Урсула Ле Гуин - Толкователи (сборник)
Я никогда не покидала стен нашего дома – разве что выходила на галереи. Никогда я не проходила по Сверкающей площади, чтобы ступить на городские улицы. Никогда не видела ни поля, ни реки. Никогда не ступала на землю.
Сынов Божьих вывозили на носилках в храмы, чтобы совершать обряды, и летом, после дня рождения мира, их всегда отправляли высоко в горы, в Чимлу, где зародился мир, к истокам Изначальной реки. Каждый год, возвращаясь оттуда, Тазу рассказывал мне о Чимлу, о том, как громоздятся горы вокруг древнего-древнего дворца и перелетают от пика к пику дикие драконы. Там Сыны Божьи охотились на драконов и спали под звездами. Но Дщерь Божия должна хранить дом.
Дворцовый сад вошел в сердце мое. Здесь я могла бродить под открытым небом. В пяти фонтанах мирно плескалась вода, и цвели в кадках деревья; у солнечной стены росла в медных и серебряных вазах священная зе. С самых юных лет, едва у меня выдавалось время после уроков и обрядов, я прибегала туда. Девчонкой я притворялась, будто букашки – это драконы, и охотилась на них. Позже – играла с Руавей в брось-косточку или просто сидела и любовалась, как вздымаются и опадают, вздымаются и опадают струи фонтанов, покуда не выйдут в небо над стенами звезды.
В тот день Руавей, как всегда, пошла со мной. Поскольку в одиночку я никуда не могла пойти – мне требовалась спутница, – я попросила Богиню-мать сделать варварку моей постоянной компаньонкой.
Я присела у среднего фонтана, Руавей же, поняв, что я желаю остаться одна, присела в дальнем углу в тени плодовых деревьев. Она умела засыпать где угодно, в любое время. Я сидела и думала, каково это будет – всегда видеть рядом не Руавей, а Тазу, день и ночь, – думала, но не могла представить.
Из дворцового сада на улицу вела дверь. Порой, когда садовники открывали ее, чтобы выпускать и впускать друг друга, я поглядывала в щель на мир за стенами моего дома. Дверь запиралась на два замка, так что открыть ее можно было только с двух сторон разом. И тут я увидала, как человек – мне показалось, садовник – прошел через сад и отворил дверцу. Вошло еще несколько мужчин. Среди них был мой брат Омимо.
Думаю, это был для него единственный способ проникнуть в дом тайно. Думаю, он хотел убить Тазу и Арзи, чтобы я вынуждена была выйти за него замуж. А потом он увидал в саду меня, словно нарочно поджидающую его удачу, судьбу.
– Зе! – воскликнул он, проходя мимо фонтана, – тем же тоном, каким мой отец подзывал мать.
– Господин Потоп, – пробормотала я, вставая. Я так изумилась, что ляпнула: – Тебя же нет здесь!
Только тут я заметила, что он ранен – правую глазницу его пересекал шрам.
Омимо застыл, взирая на меня единственным оком, молча переживая собственное удивление. Потом он рассмеялся.
– Точно так, сестренка, – бросил он и повернулся к своим людям, отдавая приказы.
Их было пятеро – солдаты, решила я, – с головы до пят покрытые затверделой кожей. На ногах у них были башмаки ангелов, а еще – пояса и ремни на шее, чтобы поддерживать наудники и ножны для меча и ножа. Омимо был одет так же, только наудник его был золотым, а на голове – серебряная шапка военачальника. Что он сказал своим людям, я не поняла.
Они подступили ко мне, и Омимо с ними. Я крикнула тогда: «Не троньте!» – чтобы предупредить их: коснувшегося меня простолюдина жрецы закона сожгут на костре, и даже Омимо, если тот дотронется до меня без спросу, придется год поститься и каяться. Но он только расхохотался и, когда я шарахнулась, вдруг схватил меня за плечо, а другой рукой зажал рот. Я со всей силы цапнула его за ладонь. Омимо отдернул руку на миг, а потом снова зажал и нос, и рот так крепко, что я дышать не могла и запрокинула голову. Я пыталась бороться, но перед глазами мелькали в черноте искорки. Чьи-то жестокие руки хватали меня, выкручивали руки, вскидывали в воздух, тащили, а ладонь Омимо на моем лице давила все сильнее, пока я не потеряла сознание.
Руавей дремала в тени деревьев, свернувшись в клубочек на плитчатом полу. За кадками ее не заметили, зато она сразу увидала солдат и поняла: если ее увидят, то убьют на месте. Она лежала не шевелясь, но как только меня вытащили через калитку на улицу, варварка помчалась в палаты моей матери и распахнула дверь. То было святотатство, но, не зная, кто в доме тайно поддерживает Омимо, Руавей могла довериться только моей матери.
– Господин Потоп увез Зе! – крикнула она.
Потом Руавей рассказывала мне, что моя мать так долго сидела молча, безответно в темной комнате, что варварке показалось, будто та не слышала ее. Она уже хотела заговорить снова, когда моя мать поднялась. Скорбь слетела с нее, как плащ.
– Армии мы доверять не можем, – проговорила она.
Мысли той, что была Богиней, мгновенно коснулись того, что должно быть сделано.
– Приведи ко мне Тазу, – приказала она Руавей.
Моего суженого Руавей нашла среди святых, подозвала одними глазами и попросила немедля явиться к матери. А потом она вышла из дома через садовую калитку, которая так и осталась незапертой. Она расспрашивала народ на Сверкающей площади, не видал ли кто солдат, волокущих пьяную девушку, и те, кто видел нас, направили ее по северо-восточной улице. А потому она вскоре покинула город через северные ворота и увидала, как Омимо и его люди поднимаются по дороге на холм Гхари, волоча меня в старинную крепость, и вернулась, чтобы сообщить об этом моей матери.
Мать же моя, посоветовавшись с Тазу, и Госпожой Облака, и доверенными людьми, послала за старыми мироначальниками, теми, чьи солдаты следили за порядком в стране, а не воевали на границах. Они поклялись ей в верности, потому что хоть она уже и не была Богиней, она являлась ею прежде, будучи дочерью и матерью Бога. И больше подчиняться было некому.
Потом она посовещалась со жрецами-сновидцами, обсудив, какие вести должны принести народу ангелы. Не было сомнения, что Омимо похитил меня, дабы самому стать Богом, сочетавшись со мною. Если бы моя мать объявила голосами ангелов, что этот союз – не брак, освященный свадебным жрецом, но простое насилие, тогда народ мог бы не поверить, что мы с ним – Бог.
А потому новости разлетелись быстро, по всему городу, по всей стране.
Войско Омимо, продвигавшееся в те дни на запад настолько быстро, насколько позволяли ноги, осталось ему верно, и по пути к ним присоединялись и другие солдаты. Большая же часть миротворцев срединных земель поддержала мою мать, поставившую над ними военачальником Тазу. Оба они, хоть и держались храбро и решительно, в действительности мало надеялись на победу, ибо с ними не было Бога и не будет, покуда я оставалась в руках Омимо на поругание или погибель.
Все это я узнала позднее. В те дни я знала другое: я была в клетушке без окон, с низким потолком, где-то в старой крепости. Дверь запиралась снаружи. Со мной не было охраны, и за дверью – тоже, ибо вся крепость находилась в руках солдат Омимо. Я ждала, не зная, день снаружи или ночь. Время для меня остановилось, как я и боялась. Света в комнате – старой кладовой в подвалах крепости – не было. По земляному полу ползали какие-то твари. В тот день я ступила наземь. Я сидела на земле и лежала на ней.
Потом лязгнул засов. Сверкнувшие в проходе факелы ослепили меня. В каморку набились люди, кто-то сунул факел в держатель на стене. Потом зашел Омимо. Уд его был напряжен. Он пришел взять меня, но я плюнула в его полуслепое лицо и закричала: «Если ты дотронешься до меня, твой уд сгорит, как этот факел!» Он оскалился, будто засмеялся, потом повалил меня и раздвинул мне ноги, но его трясло от страха перед моей святостью. Он руками пытался вогнать в меня свой уд, но тот обмяк. Омимо не смог изнасиловать меня, и я крикнула: «Смотри, ты не можешь, не в силах мной овладеть!»
Все это видели и слышали его солдаты, и Омимо в своем унижении выдернул из золотых ножен меч, чтобы убить меня, но солдаты схватили его за руки и удержали, говоря: «Господи, Господи, не убивай ее, она должна стать Богом с тобою!» Омимо кричал и боролся с ними, как боролась с ним я, и все они с воплями и гамом выкатились из каморки. Один прихватил с собой факел и захлопнул дверь. Обождав чуть, я на ощупь добралась до двери и толкнула – вдруг ее забыли запереть. Но они не забыли. Я уползла обратно в свой угол и легла там, в грязи и во тьме.
И вся страна лежала в грязи и во тьме. У нас не было Бога. Бог суть Дщерь и Сын Бога, соединенные в браке свадебным жрецом. Иному не бывать. Иного пути нет. Омимо не знал, что ему делать и как быть. Он не мог жениться на мне без свадебного жреца. Он думал, что может стать моим мужем, просто взяв силой, и, быть может, так бы и стало, но он не сумел, ибо я отняла его мужскую силу.
Единственное, что приходило ему в голову, – взять город приступом, захватить дом Господень и жрецов и заставить свадебного жреца произнести слова, творящие Бога. Но с тем небольшим отрядом, что был у него под рукой, Омимо не в силах был свершить такое и потому ждал, покуда не подойдет войско с востока.
