Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)
— Слышь‑ка, певчий рыцарь (помнит, шельмец!), а правду твоя девка сказала, что это ты лихую звезду притушил?
Харр задрал голову, оглядывая ночное небо, — и верно, на том месте, где несколько дней назад злобно лучилось новоявленное ночное светило, теперь кротко мерцала крупная изжелта–зеленая звезда, не более страшная, чем полевой лютик.
— Так ты все‑таки чародей? — совсем тихо донесся из‑за спины голос предводителя городской стражи.
Харру даже жалко его стало. Ну не крутить же ему мозги посреди побоища, в самом деле!
— Да плюнул я на нее, и вся недолга! — засмеялся он. — И вот еще что: руки береги.
Он спрыгнул вниз, зорко поглядывая по сторонам: не затеплится ли падальщик–указчик, выявляя притаившегося врага. Нет, прав был амант, первыши–торопыги воинами были никудышными и позволили себя перебить без лишних хлопот. Тем больше оснований было у немногочисленного отряда поспешать к месту их переправы. Хлюпая по непролазной грязи станового предместья, Харр старался не отстать от своих ратников, уверенно пролагающих свой путь по ночному лабиринту; его спасали только длинные ноги. Наконец скопище глиняных хибар и разных кружков тесно посаженных деревьев уступило место непролазным прибрежным кустам, через которые продиралась к воздушной лестнице узкая, полузатопленная недавними ливнями тропинка. Харр чувствовал, что они на верном пути; уже раза два впереди, в голове его отряда, слышался лязг оружия и вскрики — это на скорую руку убирали встречных. Но вот, обгоняя цепочку воинов, над их головами пронеслась пара жужжащих пирлей, и одновременно с шумом полноводно разлившегося ручья Харр уловил шум нешуточной схватки.
Оттолкнув шагавшего впереди, он выскочил па прибрежный песок, еще в прыжке безошибочно нацеливая меч на выползающего из воды подкоряжника, над головой которого ошалело крутилась еще совсем махонькая пирлюшка.
— Посторонись, милая, как бы не зашибить… — тут уж пришлось позабыть о своей нелюбви к кровушке — ударил так, что снес полголовы.
Зеленая пирлюшка круто взмыла вверх, и Харр, подняв голову, углядел пять или шесть подкоряжников, норовисто скользящих вниз по лестнице, — вернее, видны были не они, а остервенело нападающие на них светляки; им даже удалось напугать одного из налетчиков настолько, что тот разжал руки и с приглушенным воем полетел прямо в воду — видно, пирль угодила ему прямо в глаз. Но остальные, достигнув нижней перекладины, успевали откачнуться и перепрыгнуть на песок, но их принимали па мечи или давили щитами; кто‑то немилосердно завыл, как могут кричать только те, кому попали в живот. Харр крикнул:
— Не кончать! Пусть повоет.
Ратники попались бывалые, поняли с ходу — еще паре–другой выпустили кишки, и берег огласился такими воплями, что спускающиеся невольно замедлили свое движение.
— У кого запасные копья, дротье — быстро втыкайте в песок да в воду зайдите, дно цепкое, удержит! — крикнул Харр. — Да в стороны подайтесь, они одной лесенкой не обойдутся!
Ратные опять сообразили — налегая по двое, втискивали негнущиеся древки копий в вязкую почву, кто‑то возился на мелководье разлившейся речушки.
— Есть еще место, где могут спуститься?
— Не, — уверенно подал голос кто‑то постарше, — вверху край осыпчивый, только тут твердо; а ежели возьмут подалее, то в колючую ежумниху угораздят, из нее не выбраться, гад слизнячий зажалит.
— Полагаешь, точно дорогу знают?
— Да не иначе, как кто‑то беглый из нашего же стана направляет… Чу, пирли–матицы ворога кажут!
Откуда только взялась — разномастная светящаяся стая мерцающим потоком устремилась ввысь, к подножию невидимого отсюда Успенного леса; похоже было, что подходили основные силы противника.
— Эй, кто успеет — подрубай сзади себя кусты, чтоб отскочить можно было! — крикнул Харр, запоздало радуясь, что из его людей не полег еще ни один.
Но дело было уже сделано — берег и мелководье ощетинились смертоносными остриями, беспорядочно натырканными на добрых двадцать шагов влево и вправо. Харр рубанул за собой ветви, попрыгал на них, уминая, — не так чтоб очень‑то ладно, но сойдет. И тут же услыхал змеиный шелест; сверху разом слетели, разворачиваясь, упругие травяные веревки.
— Затаись! — скомандовал Харр. — Без приказа не бить!
По веревкам спускались умело — сразу видно, не чета первым‑то скороспешникам! Зависли над водой, оглядывая берег, но мельтешащие вокруг них пирли не позволили бы им хоть что‑то рассмотреть даже тогда, когда вовсю сияла лихая звезда. Не заметив засады и, видно, предположив, что истошные крики — следствие переломанных рук и ног, как бывает при неумелом прыжке, они разом раскачались и по громкому “хэк!” — видно, командир был в первой партии — попрыгали на светлеющий песчаный берег.
И тут началось то, о чем Харр впоследствии не стремился припоминать, исключив эту ночь из собственных ратных подвигов.
Это была бойня. Первых, поголовно напоровшихся на гибельные торчки, забили беспрепятственно и покидали в воду, на стремнину, благо полноводье тому способствовало. Следовавшие за ними, услыхав явный шум короткой схватки, на всякий случай изготовились, но не шибко — не сомневались, что перевес был на стороне своих. Но и с этими затора не вышло. Беда была только в том, что забивать‑то сыпавшихся сверху налетчиков забивали, да вот новые копья, взамен поваленных да унесенных водой, заново втыкать не успевали. Росла и гора тел, заслоняющих острия, и Харр понял, еще немного — и те, что нескончаемой вереницей скользили по крученым веревкам, будут беспрепятственно приземляться па гору неубранных тел, как на перину. Тогда, уловив того, кто миновал поредевшее заграждение, он сшиб своего пленника наземь, приставил к горлу острие меча и свистящим шепотом пообещал:
— Отпущу плыть небитым, крикни только вверх, чтоб не перли больше, засада, мол!
Пленник было трепыхнулся, но, ощутив на себе небывалую тяжесть тихрианского веса, набрал полную грудь воздуха и послушно заорал:
— Не–ку! Не–ку!!!
— Не–ку! — жалобным, дребезжащим голосом подхватил Харр, не сомневаясь, что подкоряжник на своем лесном жаргоне сказал, что велено.
И точно — двое еще по разгону плюхнулись вниз, но кто‑то уже на полпути запнулся, приостановив скольжение в смертельную темноту, а затем концы веревок замотались, поддернулись — и исчезли.
Обрубленная лестница с треском рухнула вниз, цепляя перекладинами за кустарник, угнездившийся в трещинах обрывистого склона.
— Надо же, отбились, — с некоторым изумлением проговорил Харр, все еще прижимавший коленом мокрого пленника. — Эй, вонючка подкоряжная, как думаешь: полезут еще твои в нынешнюю ночь?
— Ни в жисть! — с готовностью просипел тот.
— Ну ладно, обещался — так плыви.
Харр поднялся, пнул его ногой — подкоряжник утицей влетел в воду и тут же исчез, видно, нырнул, опасаясь, как бы все‑таки не добили дротиком.
— Как же, уплывет он! — с недобрым смешком отозвался кто‑то из своих. — За поворотом выползет, обсохнет — и к нам.
— Да не должен бы — ученый уже… — засомневался Харр.
— В драку не полезет, это точно, — степенно подал голос тот, что объяснял Харру про возможности спуска сверху. — А завтра наймется в лихолетцы, это как пить дать.
— Это что, против своих?
— А нет у них своих‑то. Один другому — зверь голодный, кто первый упадет, от того будут куски рвать.
А ведь и вправду — на копья валились, и ни един не крикнул наверх, чтоб поостереглись.
— Коли так, то ведь и нам соврать мог. Досидим до солнышка, а то вдруг снова наярятся. С другой стороны, амант ваш уже услыхал, поди, что все стихло, — авось подмену пришлет.
— Не пришлет, — равнодушно отозвался пожилой стражник. — Уговору не было.
Ни смены, ни подмоги амант, разумеется, не прислал. С первыми лучами зеленоватого солнышка притопали к воротам; страж, прятавшийся наверху, за массивным колоколом надвратным, придирчиво их осмотрел и только тогда дал знак, чтобы отодвигали щитовой заслон. Ворота приоткрылись на совсем узенькую щелку; Харр пропустил всех вперед, придирчиво оглядывая, нет ли урона: поцарапаны были четверо, но легко. Последним шел пожилой.
— Ты вот что, — остановил его Харр, — скажи аманту, чтоб раненых заменил, колья да остроги послал ставить засветло, а на большой дороге ловушек соорудил пару–другую, не менее. А я спать пошел.
Сказал и тут же пожалел: слова были неосторожны, так ведь и сглазить недолго. Ежели подкоряжники добрались до Махидиного жилья, то надо еще будет искать нового пристанища.
Он круто развернулся и зашагал прочь, отыскивая глазами следы ночных потасовок. “Ишь, лихолетец, а распоряжается”, — услышал он за спиной шепот привратного стража. Ворочаться и внушать к себе уважение наиболее доступным страже образом что‑то не хотелось. Он быстро добрался до знакомого проулка, так и не увидев ни одного валявшегося тела — видно, перехвалил амант своих наемников, отсиживались они ночью, предпочтя целую шкуру каким‑то обещанным ножевым. Дом Махиды был пуст и нетронут — в самом деле, не мог же Иддс отпустить девку на ночь глядя, да еще на какую ночь! Ладно, пусть утречком за счет аманта покормится, а там уж разбираться будем.
