Владимир Лавров - Волд Аскер и симфония дальнего космоса
— А почему дети едят грязь, вы что, не даёте им еды? — спросило молчавшее существо сферообразной формы с заднего ряда.
— Еды у них достаточно, дети, они такие, могут попробовать её просто из любопытства.
— Наказания? Какой ужас, — в очередной раз ужаснулась летяга, — А мы своих детей не наказываем. Мы заводим детей для того, чтобы поделиться с ними разными радостями, а также мастерством фигурного полета. Они как-то и не балуются. А грязь они у нас сами не едят. Она же невкусная…
Я открыл рот и закрыл. Попробуй объяснить тому, кто всю жизнь прожил в дупле, что такое ребенок среди грязи мегополиса, или что такое дошкольник среди стиральных порошков в жилом блоке. Помню, какая паника случилась в моем детском саду, когда двое шестилеток на спор наелись хлорки…
— После детского сада дети у нас попадают в школу, — и я показал на рисунок, где учительница показывала детям на доске буквы, — уроки идут по пять — шесть часов, это примерно полдня.
— А что, ваши дети могут сидеть неподвижно так долго? — не унималась летяга, — А если им захочется побегать, или их заинтересует что-то другое?
— Их накажут. У нас мало времени, а детей надо научить множеству наук, и математике, и физике. Нам нужны хорошие специалисты, а не люди, которые бродят без толка… У нас есть такая школа, и потому, возможно, и получилось так, что это мы прилетели к вам, а не вы к нам.
На этот раз все промолчали.
— Давайте лучше я расскажу вам о нашем общественном устройстве. Раньше у нас было много непорядков, войн и страданий. Теперь у нас уже много сотен лет единое всепланетное правительство, которое следит за общественным благополучием. Мы все живем в единой правовой системе. Специальные органы строго наказывают тех, кто нарушает законы и пытается получить больше, чем другие. Для этого у нас по всей планете действует единая компьютерная система, которая каждый месяц сравнивает наши расходы с нашими доходами. Если человек тратит больше, чем положено, значит, он где-то обворовывает других. Его ловят и наказывают.
— У нас все получают одинаково. Немного, зато всем хватает и никому не обидно. Этот объём называется Гарантированный Минимум Счастья. Все ходят на работу по шесть часов. Тех, кто не ходит, тоже ловят и наказывают, чтобы они от голода и безделья не начали вредить другим.
— А кто мешает этим специальным органам ловить и наказывать тех, кто не преступник? — прозвучал ещё один неожиданный вопрос.
"А кто им мешает? — подумал я, — А никто им не мешает".
Человек, который пошел в судейские или в полицию, сразу приобретает намного больше возможностей, чем рядовой потребитель ГМС. Я с детства слышал множество историй про то, как полицейские отбирали у людей талоны на спиртное или принуждали женщин к сексу без ГМС-талона, или про то, как судейские принуждали убийц и хулиганов брать на себя их покупки, в обмен на прекращение уголовного дела (наказание за превышение ГМС меньше, чем за злостное хулиганство). На них, как правило, никто не жаловался. Но инопланетникам говорить об этом явно не стоило.
— У нас эти органы разделены на три структуры: розыск, судьи и прокуратура. Они должны следить друг за другом. За ними должны следить выборные мэры — начальники городов. Если мэр плохо следит за своей полицией, то его переизбирают, а на его место выбирают другого человека, — ответил я, а сам подумал, что что-то я ни разу не слышал про мэра, смещенного до окончания срока. Зато про то, как исчезают в направлении начальства предметы искусства, сделанные людьми из подручных материалов, слышал неоднократно.
В классе опять установилось глубокое молчание. Я понял, что опять будут необходимы объяснения.
— А каких же тогда размеров эта ваша единая правовая система, если вы все в ней помещаетесь? — задало вопрос маленькое, незаметное существо, сидевшее на первой парте. До этого оно молча конспектировало весь наш бред. Оно было в скафандре земного производства, и только когда оно подняло голову, я отметил, что у него огромные глаза, в пол-лица. Оно немного посмущалось и добавило:
— У нас, например, глава племени может проконтролировать справедливый дележ только среди тех, кто сидит с ним на одном дереве, но не больше. А ваша система — это такое большое, до неба, здание, да? Нам показывали фотографии ваши первые люди. А что тогда будет, если из него выйти?
О, Великий Космос! Дай терпения мне, сидящему на ветке единой правовой системы!
— Это не здание, это единые законы плюс передача информации о тебе в единый центр. Вы, прошу вас, — обратился я к крылатому, — прочитайте то, что записали про общественное устройство на Земле-1.
Крылатый курсант послушно встал и начал читать:
— Земляне с детства приучают детей к тому, что за ними всегда следят, и при малейшем отклонении от предписанного поведения они будут наказаны. Маленьких землян с детства учат разным наукам и умениям, но запрещают радоваться. Когда они вырастают, они всё свое время тратят на производство вещей. Тех, кто не хочет тратить всё свое время на производство вещей, ловят, и им делают больно. Уйти от поимки невозможно, так как информация распространяется по всем обжитым местам. Изменить порядок невозможно, так как общественные организации запрещены. Всё, — он закончил и посмотрел на меня.
Меня затопила волна возмущения, побуждая резко ответить на эту наглую издевку. Затопила и отхлынула. Я вдруг понял, что крылатый инопланетник в нескольких словах очень удачно сформулировал то, что мне больше всего не нравилось в земной жизни, то, от чего я в итоге сбежал в космос. Пожалуй, что он прав. Во что превратились мои друзья детства? Полное отсутствие необходимости думать о сути происходящего вокруг превратило их в чудовищ, в существ, лишенных главной человеческой черты — понимания смысла своих действий. Почему-то вспомнился Алекс, то, как он незадолго до моего отлета со смехом рассказывал историю одной попойки. Они тогда упились так, что почти потеряли контроль над собою. Наибольшее веселье у него вызывала история одной девушки, которую поимел один парнишка из их компании за то время, пока её тошнило через перила. Она так удобно через них перегибалась (дело происходило в загородном доме отдыха), а он как раз возвращался из туалета и не смог пройти мимо. Самый смех у Алекса вызывал тот момент, что она так и не получила положенного ей за секс ГМС-талона. Наутро никто не признался, а ей спьяну было не до того. У меня эта истории вызвала омерзение. Все остальные весело смеялись.
Через минуту я осознал, что стою, открывая и закрывая рот, отказываясь от разных вариантов ответа, и ничего не говорю. Летун стоял с конспектом в руке и смотрел на меня.
— Про всепланетную систему наказаний… Это не так уж и плохо. В истории нашей планеты бывали длительные периоды, когда отдельные народы пользовались своей относительной недоступностью и делали плохо другим народам. Думаю, вам не понравилась бы, если бы вас уволокли на веревке в далекие края выполнять самую чёрную работу за минимальную еду? Сейчас у нас такого нет. И мы совсем не всё время тратим на производство вещей. У нас бывают и праздники, и игры, и танцы, и музыка. Зимой мы катаемся на коньках и лыжах, а летом на лодках. Некоторые катаются на планерах и самолетах.
Услышав про игры, инопланетный народ слегка оттаял, а при упоминании о самолетах был проявлен живейший интерес. Даже те виды, которые летали сами по себе, летающую машину воспринимали как нечто чудесное. Тут уже я не понимал их. Бедные дети видели возможность порулить летающей машиной и не хотели видеть того, что она требует не только "мероприятий по обеспечению надёжности и безотказности", но и "регламентных работ по обслуживанию систем и приборов", не говоря уже о "производственном цикле по разработке, производству и утилизации изделия".
Тяжелее всего оказалось объяснить понятие праздника. Большинство курсантов происходили из таких миров, где они делали каждый день всё, что им захочется, а еда сама падала в руки по мере созревания.
Под конец они добили меня двумя вопросами.
Первый был про цвет моего лица. Я и сам чувствовал, что лицо у меня горит от сплошного стресса (попробуйте три часа подряд постоянно чувствовать себя дураком), и не стал ничего объяснять. Просто сказал, что это от радости встречи с ними.
Второй вопрос задал небольшой кентавр, когда все уже расходились. Смущаясь и застенчиво виляя огромной кормой, он спросил, обязательно ли делать рассечение живота, как это показано у меня на картинке, а то "это будет больно и заживать будет долго". Я отбил вслед уходящим курсантам сообщение о том, что резать себя не надо, достаточно картинки, и выпал в осадок.
Из состояния прострации меня вывело понимание того, что меня ругают. Вся банда надсмотрщиков, что вечно торчит за спиной у честных вояк, набилась в учебный класс и ругала меня. Психологи ругали меня за то, что я плохо описал движущий человеком мир высоких чувств. Исследователи научного сектора были недовольны тем, что я слабо описал технологическую мощь Земли. Космопсихологи были в страхе от того, что некоторые из их нежных подопечных получат слишком сильный стресс от моих страшилок. Идеологи были недовольны тем, как я описал прелести ГМС и политического устройства. Военная разведка была недовольна тем, что я слишком много рассказал об уязвимых местах землян. И только сопровождавший мое выступление офицер из косморазведки смеялся и был мною доволен.
