Аластер Рейнольдс - Космический Апокалипсис
— Я хотела бы поговорить о том, что случилось с вашим отцом.
— Вы имеете в виду Восьмидесятников? Разве эта история не изучена в деталях, которых для ваших целей должно быть вполне достаточно?
— Вы правы, — она дотронулась стилосом до темно-красных, почти кошенилевых губ. — Конечно, я сначала ознакомилась с источниками. По большей части я получила ответы на заданные вопросы. Есть лишь одна, не слишком значительная проблема, по которой у меня нет ясности.
— А именно?
Он прямо-таки преклонялся перед ней. То, как Паскаль ответила ему, ни единой ноткой голоса не выдав заинтересованности, не показав, что этой проблеме она придает особое значение, было высоким искусством. Она хотела успокоить его, усыпить его внимание.
— Вопрос касается сканирования вашего отца на альфа-уровне.
— Да?
— Я хотела бы знать, что случилось потом с этой записью.
Под слабым «внутренним» дождем мужчина с хитроумным пистолетом проводил Хоури к ожидавшему их кабельному такси. На машине не было номера, не было и других опознавательных знаков. Она была такой же незаметной, как и брошенный в Монументе паланкин.
— Входите…
— Одну минуту… — как только Хоури открыла рот, мужчина упер ствол пистолета ей в позвоночник. Не больно, но твердо, не так чтобы ранить, а с целью напомнить — пистолет здесь. Эта деликатность показала ей, что мужчина — профессионал, и он не преминет воспользоваться пистолетом. Сделает это даже скорее, нежели какой-нибудь агрессивный болван. — Ладно, я готова. Но кто эта Мадемуазель? Она противница Игры Теней?
— Нет. Я вам уже сказал. Ваши рассуждения слишком банальны.
Ничего важного он ей не сообщит, это ясно. Уверенная, что ее следующий вопрос тоже останется без ответа, она все же спросила:
— А вы кто такой?
— Карлос Манукьян.
Ответ встревожил ее даже больше, чем его искусство в обращении с пистолетом. Он ответил слишком правдиво — это не был псевдоним. Стало ясно, что в лучшем случае он преступник, если можно говорить о преступности в этом городе, полном беззакония. И он намерен впоследствии ее убить.
Дверь машины с треском захлопнулась. Манукьян нажал кнопку на консоли, благодаря чему атмосфера Чазм-Сити стала еще хуже — машина выбросила струю вонючего пара и, подпрыгнув, вцепилась в ближайший трос.
— И кто же вы такой, Манукьян?
— Я помогаю Мадемуазель.
— Как будто этого и дебил не понял бы!
— У нас особые отношения. С давних пор.
— А я ей зачем?
— Думаю, теперь это уже должно быть для вас ясно, — ответил Манукьян. Он все время держал пистолет направленным на нее, хотя глаза его время от времени переходили на навигационную консоль. — Есть один человек, и Мадемуазель хочет, чтобы вы его устранили.
— Именно этим я зарабатываю себе на жизнь.
— Вот именно, — он улыбнулся. — Разница в том, что тот тип за это не уплатил.
Вряд ли есть нужда говорить, что идея написать биографию вовсе не принадлежала Силвесту. Инициатива исходила от человека, которого Силвест мог заподозрить в любезности меньше кого-либо другого. Случилось это шесть месяцев назад, во время одного из редких свиданий с главным виновником его заключения. Нильс Жирардо поднял этот вопрос как бы между прочим, упомянув, что он сам удивляется, почему никто до сих пор не взялся за это дело. В конце концов пятьдесят лет, проведенных на Ресургеме, это целая жизнь, и хотя эта жизнь имеет вот такой нескладный эпилог, она в определенной степени открывает перспективу, уходящую в годы Йеллоустона.
— Проблема, — сказал Жирардо, — в том, что ваши прежние биографии писались людьми, тесно связанными с той социальной средой, которую они изображали. Все они были либо рабами Кэла, либо вашими, а наша колония была столь замкнута, что не было точки, откуда виделась бы общая перспектива.
— Вы что же, считаете, что Ресургем перестал быть замкнутым?
— Хм… По-видимому, нет, не перестал, но мы сейчас имеем хотя бы преимущество взгляда издали — как во времени, так и в пространстве, что позволяет видеть вещи отчетливее, — Жирардо был приземистый, мускулистый человек с шапкой ярко-рыжих волос. — Признайтесь, Дэн, когда вы вспоминаете свою прежнюю жизнь на Йеллоустоне, вам ведь кажется, что все это случилось не с вами, а с кем-то другим, да и лет эдак сто назад?
Силвест хотел было презрительно расхохотаться, если бы — редкий случай — он не обнаружил, что полностью согласен с Жирардо. Это была неприятная минута — такое впечатление, что нарушены основные физические законы вселенной.
— До сих пор не пойму, — сказал Силвест, — почему вы поощряете это? — и кивнул на стража, который присутствовал при разговоре. — Или вы надеетесь что-то выгадать с помощью моей биографии?
Жирардо кивнул.
— Отчасти — от очень большой части, по правде говоря, — так и есть. Вы же понимаете, что Силвест — это все еще фигура, к которой люди весьма неравнодушны?
— Хотя большинство этих людей были бы рады, если бы меня повесили.
— Отчасти верно, но перед тем, как проводить вас на виселицу, они наверняка захотели бы пожать вам руку.
— И вы надеетесь чем-то поживиться от этого интереса?
Жирардо пожал плечами.
— Новый режим достаточно жестко регулирует ваше общение с миром. В наших руках оказались ваши записи и ваш архив. Этот факт дает нам возможность уже сейчас приступить к работе над биографией. У нас есть даже доступ к материалам йеллоустонского периода, о которых никто, кроме членов вашей семьи, не имеет представления. Конечно, в обращении с ними необходима особая деликатность, но не воспользоваться ими было бы глупо.
— Понятно, — сейчас все стало ему кристально ясно. — Вы хотите все это использовать ради моей же дискредитации?
— Ну, если факты вас дискредитируют… — Жирардо оставил фразу висеть в воздухе.
— Когда вы меня сместили… вам этого было мало?
— Это было девять лет назад.
— И что?
— То, что люди начинают забывать. И тогда им следует слегка напомнить.
— Особенно если в воздухе пахнет желанием перемен?
Жирардо поморщился, как будто последнее замечание свидетельствовало о дурном вкусе собеседника.
— Можете, кстати, позабыть о Праведном Пути, особенно если рассчитываете, что они способны стать вашими спасителями. Они не остановятся перед тем, чтобы сунуть вас в еще более грязную каталажку.
— Ладно, — сказал устало Силвест. — А что я буду от этого иметь?
— А вы думаете, что вам что-то должно перепасть?
— Вообще-то да. Иначе зачем вам тут столько времени рассусоливать со мной?
— Да, ваше сотрудничество с нами может сослужить вам хорошую службу. Мы, как вы видите, могли бы работать и с теми материалами, которые захватили. Но ваш личный взгляд может оказаться очень полезным. Особенно в ряде сравнительно слабо освещенных эпизодов.
— Давайте не будем вилять. Вы хотите, чтобы я авторизовал топорную работу. Чтобы не только благословил эту грязь, но фактически помог бы вам уничтожить самого себя?
— Я мог бы облегчить ваше положение, — Жирардо обвел взглядом более чем скромную камеру, в которой содержали тогда Силвеста. — Посмотрите, какую свободу я предоставил Жанекину, чтоб он мог продолжать возиться со своими павлинами. И в вашем случае я мог бы стать весьма гибким, Дэн. Доступ к последним материалам по амарантянам, возможность общения с коллегами. Возможность публикации ваших взглядов. Может быть, даже отдельные экскурсии за пределы этого здания.
— Полевые работы?
— Пожалуй, я готов рассмотреть и этот вопрос. Словом, в таких вот примерно рамках, — Силвест вдруг отчетливо ощутил, что Жирардо с ним играет. — В общем, надо посмотреть, как пойдет дело. Биография уже пишется, но пройдет еще несколько месяцев, пока нам понадобится ваш вклад. Может, полгода. Я предлагаю подождать того времени, когда вы начнете давать нам то, что надо. Вы будете работать с автором биографии, и если ваши отношения с нею сложатся хорошо, если она сочтет их таковыми, тогда мы с вами можем продискуссировать вопрос об ограниченных полевых работах. Понимаете, дискуссия, а не обязательство…
— Что ж, попробую подогреть свой энтузиазм.
— Ладно, я с вами свяжусь. Хотите о чем-нибудь спросить, пока я тут?
— Только одно. Вы упомянули, что автор — женщина. Можно узнать, кто такая?
— Некто, чьи иллюзии вам еще предстоит поколебать, как мне кажется.
Вольева работала возле Тайника, погруженная в мысли о вооружении, когда сторожевая крыса мягко вскарабкалась ей на плечо и пропищала:
— Люди.
Эти крысы были особой принадлежностью «Ностальгии по Бесконечности». Вероятнее всего, они были уникальны и нигде больше на суперсветовиках не встречались. По уму они не слишком превосходили своих далеких диких предков, но были биохимически включены в командную матрицу корабля, а потому из мерзких вредителей превратились в необходимых членов экипажа. Каждая крыса обладала специализированными феромональными рецепторами и передатчиками, которые позволяли ей получать команды и передавать информацию кораблю. Питались они отбросами, ели практически любую органику, разве что она была прибита к полу гвоздями или еще шевелилась. Пища проходила первичную переработку в желудках крыс, а потом они бегали по кораблю и бросали помет в системы утилизации отходов. Некоторые крысы были снабжены крошечными коробочками, воспроизводившими голос и некоторое количество слов и фраз. Эти приспособления работали, когда внешние стимулы соответствовали состоянию биохимически запрограммированных условий.
