Филип Дик - Солнечная лотерея (сборник)
– Директорат! – рассмеялась Элеонора. – А что это такое? Абстракция! Из чего, как ты думаешь, состоит Директорат? – Ее дыхание участилось, глаза расширились. – Главное – это живые люди, а не учреждения и отделы. Как ты можешь сохранять верность учреждению? Новые люди приходят, старые умирают, лица постоянно меняются. И ты считаешь, что при этом твоя верность сохраняется? С чего бы это? И верность чему? Структуре! Ты верен слову или названию. А вовсе не живому существу из плоти и крови.
– В этом есть что–то большее, – возразил Бентли. – Это не просто кабинеты и письменные столы. Это само по себе что–то собой представляет.
– И что же представляет?
– Это стоит выше любого из нас. Это больше, чем любой человек или группа людей. И в то же время это – каждый из нас.
– Это никто. Если у тебя есть друг, то это определенный человек, а не класс или рабочая группа. Ты же не имеешь в друзьях весь класс четыре–семь, согласен? Если ты ложишься в постель с женщиной, то это какая–то определенная женщина, или я не права? Все остальное во Вселенной изменчиво… подвижно, случайно, это серый дым, который проходит у тебя сквозь пальцы. Единственное, что постоянно, так это люди: твоя семья, твои друзья, любовница, твой покровитель. Ты можешь дотронуться до них, быть близок к ним… вдыхать жизнь, теплую и осязаемую. Пот, кожа и волосы, слюна, дыхание, тело. Вкус, осязание, обоняние, цвета. Боже праведный, это все то, что ты можешь почувствовать! А что имеет смысл, кроме людей? На что ты можешь положиться, если не на своего покровителя?
– Положиться на себя.
– Риз заботится обо мне. Он большой и сильный!
– Он тебе как отец, – сказал Бентли. – А я ненавижу отцов.
– Ты… психопат. С тобой что–то не в порядке.
– Знаю, – согласился Бентли. – Я – больной человек. И чем больше я смотрю на окружающий мир, тем сильнее становится моя болезнь. Я настолько болен, что мне кажется, будто вокруг меня больны все, а я – единственный здравомыслящий человек. Это очень плохо.
– Да, – тихо ответила Элеонора.
– Мне бы хотелось с большим грохотом обвалить всю эту систему. Но мне этого даже не надо делать: она разваливается сама. Кругом все тонкое и пустое. Игры, лотереи – детские игрушки! Все держится на присяге. Продажность, циничность, роскошь и нищета, равнодушие… вопящие телевизоры. Человек идет убивать другого человека, а все аплодируют и с интересом наблюдают. Во что мы верим? Что имеем? Умелых преступников, работающих на влиятельных преступников. Присяги, которые мы даем пластиковым бюстам.
– Бюст – это символ. И это не продается. Это то, что ты не можешь ни продать, ни купить. – Зеленые глаза Элеоноры победно сверкнули. – Ты сам это знаешь, Тед. Это самое ценное, что мы имеем. Обоюдная верность, верность, связывающая покровителя и подопечного, мужчину и любовницу.
– Может быть, и так, – медленно кивнул Бентли. – Верность человека идеалу.
– А что такое идеал?
Но Бентли не смог найти ответа. Какие–то колесики, шестеренки и рычажки у него в голове вдруг застопорились. В его мозгу закружились незнакомые, непонятные мысли, непрошеные и нежеланные, они–то и застопорили весь механизм. Откуда они там появились? Ответа на этот вопрос у него не было.
– Это все, что у нас осталось, – наконец сказал он. – Наши присяги. Наша верность. Это тот цемент, который еще сдерживает разваливающуюся систему. Но чего это стоит? Насколько это прочно? Все это тоже потихонечку исчезает.
– Неправда! – выдохнула Элеонора.
– Разве Мур верен Веррику?
– Нет! Поэтому мы и расстались. С ним и с его теориями. Он только им и верен, им и Гербу Муру. – Ее хорошенькие черты исказила ярость. – Меня тошнит от этого.
– И Веррик неверен своей присяге, – осторожно сказал Бентли. Он попытался оценить реакцию девушки, но ее лицо стало каменным и бесцветным. – Не только Мур, не надо все валить на него одного. Он стремится к тому, что может ухватить. Точно так же поступают и все остальные. И Риз Веррик не исключение. Любой из них отбросит в сторону свою присягу, чтобы оттяпать лишний кусок пирога, захватить место получше. Это часть общего стремления наверх, и ничто их не сдержит на этом пути. Когда все карты будут раскрыты, ты сама увидишь, как мало стоит верность.
– Веррик никогда не предаст! Он не допустит падения людей, которые на него положились!
– Он это уже сделал. Он нарушил моральные нормы, когда принимал мою присягу. Ты это сама знаешь, ты в этом тоже замешана. А я присягал, полностью доверяя верховному крупье.
– Господи, – устало сказала Элеонор. – Ты этого никогда не забудешь. Ты злишься, потому что считаешь, что из тебя сделали дурака.
– Это серьезнее, чем ты хочешь представить. Тут проявилось истинное лицо нашей структуры. В один прекрасный день ты сама все поймешь. А я знаю уже сейчас, и готов ко всему. Что еще можно ждать от общества игр, лотерей и убийц?
– Не надо винить Веррика. Отбор был введен много лет назад, когда система начала руководствоваться М–игрой.
– Веррик даже не собирается следовать правилам Минимакса. Наоборот, он хочет разрушить их своей стратегией с Пеллигом.
– Но это сработает. Разве нет?
– Вполне возможно.
– Так на что же ты жалуешься? Разве это не главное? – Она с жаром схватила его за руку. – Брось, забудь про это. Черт, ты слишком много думаешь. Мур слишком много говорит, а ты слишком много думаешь. Наслаждайся жизнью, завтра будет великий день.
Элеонора налила выпивку и поднесла один стакан Бентли.
Он мрачно прикладывался к стакану, а она пристроилась рядом на диване. Ее темно–рыжие волосы поблескивали в полумраке. Элеонора поджала под себя ноги. Две свинцового цвета точки на ее висках стали уже менее заметными, но еще не пропали. Прижавшись к Бентли, она тихо спросила:
– Скажи мне, ты останешься с нами?
Какое–то время Бентли хранил молчание.
– Да, – в конце концов сказал он.
– Слава богу, – выдохнула Элеонора. – Я очень рада.
Бентли подался вперед и поставил свой стакан на низенький столик.
– Я поклялся, я принял присягу Веррику. У меня нет выбора, разве что нарушить клятву и сбежать от него.
– Такое тоже делают.
– Я никогда не нарушал присягу. Я уже давно по горло был сыт Лирохвостом, но никогда не пытался сбежать. А мог бы рискнуть. И меня бы поймали и убили. Я принял закон, который дает право покровителю распоряжаться жизнью и смертью подопечного. Но не думаю, что покровитель или подопечный имеют право нарушать присягу.
– Кажется, ты говорил, что и это разваливается.
– Разваливается. Но я не собираюсь помогать этому процессу.
Элеонора поставила стакан и обвила его шею своими нежными руками.
– Как ты жил раньше? Что делал? У тебя было много женщин?
– Немного.
– А какими они были?
– Разными, – пожал плечами Бентли.
– Они были хорошенькими?
– Наверное.
– А кто была последней?
Тед мысленно вернулся в прошлое.
– Это было несколько месяцев назад. Девушка класса семь–девять по имени Джулия.
Зеленые глаза Элеонор внимательно следили за ним.
– Расскажи мне, какой она была?
– Маленькая. Хорошенькая.
– Совсем как я?
– У тебя волосы красивее. – Он притронулся к мягким, темно–рыжим волосам девушки. – У тебя очень красивые волосы. И глаза. – Он крепко прижал ее к себе и не отпускал. – Ты очень милая.
Девушка зажала в своих маленьких кулачках талисманы, висевшие у нее на груди.
– Все так и получилось. Удача, большая. Большая удача. – Она наклонилась и поцеловала его в губы. Какое–то время ее лицо оставалось перед его глазами, а потом она со вздохом отстранилась. – Все будет хорошо. Все мы будем вместе работать и не расстанемся.
Бентли промолчал.
Элеонора закурила сигарету. Потом сложила руки на груди, вздернула подбородок и с серьезным видом посмотрела на него.
– Ты далеко пойдешь, Тед. Веррик о тебе высокого мнения. Вчера я так испугалась за тебя! Когда ты начал все это говорить. Но ему понравилось. Он тебя уважает; он считает, что в тебе что–то есть. И он прав! В тебе действительно есть что–то своеобразное и сильное. – Она возвела глаза вверх. – Как бы мне хотелось прозондировать твой мозг. Но это ушло. Ушло безвозвратно.
– Интересно, понимает ли Веррик, чем ты для него пожертвовала?
– У Веррика есть дела поважнее. – В ее голосе внезапно появилось воодушевление. – Возможно, уже завтра мы вернемся обратно! Все будет, как и прежде, так, как ты и хотел. Разве это не чудесно?
– Думаю, да.
Элеонора положила сигарету и поцеловала его.
– Ты действительно остаешься с нами? Ты и вправду поможешь действовать Пеллигу?
– Да, – слегка кивнул Бентли.
– Значит, все просто замечательно. – Она жадно заглянула ему в лицо, в полумраке ее глаза пламенели от возбуждения. Ее дыхание стало частым и прерывистым, он ощущал ее аромат. – Квартира хорошая. Вполне достаточно места. У тебя много вещей?
