Дэвид Брин - Небесные просторы
Я стараюсь не думать о том, где сейчас находится корабль, который с невероятной скоростью проносится в огне гигантской звезды.
К счастью, редактируя дневник и внося в него дополнения с помощью маленького прибора — учителя-писца, который дала мне доктор Баскин, я могу одновременно ворчать. Я уже привык работать с буквами, которые плывут передо мной, а не ложатся на испачканную чернилами бумагу. Так работать гораздо удобней, менять и переставлять предложения — вручную или по приказу голосом. Тем не менее мне бы хотелось, чтобы машина перестала править мою грамматику и синтаксис! Я, конечно, не человек, но на Джиджо я один из лучших специалистов по англику, и мне совсем не нужно, чтобы нахальный компьютер называл мой язык «архаическим». Если когда-нибудь мой дневник будет опубликован в цивилизованном мире, я уверен, что мой колониальный стиль признают очаровательным, подобным старинным книгам Дефо и Свифта.
Все труднее бороться с раздражением, зная, что мои друзья в центре событий, а я застрял внизу, глядя на пустые стены, а для общества у меня — тупые животные. Я знаю, что, работая здесь, высвобождаю одного из членов экипажа «Стремительного», в котором так не хватает работников. Тем не менее иногда мне кажется, что переборки вокруг меня смыкаются.
— Куда это ты уставился? — рявкнул я на Грязнолапого, видя, что он попеременно смотрит то на меня, то на строчки моего дневника. — Хочешь почитать?
Я повернул автописец так, чтобы плывущие слова устремились к лоснящемуся животному.
— Если вы, титлалы, такие умные, может быть, ты знаешь, о чем будет дальше мой дневник. Хрм?
Грязнолапый уставился на глифы-символы. От его выражения у меня дыбом встала щетина. Я задумался.
Интересно, много ли они помнят, этот тайный клан супер-нуров? Когда тимбрими создали тайную колонию своих клиентов на Джиджо? Должно быть, до того, как появились мы, хуны. Может быть, они прилетели даже раньше г'кеков.
Я, конечно, слышал много легенд о хитроумных тимбрими — звездной расе, которую очень не любят консервативные галакты за плутовской характер. Та же самая черта побудила их подружиться с землянами, когда этот наивный клан впервые вышел на звездные линии. В опасной вселенной невежество может быть фатальным, и Землю постигла бы типичная Судьба Волчат, если бы не помощь и советы тимбрими.
Но сейчас кризис охватил все Пять Галактик. Могучие союзы мстят друг другу за прошлые обиды. И, возможно, удача Земли и ее друзей подошла к концу.
Еще до встречи с землянами тимбрими, похоже, знали, что их враги объединятся и выступят против них. У них должно было быть сильное искушение оставить в каком-нибудь изолированном месте небольшую группу, прежде чем войны, случайности или предательство уничтожат главный расовый генетический запас.
Они думали о том, чтобы пойти по пути сунеров?
Я не специалист, но судя по тому, что я читал, кажется маловероятным, чтобы характер тимбрими позволил им удовлетвориться спокойной пасторальной жизнью на какой-нибудь захолустной планете вроде Джиджо. Людям это едва удалось, а они ведь гораздо ближе к почве.
Но если тимбрими сами не могут прятаться, они могут спрятать своих любимых клиентов. Титлалы все еще мало известны. Они еще близки к своим животным корням. Небольшой генный бассейн может частично деволюционировать и сохраниться в безопасности на далекой Джиджо. Все приобретает странный смысл. Включая идею расы внутри расы — группу недеволюционировавших нуров, прячущихся среди остальных. Это охранники, черные глаза которых постоянно открыты в ожидании опасности… или возможности.
Глядя на Грязнолапого, я вспоминал рассказы Двера Кулхана — во время его краткого пребывания на борту, когда «Стремительный» скрывался на морском дне, — о том, как этот дикий зверь следовал за Двером через половину континента, постоянно высматривая и вынюхивая. Вечно оставаясь загадочным, раздражающим и совершенно бесполезным. Такое поведение сочетает в себе беззаботность нура с напряженным и устойчивым вниманием, достойным хуна.
Сейчас, когда он разглядывал последние строки моей прозы, на курносой хищной морде Грязнолапого как будто господствовало выражение разумной иронии — там как раз были рассуждения о природе титлалов. Его мускулистое тело слегка свернулось, и я вначале принял его выражение за напряженный интерес. И почти представил себе, как нурские капризы неожиданно преобразуются в красноречие — может быть, глубокомысленные замечания или резкую критику моего сжатого стиля и композиции.
Затем, внезапно разрядив накопленную энергию, Грязнолапый прыгнул в толчею плывущих слов, начал ловко колотить их лапами направо и налево, уничтожая целые абзацы, прежде чем искусственное тяготение «Стремительного» не заставило его приземлиться на металлический пол. Но он тут же испустил воинственный клич и снова прыгнул.
— Не сохранять эти перемены! — с непривычной поспешностью крикнул я автописцу. — Пусть текст остается неизменным!
Мой приказ сделал второй прыжок Грязнолапого менее эффективным. Лишившись полупрочности, слова превратились в видимые сверкающие голографические изображения, которые не реагировали на физическое прикосновение. Грязнолапый бесполезно колотил лапами, носясь меж символами и разочарованно лая.
Немного погодя он приземлился на моем правом плече, а Хуфу лениво посмотрела на него с левого. Оба некоторое время прихорашивались, потом начали тереться о мое горло, упрашивая поворчать.
— Ты меня ни на дур не обманешь, — сказал я, но как будто не оставалось ничего другого, как ликвидировать нанесенный ущерб, закончить запись в дневнике и дать им то, чего они хотят.
Я как раз делал это — пел для двух нуров и стада зачарованных глейверов, — когда машина Нисс передала сообщение.
Я по-прежнему не понимаю, почему этот язвительный разумный робот прерывает мои занятия именно так — без всякого предупреждения или приветствия, хотя я не раз жаловался, что это противоречит природе хуна. А торнадо вращающихся, переплетающихся линий каким-то образом болезненно действует на мое зрение. Ифни, мне и так тяжело было свыкнуться с мыслью о говорящем компьютере, хотя я читал о них в классических произведениях Нагаты и Эклара. Возможно ли, что у Нисса какие-то семейные взаимоотношения с Грязнолапым? Я бы предположил связь через посредство тимбрими. Об этом можно судить по их одинаковому презрению к правилам вежливости и способностью выводить из равновесия.
Я принес сообщение с мостика, провозгласила вращающаяся фигура. Хотя я не вижу в этом смысла, на мостике хотят видеть одного или двух ваших подопечных. Вы должны привести этих тварей немедленно. Член экипажа уже направляется сюда, чтобы заменить вас.
Осторожно опустив Хуфу на пол, я взял на руки Грязнолапого, удобно устроив его на сгибе так, чтобы он не мог вырваться. Он казался послушным, но я не хотел рисковать. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы он по дороге на мостик метнулся бы куда-нибудь и принялся сотворять хаос на камбузе или прятался где-нибудь в трюме, пока «Стремительный» не разлетится на куски.
— А не расскажешь ли, к чему это все? — спросил я. Абстрактные линии как будто пожали плечами.
По какой-то причине доктор Баскин и мудрец Сара Кулхан полагают, что животные могут в нужный момент заговорить и помочь нам справиться с потенциально враждебными чужаками.
Я глубоко и раскатисто расхохотался.
Они еще надеются! Этот Ифни проклятый титлал говорит, только когда хочет, и вся вселенная может полететь в тартарары, а ему хоть бы что!
Линии сплелись еще теснее.
Я имею в виду не титлала, Олеин. Пожалуйста, опустите этого маленького мошенника и выслушайте меня.
— Но… — Я по-человечески недоуменно покачал головой. — Тогда кто же?..
Голограмма Нисс наклонилась в сторону стены, сделала попытку показать.
Вас просят привести одного или двух из этих.
Я смотрел на стадо тварей с выпученными глазами. Они блеяли и перебирали собственные отвратительные фекалии… «благословенные» священным забытьём, недоступные тревогам.
Так что эта часть записей в дневнике заканчивается большим вопросительным знаком.
Они хотят, чтобы я привел на мостик глейверов.
ЛАРК
Он носился по спутанным, похожим на кишки коридорам, выбирая направление почти наугад и лишь изредка останавливаясь, чтобы отдохнуть, прислонившись к переборке и тяжело дыша. Липкие запахи джофуров смешивались с его запахами отчаяния и презрения к самому себе.
Я должен был остаться с ней.
Немытое тело Ларка, все еще липкое от жидкостей яслей, продолжали двигаться, несмотря на усталость и голод, подгоняемое непрерывными звуками преследования. Но разум его словно увяз в трясине, его острота притупилась сожалениями. Он время от времени пытался вырваться из этого отупения и найти способ сражаться.
