Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны
Мои частики, как говорил Малки.
Монео знал, что намерением Лето было соединить в браке Сиону и Дункана Айдахо. Видимо, время для этого настало.
Монео остановился в двух шагах от тележки и поднял глаза на Лето. Что-то в его облике напомнило Лето языческого жреца из древних земных времен, молящегося на своем семейном капище.
— Господин, вы провели много часов, наблюдая за новым Дунканом, — сказал Монео. — Не испортили ли тлейлаксианцы его клетки или психику?
— Он остался незапятнанным.
Монео глубоко вздохнул, но в этом вздохе не было облегчения.
— Ты, кажется, возражаешь против его использования в качестве племенного жеребца?
— Мне странно думать о нем, как о предке и супруге моей дочери одновременно.
— Но это позволит мне получить скрещивание в первом поколении между старой формой человека и продуктом многовековой селекции. Сиона — представитель двадцать первого поколения в этом ряду скрещиваний.
— Я не вижу смысла в таких скрещиваниях. У Дункана замедлена реакция по сравнению с вашими гвардейцами.
— Меня не интересуют отдельно взятые потомки, Монео. Неужели ты думаешь, что я не знаю о геометрической прогрессии, которая диктует правила моей селекционной программы?
— Я видел ваш селекционный журнал, господин.
— В таком случае ты должен знать, что я отслеживаю появление рецессивных аллелей и исключаю их. Меня интересуют ключевые доминантные признаки.
— А мутации, господин? — в интонациях голоса Монео появились злые нотки, что заставило Лето внимательно взглянуть на него.
— Мы не будем обсуждать этот вопрос, Монео.
Лето увидел, как его помощник спрятался в раковину своей обычной осторожности.
Он необыкновенно чутко улавливает мое настроение, подумал Лето. Мне кажется, что он частично обладает теми же способностями, что и я, но они действуют у него на уровне подсознания. Его вопрос позволяет предположить, что он подозревает, чего мы достигли в Сионе.
Чтобы удостовериться в своей догадке, Лето спросил:
— Мне ясно, что ты не до конца понимаешь, чего я хочу достичь своей селекционной программой.
Лицо Монео прояснилось.
— Мой господин знает, что я изо всех сил пытаюсь вникнуть в правила этой селекции.
— Законы, если брать их в долговременной перспективе, суть временны и преходящи, Монео. Нет такого понятия, как правила развития творчества.
— Но, господин мой, вы сами только что сказали о законах, которые управляют вашей селекционной программой.
— Что я только что сказал тебе, Монео? Пытаться отыскать законы творчества — это все равно что отделить разум от тела.
— Но ведь в результате получается что-то конкретное, господин. Я знаю это по себе!
Он знает это по себе! Дорогой Монео, как ты близок к разгадке.
— Почему ты всегда хочешь услышать исчерпывающее толкование, Монео?
— Я слышал, как вы говорили о трансформационной эволюции, господин. Так озаглавлен и ваш селекционный журнал. Но что за сюрприз…
— Монео, правила меняются с каждым сюрпризом.
— Мой господин, вашей целью является улучшение человеческой породы?
Лето посмотрел на мажордома горящим взглядом, думая: Если я сейчас произнесу ключевое слово, то поймет ли он меня? Вероятно…
— Я хищник, Монео.
— Хищ… — Монео поперхнулся, произнося это слово и покачал головой. Он понимал значение этого слова или думал, что понимает, и все же оно потрясло его. Может быть, Бог-Император шутит?
— Хищник, мой господин?
— Хищники улучшают породу.
— Как это может быть, господин? Ведь вы не ненавидите нас.
— Ты меня разочаровал, Монео. Хищник не может ненавидеть свою жертву.
— Хищники убивают, мой господин.
— Я убиваю, но без ненависти. Жертва утоляет голод. Добыча — это благо.
Монео с недоумением уставился в розовое лицо Лето в сером обрамлении.
Не пропустил ли я приближение Червя? подумал Монео.
Он со страхом посмотрел на повелителя. Но нет, гигантское тело не вибрировало, глаза не горели хищным пламенем, и рудименты конечностей не подрагивали.
— По отношению к чему вы испытываете голод, мой господин? — очертя голову спросил Монео.
Я испытываю голод по отношению к способности человечества принимать долговременные верные решения. Знаешь ли ты ключ к такой способности, Монео?
— Вы много раз говорили мне об этом, мой господин, Ключ — это способность изменять свой разум.
— Да, именно изменять. Но что я имею в виду под долгосрочностью?
— Для вас эти отрезки времени измеряются тысячелетиями, господин.
— Даже мои тысячелетия — мгновения по сравнению с вечностью.
— Но ваша перспектива наверняка отличается от моей, господин.
— С точки зрения вечности любой, даже самый длительный, но ограниченный срок краток.
Но тогда выходит, что никаких правил вообще не существует. — В голосе Монео появились истерические нотки.
Лето улыбнулся, чтобы успокоить своего слугу.
— Вероятно, существует только одно правило. Краткосрочные решения всегда оказываются неверными в долгосрочной перспективе.
В полной растерянности Монео смог лишь покачать головой.
— Но, господин, ваши перспективы…
— Время необратимо утекает для любого конечного наблюдателя. Не существует закрытых систем. Даже я сумел лишь растянуть свою временную матрицу.
Монео отвел взгляд от лица Лето и посмотрел на коридоры мавзолея. Я тоже лягу здесь в один прекрасный день. Золотой Путь сможет быть продолжен, но мой путь закончится. Конечно, это не имело никакого значения. Только Золотой Путь, который был неразрывным единством, имел какое-то значение. Он снова посмотрел на Лето, избегая взгляда его ярко-голубых глаз. Неужели в этом гигантском теле сидит заурядный хищник?
— Ты не понимаешь функции хищника, Монео, — сказал Лето.
Эти слова потрясли Монео — от них веяло способностью читать чужие мысли. Он взглянул в глаза повелителю-
— Умом ты понимаешь, что даже мне придется когда-то испытать ужас смерти, но чувством ты в это не веришь, — произнес Лето.
— Как я могу верить в то, чего никогда не увижу?
Никогда еще Монео не чувствовал себя таким одиноким и испуганным. Что делает Бог-Император? Я спустился сюда, чтобы обсудить детали паломничества… и выяснить его намерения относительно Сионы. Он просто играет мною?
— Давай поговорим о Сионе, — сказал Лето.
Он опять читает мысли!
— Кода вы собираетесь испытать ее, господин? — Монео прекрасно знал ответ на этот вопрос и ждал ответа уже давно, но в этот момент он испытал неподдельный страх.
— Скоро.
— Простите меня, мой господин, но вы, без сомнения, понимаете, как я волнуюсь за судьбу моего единственного дитя.
— Но другие же пережили это испытание. Например, ты.
Монео нервно сглотнул слюну, вспомнив, как его испытывали на чувствительность к Золотому Пути.
— Меня готовила к испытанию мать, но у Сионы нет матери.
— У нее есть Говорящие Рыбы. У нее есть ты.
— Бывают и несчастные случаи, мой господин. Из глаз Монео брызнули слезы.
Лето отвернулся, подумав: Он разрывается между чувством верности мне и любовью к Сионе. Как же мучительна эта тревога о потомстве. Неужели он не понимает, что мое дитя — это все человечество?
Он вновь обратился к Монео.
— Ты прав, говоря о несчастных случаях, они случаются даже в моей вселенной. Разве это ничему тебя не научило?
— Мой господин, но на этот раз не может…
— Монео, не хочешь же ты, чтобы я доверял власть слабым администраторам?
Монео отступил на шаг.
— Нет, мой господин. Конечно, нет.
— Тогда верь в силу Сионы.
Мажордом расправил плечи.
— Я выполню свой долг.
— Сиона должна пробудиться ото сна и вспомнить, что она потомок Атрейдесов.
— Да, конечно, мой господин.
— Разве не этому мы посвятили нашу жизнь, Монео?
— Я и не отрицаю этого, мой господин. Когда она будет представлена новому Дункану?
— Сначала она пройдет испытание.
Монео уставил глаза в холодный пол крипты.
Как часто стал он смотреть в пол, подумал Лето. Что он может там увидеть? Тысячелетние следы моей тележки? Ах, нет — он смотрит в глубину той сокровищницы тайны, куда ему скоро предстоит отправиться.
Монео снова посмотрел в глаза Лето.
— Надеюсь, ей понравится общество Дункана, мой господин.
— Будь у верен в этом. Тлейлаксианцы не изменили его внешность ни на йоту.
— Это вселяет в меня уверенность, мой господин.
— Нет сомнения, что ты заметил, что его генотип очень привлекателен для женщин.
— Да, именно об этом говорят мои наблюдения, мой господин.
