Вернор Виндж - Глубина в небе (авторский сборник)
62
Сначала все было очень темно, потом появился свет, и она поплыла к нему вверх. Как меня зовут? И на волне ужаса быстро нахлынул ответ: Анне Рейнольт.
Память. Отступление в горы. Последние дни игры в прятки, когда балакрейские оккупанты находили все пещеры. Предатель, слишком поздно разоблаченный. Последние из ее людей гибнут при нападении с воздуха. Битва на склоне горы с наступающей балакрейской бронетехникой. Вонь горелой плоти в холодном утреннем воздухе, потом враги перестали стрелять. Ее взяли живой.
– Анне? – голос мягкий, заботливый. Голос палача, создающего настроение для еще более страшной пытки. – Анне?
Она открыла глаза. Балакрейское пыточное снаряжение заполняло все пространство, до границ периферийного зрения. Весь тот ужас, которого она ждала, только почему-то в невесомости. Они уже пятнадцать лет владеют нашими городами, зачем же тащить меня в космос?
Перед глазами появился допрашивающий. Черные волосы, типично балакрейская окраска кожи, старо-молодое лицо. Наверное, старший предводитель. Но на нем странная куртка с орнаментом, которого Анне никогда у предводителей не видела. И на лице у него выражение фальшивой заботы. Переигрывает, дурак. Он положил ей на колени букет мягких белых цветов, будто поднося дар. Цветы пахли теплом прошедшего лета. Должен быть способ умереть. Должен быть способ умереть. Руки ее были привязаны к креслу, конечно. Но если он подойдет чуть ближе, у нее есть зубы. Может быть, если он достаточно глуп…
Он протянул руку, нежно коснувшись ее плеча. Анне резко вывернулась и зубами выхватила из руки предводителя кусок мяса. Он отдернул руку, оставив в воздухе полоску плавающих красных капель. Но он не был таким дураком, чтобы убить ее на месте. Вместо этого он сердито посмотрел куда-то над стойками оборудования на кого-то, кого не было видно.
– Траг! Какого дьявола ты с ней сделал?
Послышался плаксивый голос, чем-то знакомый:
– Фам, я же тебя предупреждал, процедура трудная. Без ее указаний нельзя наверняка добиться… – Говоривший показался в поле зрения. Это был маленький нервный человечек в форме балакрейского техника. Глаза его расширились, когда он увидел в воздухе кровь. Взгляд, который он бросил на Анне, был приятно – и необъяснимо – полон страха. – Я только вот это могу сделать. Надо было подождать, пока вернется Бил… слушай, это может быть временная потеря памяти.
Старший вспыхнул гневом, но он тоже, кажется, испугался.
– Я просил де-фокусировку, а не эту чертову промывку мозгов!
Коротышка, Траг… Траг Силипан – отступил.
– Ты не волнуйся, я уверен, она оправится. Мы не трогали структур памяти, клянусь тебе. – Он бросил на нее еще один испуганный взгляд. – Может… не знаю, может быть, де-фокусировка прошла нормально, а это что-то вроде ауторепрессии. – Он подошел ближе, но все же далеко от ее рук и зубов и улыбнулся ей очень нервной улыбкой. – Шеф, вы меня помните? Траг Силипан? Мы вместе работали на Вахтах годами, а до того на Балакрее, у Алана Нау. Помните?
Анне глядела на круглую физиономию, блуждающую улыбку. Алан Нау. Томас Нау. О… Господи! Она проснулась в тот же кошмар, который никогда не кончался. Пыточные ямы, потом Фокус, и целая жизнь на стороне врага.
Лицо Силипана расплылось, но голос его вдруг стал радостным:
– Видишь, Фам? Она плачет. Она помнит!
Да. Она помнит все.
Но голос Фама стал еще злее.
– Уходи, Траг. Давай, быстрее.
– Это легко проверить! Можно…
– Пошел вон!
После этого она Силипана больше не слышала. Мир съежился в точку боли, всхлипывающего горя, лишившего ее дыхания и чувств.
Она почувствовала обнимающую за плечи руку, и на этот раз она знала, что это не рука палача. Как меня зовут? Это был вопрос простой. Главный вопрос – Кем я стала? – ускользал от нее еще несколько секунд, но теперь нахлынули воспоминания о чудовищном зле, которым она стала в тот самый день в горах над Арнхемом.
Она вывернулась из-под руки Фама только чтобы упереться в привязывавшие ее ремни.
– Ох, прости, – услышала она, и оковы упали. И это не имело значения. Она свернулась в клубок, еле осознавая присутствие этого Фама. Он что-то ей говорил, что-то очень простое, повторял снова и снова по-разному.
– Анне, теперь все в порядке. Томас Нау убит. Он мертв уже четыре дня. Ты свободна. Мы все свободны…
Потом он замолчал, только держал руку на ее плечах, обозначая свое присутствие. Сотрясающие ее рыдания стихли. Ужаса уже не было. Самое худшее уже случилось давным-давно, и то, что осталось от нее, было пустым и мертвым.
Шло время.
Она почувствовала, как тело потихоньку расслабляется, разгибается. Она заставила себя открыть туго зажмуренные глаза, заставила себя повернуться и посмотреть в глаза Фаму. Лицо болело от плача, и она только жалела, что не может нанести себе раны в миллион раз болезненнее.
– Ты… будь ты проклят, что вернул меня! Теперь дай мне умереть!
Фам смотрел на нее молча, широкими внимательными глазами. Кичливая глупость (она всегда считала это маской) исчезла. Вместо нее виднелся разум и… почтение? Нет, этого не может быть. Он наклонился и снова положил белые цветы ей на колени. Эти проклятые штуки были теплыми, пушистыми. Красивыми. Кажется, он рассмотрел ее требование, но потом покачал головой.
– Ты еще не можешь уйти, Анне. Здесь более двух тысяч фокусированных. Ты можешь освободить их, Анне. – Он показал рукой на оборудование фокусировки у нее за головой. – У меня такое чувство, что старина Траг, работая над тобой, играл в рулетку.
Я могу их освободить. Эта мысль мелькнула первым светлым лучом после того утра в горах. Наверное, это выразилось у нее на лице, потому что на губах Фама появилась улыбка надежды. Анне почувствовала, как сужаются ее глаза. Она знала о Фокусе не меньше любого балакрейца. Она знала все фокусы с ре-фокусировкой, с перенаправлением преданности.
– Фам Тринли – Фам Кто-бы-ты-ни-был-на-самом-деле, – я слежу за тобой уже много лет. Почти с самого начала я считала, что ты работаешь против Томаса. Но я видела и то, что идея Фокуса тебе нравится. Ты жаждал этой власти?
Улыбка с лица сошла. Он медленно кивнул.
– Я видел… я видел, что она может дать мне то, ради чего я бился целую жизнь. А в конце я увидел, что цена слишком высока.
Он пожал плечами и отвернулся, будто устыдившись.
Анне глядела в это лицо и думала. Было время, когда даже Томас Нау не мог ее обмануть. Когда Анне была фокусирована, клинки ее разума были острее бритв, незамутненные отвлекающими моментами или принятием желаемого за действительное – а то, что она знала истинные намерения Томаса, было для нее не более полезным, чем для секиры – знать, что ею пользуются для убийства. Сейчас она не знала точно. Этот человек, может, и лжет, но просит он у нее то, что она больше всего на свете рвется сделать. А потом, расплатившись как может, она будет иметь право умереть.
На его пожатие плеч она ответила таким же:
– Томас Нау лгал тебе о де-фокусировке.
– Он много о чем лгал.
– Я могу сделать больше, чем Траг Силипан и Бил Фуонг, но неудачи все равно будут.
Самый страшный ужас из всех – будут такие, которые проклянут ее за освобождение.
Фам поверх цветов взял ее за руку:
– Что ж, но ты сделаешь, что сможешь.
Она поглядела на его руку. Кровь еще сочилась из укуса, который она оставила на ребре его ладони. Человек этот в чем-то лжет, но если он поможет ей освободить остальных… Подыгрывай.
– Теперь ты здесь командуешь?
Фам улыбнулся.
– Мое слово что-то значит. Слово некоторых пауков значит больше. Все это сложно и до сих пор в хаосе. Четыреста килосекунд тому назад всем командовал Томас Нау. Но через сотню мегасекунд, две сотни мегасекунд ты увидишь возрождение – я в это верю. Мы починим свои корабли. Мы построим новые, черт побери! Такой возможности я не встречал ни разу в жизни.
Подыгрывай.
– А что ты хочешь от меня?
Когда меня де-фокусируют уже как твое орудие?
– От тебя? От тебя я только хочу, чтобы ты была свободна, Анне. – Он отвернулся. – Я знаю, кем ты была раньше, Анне. Я смотрел историю о том, что сделала ты на Френке и как тебя в конце схватили. Ты мне напомнила одну женщину, которую я знал в детстве. Она тоже встала на безнадежную битву против неодолимой силы и тоже была сокрушена. – Лицо его было повернуто к ней вполоборота. – Были времена, когда я боялся тебя больше, чем Томаса Нау. Но с тех пор, как я узнал, что ты и есть Френкийский Орк, я молился, чтобы ты увидела этот день.
Великолепный лжец. Плохо только, что ложь его слишком топорна, слишком льстива. И Анне почувствовала неодолимый порыв переполнить эту чашу:
