Евгений Гуляковский - Сборник "Прометей"
По просьбе Танаева одним из сопровождавших его воинов был назначен Фавен — ему нравился этот бесхитростный великан, отличный боец, обещавший в будущем стать неплохим товарищем. И, таким образом, на двоих из этой троицы он мог полностью положиться в случае возникновения неожиданной опасности.
Что касается третьего воина, мрачного и молчаливого, Ригана, избегавшего смотреть в глаза собеседнику во время любого разговора, то он вызывал у Танаева вполне оправданные опасения. Его ментальное поле оказалось наглухо закрытым для внешнего проникновения. Конечно, встречались иногда индивидуумы, чье ментальное поле было настолько слабым или, наоборот, настолько сильным, что проникнуть в него извне не удавалось. Но подобная аномалия случалась довольно редко. По-настоящему закрыть свое ментальное поле от внешнего проникновения мог только специально тренированный для этого человек, и Танаеву очень хотелось бы знать, где Риган прошел подобную подготовку... Ответить на это мог бы разве что Бартон, сам обладавший подобным умением, но Танаев не спешил с этим разговором, решив дождаться более располагающих для откровенности обстоятельств.
Они миновали мертвый дом с широко распахнутой дверной трещиной, ее форма показалась Танаеву знакомой, и он бросил в сторону Фавена вопросительный взгляд. Слов не понадобилось. Великан утвердительно кивнул, подтверждая, что до места их недавней стычки оставалось всего полквартала.
* * *Карин ждала возвращения Танаева за углом башни, у которой он ее покинул, решив выяснить, что собой представляет их преследователь.
Лишь когда стало ясно, что дальнейшее ожидание бессмысленно и опасно, она осмелилась выглянуть из своего закутка наружу и убедилась, что улица пуста в обоих направлениях.
Похоже, ее «рыцарь с мечом» стал жертвой шатунов и отправился прямиком на их обеденный стол... Убедившись в исчезновении Танаева, она не смогла сдержать слез, и не потому, что за столь короткий срок этот человек стал ей небезразличен, вовсе нет, это были слезы жалости к себе самой.
На какое-то время она позволила себе поверить, что обрела надежного защитника, что больше не будет в одиночку противостоять этому полному опасностей миру. Ну почему судьба так несправедлива к ней?
Впрочем, ответ на этот вопрос был ей известен. Мойры не любят тех, кто умеет подсматривать за ними и передавать людям то, что должно быть от них скрыто.
Теперь ей предстояло решить, что делать дальше. Вернуться в голодный дом, который за это время почти наверняка сожрал Гонта, или поискать новое пристанище.
До ночного вылета кар у нее оставалось совсем немного времени, она не успеет найти еще один подходящий, достаточно ослабевший, но все еще живой дом и уж тем более не успеет войти с ним в контакт и приручить его настолько, чтобы он вытерпел ее присутствие, хотя бы на одну ночь...
Значит, оставалось только возвращение. В старом доме, который ее знает, у нее был хоть какой-то шанс уцелеть...
Был еще и третий путь — завершить то, что не успел сделать ее новый друг, — раздобыть для дома достаточно пищи... Если у нее хватит мужества проделать это, то можно не сомневаться в том, что дом будет защищать ее ото всех опасностей, пока вновь не проголодается. Ходили самые разные слухи о том, сколько необходимо пищи для того, чтобы накормить голодный дом. Никто не знал, как долго продолжается у дома состояние относительной сытости, в котором он становится безопасен для своих постояльцев.
Это зависело от слишком многих обстоятельств. От размеров оставшейся в организме дома живой составляющей, от качества полученной пищи... Она слышала, что лучше всего голод дома может утолить живой человек...
Гонт все еще казался ей живым, когда они вместе с Танаевым отправились на поиски пищи для дома...
Наверно, именно эта не очень благородная мыслишка помогла ей сделать окончательный выбор. Она последний раз окинула взором пустую улицу и торопливо двинулась обратно по направлению к дому, который стал склепом для Гонта, или, вернее, переварившим его желудком...
Еще не дойдя до конца проулка, в котором стоял нужный ей дом, она поняла, что произошло то, чего она так боялась и ждала одновременно...
Изменился цвет дома. В его стенах появились живые краски, а их общая тональность стала темнее и гуще.
Стена при ее приближении мгновенно разошлась, без всякого усилия с ее стороны, приглашая войти внутрь этого живого склепа. Она знала, что увидит в глубине центрального круглого зала, перед самой пищевой нишей. Груду одежды, лишившейся тела своего недавнего хозяина. И все же вздрогнула, как вздрагивает любой живой человек, столкнувшийся лицом к лицу с чужой смертью.
— Он ничего не почувствовал, он не пришел в себя и ничего не понял! — пыталась она не то утешить себя, не то оправдаться перед Гонтом, который уже не мог ее услышать. — Мы сделали все, что могли! Мы хотели его спасти, и, если бы не встреча с шатуном, мы бы успели вовремя принести для дома другую пищу!
— В таком случае зачем же ты тащила его к пищевой нише? Зачем бросила в этом опасном месте? — спросил ее внутренний суровый голос, голос, которому невозможно солгать.
— Я знала, что после яда каменного скорпиона никто не выживает! Если бы он пришел в себя, его ждала только боль, боль, с которой невозможно справиться, долгая болезненная агония и неизбежная смерть! Его убила не я, его убили серые монахи! — И это была правда. Вот только не вся правда, или не совсем вся правда. Потому что, вопреки этим безупречным доводам, слезы сожаления сами собой навернулись на ее глаза. — Он был моим врагом, он хотел изнасиловать меня на глазах своих подчиненных, он преследовал меня несколько лет! Я готова была покончить с собой, лишь бы только избавиться от него навсегда! Так почему же я плачу теперь, когда это совершилось?
Может быть, потому, что в день ее рождения он всегда приносил ей небольшие подарки и был единственным человеком, который еще помнил об этой дате, кроме нее самой. Или потому, что, когда на них напали серые, он бросился ее защищать, и потом, во время последней схватки, когда им помог чужестранец со своим сломанным мечом, он вел себя мужественно, как подобает настоящему мужчине? Может быть, потому, что он оставался ее единственным другом в этом враждебном мире и самым верным врагом?
Она шептала эти вопросы, не требующие ответов, потому что ответы на каждый из них жили в ее совести и останутся там на долгие годы.
Медленно и неторопливо Карин совершала древний ритуал прощания. Вот теперь она осталась совсем одна. Гонта больше нет, а рыцарь со сломанным мечом никогда не вернется... Неожиданно она подумала, что ее слезы не связаны со смертью Гонта. Сожаление об утрате нового друга оказалось намного острее, чем она ожидала.
По крайней мере, теперь ей принадлежит этот накормленный дом. Он будет снабжать ее водой и пищей, укрывать от внешних врагов. Больше ничто не связывало ее с внешним миром, с миром, в который она уже никогда не вернется.
Здесь она останется до тех пор, пока дом вновь не проголодается, до тех пор, пока с ней самой не произойдет то, что случилось с Гонтом.
И — это будет справедливый конец, достойная плата за ее предательство.
* * *Четверо воинов стояли перед наглухо закрытым живым домом, не скрывая своей растерянности.
— Здесь не было живого дома! — мрачно произнес Танаев, не желая признавать того, что могло скрываться за появлением этого жилища.
— Теперь он есть! — безжалостно подвел итог их сомнениям Бартон. — И войти внутрь нам не удастся, если у этого дома нет хозяина.
— В любом случае нам придется попробовать! — угрожающе произнес Танаев, обнажая свой восстановленный меч.
— Только не это! — остановил его Бартон. — Если мы начнем войну с этим домом, против нас ополчится весь квартал! Мы должны попробовать договориться, это единственная возможность.
— У нас мало времени. Через час стемнеет, и на нас набросится вся ночная нечисть! — вступил в разговор Фавен.
— Война с домом ни к чему не приведет. Мы все равно не сможем силой вскрыть его стену. И даже если это удастся с помощью раскаленного железа, жить здесь мы не сможем. Дом обязательно отомстит нам за вторжение. Переговоры — единственный путь!
— Тогда чего же мы ждем? Давай попробуем вместе достучаться до сознания этого каменного истукана.
— Это слишком опасно. Ты знаком с интерференцией силовых полей?
— Я-то с ней знаком, а вот откуда ты?.. Впрочем, это сейчас не важно. Я умею управлять своим полем так, чтобы не допустить интерференции.
Это действительно было чрезвычайно опасно, и хотя Танаев не преувеличивал свои возможности, он знал, что стопроцентной гарантии положительного результата не может дать никто.
