Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)
Обратный путь оказался на удивление скор: в лабиринте подземных ходов проплутали чуть ли не вдвое меньше, да и далее по лесным тропкам проворнее шагалось без капризных горбаней, оставленных в Межозерье на мясо. Стража за малую плату разобрала купецкую поклажу — небольшие кожаные мешочки, туго набитые голубыми монетами; собственное наменяное и не пропитое добро хоронилось в кисетах на груди. На удивление Харра, купецкие менялы шагали упруго и размашисто, не отставая от тренированных воинов — видно, привыкли держать себя в форме, да и пожилых в караван не брали. Не то что на Тихри — там что старее, тем почету больше.
— Помстилось мне или мы всю подземку вдвое быстрее миновали? — мимоходом спросил он Дяхона.
— А то! Когда туда шли — нас четырежды четыре раза проверили, нет ли средь нас лазутчика вражьего. Потому и водили по тупикам да путям окольным.
— Как же — проверяли? Нечувствительно вроде, — засомневался Харр.
— А вот это нас не касаемо — как, — равнодушно отозвался Дяхон. — Это уж ваше, колдовское да чародейное дело.
— Да ты что, меня все еще за ведуна держишь? — удивился менестрель, считавший, что давно покончил с верой в свои магические способности.
— А то! Окромя тебя, кто б на дом аманта лесового навел Солнечного Стража?
— Не слыхал про то, — деланно зевнув, проговорил Харр, у которого еще слишком свежи были в памяти здешние традиции обращения с ворожеями. — И вообще в ту ночь я дрых без задних ног, мне ведь моя Махидушка по вечерам не пятки чешет…
— Как же, — степенно возразил Дяхон. — То‑то ты сразу сообразил, про которую ночь я сказываю. Твое чародейство, а всему становищу — радость. Ведь не тебя одного хряк лесовой в ухо приложил.
И про это, оказывается, все знают’ Во народ языкастый.
— А ежели я — колдун, то почему ты меня не боишься? Думаешь, своего не обижу?
— А то.
Цепочка караванников меж тем уже выходила на кромку Успенного леса. Внизу, выгибая золоченые дуги куполов, россыпью игрушечных теремков означилось Зелогривье. Вот он и дома.
А точно ли — дома? Он размашисто шагал по змеящейся вниз дороге, обгоняя весь караван и лихо перемахивая через змеиные ловушки по наскоро наведенным к их возвращению дощатым мосткам, и пытался разобраться в собственной поспешности. Что не Махидина многострадальная постель, крытая жаркими шкурами, влекла его, он признался себе сразу. И не амантовы хоромы с лакомым столом и завидными детишками. И не обещанный собственный дом.
Он сунул руку в карман и нащупал некрупные горошинки жемчужного ожерелья. Хорош чародей, от которого девка чуть ли не в слезах убежала! Он, конечно, знал, что попервости — это не каждой в радость, но чтоб вот так принимать его ласку, зажмурившись и сжавшись в комочек, словно это была мука смертная, — такое с ним было единственный раз в жизни. И, он надеялся, в последний. Позорище да и только, Харр по–Харрада, рыцарь ты хренов. Хорошо еще, дело это поправимое, надо будет только Мадиньку подстеречь где‑нибудь подалее от Махидиных ушей и предельно доступно объяснить, что того, чего она желала, с одного раза, как правило, не получается, так что пошли‑ка, милая, снова в рощу, да кувшинчик духмяной наливочки прихватим, чтоб не трястись снова от страха девичьего — тьфу, то есть уже не…
Он помотал головой, отгоняя от себя уже решенную проблему. Мадиньку вразумит насчет того, в чем главная сладость жизни, и тем свой долг паладина выполнит. Он оглянулся на шагавшего следом Дяхона и, причмокнув, сказал сам себе: “А то!”
— Ась?
— Это я так. Ты топай, топай. Аманту скажешь — я домой забежал, скоро буду.
Возвращение небольшого каравана никоим образом отмечено не было, ни звоном колокольным, ни огнями сигнальными; знать, не Тихри, где обмен товарами с двух разных дорог — редкость, доступная только княжеским купчинам. Так что нагрянул он к Махиде нежданно–негаданно — не грех было проверить, не завелся ли в обжитом стойле чужой жеребчик.
Махида, принаряженная и заплетенная в полусотню косичек, сидела на пороге — шила что‑то пестрое крупными небрежными стежками. Харр, подошедший к дому бесшумно, некоторое время подозрительно наблюдал с порога за нею, придирчиво оглядывал убранное цветами жилище — для кого старалась? Но по тому, как вскинулась она, уронив шитье, как бросилась навстречу, едва не своротив очаг, понял: ждали его. И окончательно похерил все свои подозрения, когда она, даже не примерив трехрядного ожерелья (в жисть бы не поверил, что она способна на такое!), мертвой хваткой вцепилась в его дырчатый кафтан и поволокла в койку.
Что‑то новенькое появилось в ней — собственническое, непререкаемое. Так только… хм… только под венец тянут.
Он, снисходительно ухмыльнувшись, позволил побаловать себя — так сказать, “со свиданьицем”, потом резко поднялся:
— На доклад пора, амант ждет.
Она было заверещала, но он даже не стал тратить слов, только гулко хлопнул себя по аспидно–черному колену, аж пирли под потолком зашебуршали, и поднялся.
— Да, чуть не забыл. — Он вытащил из кармана жемчужную нить и повесил на сучок, торчавший над койкой. — Это Мади, а то еще обидится.
— Да видно, уже обиделась — залетела на миг, нацарапала что‑то на кружалах своих и больше глаз не кажет.
— Ну, забежит снова — отдашь, — деланно–равнодушным тоном проговорил он и сам подивился тому усилию, с которым он подделывал это равнодушие.
А у аманта в доме его первым делом встретил смуглый носик Завулони, высунувшийся из зеленой бахромы:
— Ну что? Продали?
Он понял, что она имеет в виду себя.
— Никак нет, — шепнул он, легонечко прихватывая ее нос двумя пальцами. — Не быть тебе невестой. Брысь!
Она шутя цапнула его руку острыми зубками и, повизгивая от радости, легко умчалась куда‑то в глубину дома.
Амант выслушал его доклад как подобает — глядя поверх головы и не дрогнув ни одним мускулом на обросшем черным волосом лице. Неожиданно спросил:
— Внакладе‑то ты не остался?
Харр пожал плечами — со здешними ценами он еще не освоился и поэтому не знал, на сколько потянут те голубые наменяные монетки, которые уцелели после расчета с Ласонькой.
— Ладно. Запомню, — противу ожидания, амант с наградой решил, видно, повременить. — Когда вдругорядь соберешься?
Харр не ожидал такой прыти, но аманта, похоже, всерьез занимали перспективы сватовства.
— Только не начальником стражи, — сказал он неопределенно. — А то обрядили меня, точно обормота балаганного…
Амант весело заржал:
— Так это ж для того, чтобы за тобой легче присматривать было! И девку, чай, приставили к тебе ненасытную. Что, не так?
— Так‑то оно так, да я приладил ее к одному престарелому, пятки чесать.
Иддс изогнул брови с неподдельным уважением:
— Да ну? А вот я б не пренебрег.
— Долг сполнять было надо, про женихов выведывать! — слегка заврался Харр, но амант этого не прочувствовал.
— Сказал — запомню. Так когда?..
— Дай со своей‑то побаловаться… И про долг паладина не забыть.
Но Мадинька не пришла ни на другой день, ни на третий. Харр, наплевший стеновому про то, что надо‑де хорошенько проверить городскую стражу, принялся бродить по улочкам, стараясь по каким‑нибудь приметам отыскать дом рокотанщика. Наконец ему повезло — чуткое ухо менестреля уловило дребезжащий перебор ненастроенных струн.
Круглое строение с окнами в один уровень было, однако, слишком высоко, чтобы забраться на крышу; по всей вероятности, высоту эту увеличивало ограждение, превышающее человеческий рост, сложенное из зелененых кирпичиков с частыми просветами, в который, впрочем, едва ли могла протиснуться детская рука. Из этих дырок, щетинясь, лезла темная колючая зелень. Окна, перечеркнутые крест–накрест золочеными прутьями, тоже были недоступны, а дверей — Харр обошел странный дом дважды — и вообще не наблюдалось. Ощущение подозрительной настороженности усиливала торчащая из середины крыши башенка с совсем уже узенькими прорезями — в такие только одним глазом и глядеть возможно. Зато пи копье, ни стрела не достанет того, кто был внутри.
Не иначе как старый хрыч в глубоком детстве пережил нешуточную осаду, да так и остался на всю жизнь от страху пыльным мешком трахнутый.
Харр обошел негостеприимный дом еще раз, но глядя уже не на него, а на расположенные поблизости строения. Одно здание, с виду совсем нежилое, судя по полному отсутствию зелени в окнах, ему положительно приглянулось: это была замысловатая башня, верхушкой своей возвышавшаяся над всеми окрестными домами, не больно‑то широкая в своем основании. Вьющиеся спиралью оконца указывали на винтовую лестницу с некрутыми ступенями, а вот на верхушке, как нашлепка, на высунувшихся веером здоровенных балках располагалось жилое и довольно просторное помещение с пустыми прорехами окон. Дверь была притиснута здоровенными досками крест–накрест, в прилестничные оконца не протиснешься — а жаль, домик–башенка очень и очень подошел бы прямо сейчас. Но не ломиться же!
