Олег Авраменко - Звезды в ладонях
В моё распоряжение Шанкар предоставил точно такую же спальню по соседству с комнатой, где находились Рита и Рашель. Старик посоветовал мне хорошенько выспаться и ни о чём не беспокоиться — это место, по его словам, было стопроцентно надёжным и безопасным. Я предпочёл поверить ему и только спросил, где мы сейчас находимся.
— В Паталипутре, — коротко ответил Шанкар. — Более конкретно пока сказать не могу.
Город Паталипутра был федеральной столицей, политическим и административным центром всей планеты. По своим размерам он значительно уступал крупным мегаполисам, вроде Нью-Калькутты, с их финансово-промышленной мощью. Этот сравнительно небольшой городок почти сплошь состоял из правительственных учреждений, а его взрослое население делилось на две части — государственных чиновников разного ранга, с утра до вечера протиравших штаны в многочисленных министерствах, департаментах и управлениях, а также работников сферы услуг и коммунальных служб, которые обеспечивали первых всем необходимым для жизни. Ну и, конечно, нельзя было сбрасывать со счетов и целую армию полицейских, более бдительных и суровых, чем в любом другом городе Махаварши. Пожалуй, решил я после некоторых раздумий, Паталипутра действительно самое безопасное для нас место на планете. Будь наше правительство хоть трижды коллаборационистским, оно не позволит агентам Иных свободно разгуливать по улицам столицы и устраивать здесь массовые обыски и облавы. К тому же это убежище наверняка принадлежало одному из высших государственных служащих, который располагал достаточной властью, чтобы оградить себя от любопытства чужаков...
Уединившись в своей комнате, я разделся, отправил рубашку и бельё в чистку, а сам принял горячий душ. После душа я побрился (бреюсь я обычно по вечерам — с утра нет ни времени, ни желания), облачился в длинный махровый халат и решил выглянуть в холл, чтобы задать Шанкару ещё парочку занимавших меня вопросов. Но не тут-то было — дверь оказалась заблокирована снаружи, и когда я попытался открыть её, на встроенном в неё экране вспыхнула надпись: «Мистер Матусевич, спокойной Вам ночи. Отдыхайте, а все Ваши проблемы мы обсудим потом. Утро вечера мудренее».
Ясное дело, я рассердился за такую бесцеремонность. Однако делать было нечего, я улёгся в постель и погасил в комнате свет. Вопреки моим опасениям, беспокойные и тревожные мысли, роившиеся у меня в голове, не помешали мне моментально заснуть.
2
Как обычно, я спал крепко, без всяких сновидений, и проснулся свежим и отдохнувшим. Первые несколько секунд я лежал в кромешной темноте, думая сразу о двух вещах: во-первых, что ещё слишком рано и за окном даже не рассвело, а во-вторых, что с сегодняшнего дня у меня начался отпуск и теперь я целых три недели не сяду за штурвал самолёта.
Но затем, почувствовав лёгкую ноющую боль в кисти правой руки, я вспомнил всё, что случилось вчера вечером. Эти воспоминания разогнали остатки моего сна, я резко принял сидячее положение и щёлкнул пальцами. В комнате вспыхнул свет, и я увидел обстановку спальни убежища. Настенные часы показывали 5:54 утра — мой биологический будильник, как всегда, не подвёл меня, и я проснулся в обычное для себя время.
Моя лётная форма лежала там, где я и оставил её, — на соседней кровати. Но первым делом я набросил на себя халат, подошёл к двери и убедился, что она разблокирована. Сразу открывать её я не стал, а сначала сходил в ванную, быстренько привёл себя в порядок после сна, оделся и лишь тогда вышел из спальни.
В гостиной я застал только одного человека — невысокого, средней упитанности мужчину лет под шестьдесят, безусого и безбородого, с густыми чёрными волосами, напрочь лишёнными даже намёка на седину. Он сидел в мягком кожаном кресле перед большим стереоэкраном, на котором мелькали знакомые мне кадры космического сражения. По лицу мужчины было ясно, что он видел эту запись уже не впервые, но тем не менее он так увлечённо наблюдал за ходом битвы, что не сразу обратил на меня внимание.
Ну а я, едва перешагнув порог, замер как вкопанный, разинув от изумления рот и не в силах выдавить из себя ни единого слова. Говоря по правде, я просто не мог поверить своим глазам.
То, что я не был знаком с сидевшим в кресле мужчиной, ещё не значило, что я его не знал. Его лицо не слишком часто появлялось в выпусках новостей, но вряд ли на всей Махаварше нашёлся бы хоть один человек старше пяти лет, который, увидев его, не сказал бы: «Так это же...»
Наконец мужчина заметил меня, резко поднялся с кресла и быстрым шагом подошёл ко мне.
— Доброе утро, мистер Матусевич. Вижу, вы и впрямь ранняя пташка. Всё именно так, как написано в вашем досье — подъём в шесть утра и ни минутой позже.
Его крепкое, энергичное рукопожатие отчасти привело меня в чувство. Хорошо хоть пожал он мою левую руку.
— Здравствуйте, ваше величество, — вежливо пробормотал я.
— Меня вполне устроит обращение «сэр», — сказал он. — Давайте обойдёмся без лишних церемоний. Договорились?
— Да, сэр, — ответил я, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями и согласовать свои прежние представления об этом человеке с фактом его присутствия здесь, в одном из тайных убежищ Сопротивления.
Падма XIV заслуженно считался самым дрянным императором за всю тысячелетнюю историю Махаварши. Нет, не потому что он был тираном, злоупотребляющим своей властью. Никакой реальной властью он не обладал — как, впрочем, и многие поколения его предшественников на этом посту. Конституционная реформа более чем шестисотлетней давности до предела урезала императорские полномочия, оставив за его особой лишь функции номинального главы государства и арбитра нации. На политической авансцене император появлялся дважды в год, открывая очередную сессию Национального Конгресса, а также раз в четыре года от него требовалось издавать указы о назначении кабинета министров, сформированного по результатам всеобщих парламентских выборов. Кроме того, время от времени он вручал государственные премии, ордена и медали, присваивал различные почётные звания — но, опять же, только по решению правительства.
Тем не менее, императоры всегда могли оказывать значительное влияние на политические процессы в государстве — опосредствованно, через активное участие в общественной жизни планеты. Все предшественники Падмы XIV не пренебрегали этой возможностью и с тем или иным успехом занимались публичной политикой. У одних это получалось лучше, у других хуже, но все они по крайней мере пытались. Благодаря мистической харизме своего титула, благодаря своей независимости от сиюминутной политической конъюнктуры, многие монархи пользовались огромной популярностью в народе, их уважали и к их мнению прислушивались. Порой случалось, что императору достаточно было открыто выказать симпатию к одной из политических партий, чтобы обеспечить ей успех на выборах.
А вот Падма XIV ничем подобным не занимался. Он слыл законченным мизантропом и отшельником, предпочитавшим всему прочему уединение и всячески избегавшим лишний раз появляться на публике. О том же, чтобы он пытался хоть как-то влиять на политику, и вовсе речи не шло. Большую часть нашего истеблишмента это вполне устраивало, зато рядовые граждане Махаварши были этим недовольны. Некоторые особо радикальные масс-медиа правого толка откровенно сокрушались, что у нас такой слабый, безынициативный и совершенно бесхарактерный император, а крайние «леваки» напротив — столь же откровенно злорадствовали, то и дело отпуская язвительные шуточки по поводу всего института монархии, который они считали атавизмом и ратовали за установление Республики.
Короче, за шестнадцать лет своего царствования Падма XIV нанёс ощутимый урон престижу императорской власти, и только в последнее время ситуация постепенно стала меняться в лучшую сторону. Однако не благодаря ему, а стараниями его дочери Сатьявати — очаровательной юной особы, которая лишь недавно отметила своё двадцатилетие и начала вести активную общественную жизнь. Будучи единственным ребёнком Падмы и наследницей престола, она явочным порядком заняла место императора и в политике, и в сердцах сограждан, а её незаурядные умственные способности, привлекательная внешность, умение ладить с людьми и с достоинством держаться на публике позволяли надеяться, что в будущем она сумеет полностью компенсировать пассивность и бездеятельность своего отца.
Но теперь, видя перед собой императора, я понял, сколь беспочвенны были все обвинения в его адрес. Он просто играл свою роль, и играл блестяще, изображая из себя ничтожество и отвлекая от своей персоны внимание чужаков. Его слабохарактерность, безынициативность и мизантропия на деле оказались лишь маской, за которой скрывался один из лидеров подполья, возможно даже — главный руководитель.
