, что сначала нужно было понять. Понять, кто или что? А главное — зачем? Синтрилон в качестве пищи для организмов, которые не может обнаружить даже электронный микроскоп? Это опять нелепость. Скорее всего, они лишатся шлюпки и останутся с этой непонятной враждебной планетой один на один с голыми руками… Какое значение будут тогда иметь те жалкие часы, о борьбе за которые он так агитировал Кибернетика?
