Альберт Валентинов - Заколдованная планета
Шаман выслушал обе стороны, скрестил руки на груди, так что пальцы коснулись плеч, поднял лицо вверх и застыл. Он совещался с богами. Проходили минуты, десятки минут, а шаман не шевелился, и постепенно напряжение начало покидать охотников. Обмякли мускулы, бессильно опустились руки, в глазах появилось уважение и даже страх, эдакий священный трепет перед нечеловеческой выдержкой общающегося с богами, сумевшим на столько времени превратиться в камень. Они непоколебимо верили, что в эти минуты шаман запросто советуется с богами, и в их души закралось сомнение, не напрасно ли они рвутся к этой должности, снизойдут ли боги до такого «запанибратского» общения с ними, сумеют ли они, простые охотники, так вознестись духом. Глядя на их движения, ставшие робкими и неуверенными, ловя их растерянные взгляды, Ирина как в раскрытой книге читала их мысли. Но еще лучше эти мысли читал шаман. Он знал, что именно так будут реагировать неопытные претенденты, и, дождавшись, когда сложная эволюция чувств вылилась в одно-единственное желание – отказаться от этого таинственного и непонятного дела, остаться тем, кем они были, и заниматься такой простой и понятной работой добывания пищи, – шаман внезапно встрепенулся, опустил руки, и на его лице разлилось блаженство от мудрого решения, подсказанного богами. Не торопясь, ясным и сильным голосом, который, несомненно, достигал до всех членов племени, шаман начал говорить.
Внезапно Буслаев странно всхлипнул, согнулся пополам и мелко затрясся.
– Ты чего?
– Ой, не могу! – шепотом стонал он, захлебываясь от хохота. – Уморил! Ну хитрец, ну дипломат!..
Охотники были не меньше его поражены речью шамана. Они вытаращили глаза, недоуменно переглянулись и потом, видимо обрадованные, медленно и важно удалились.
– Гениальный мужик! – сказал Буслаев, вытирая слезы. – Сказал, что оба они настолько великие охотники, что боги возлюбили обоих и не решились сделать выбора. Что они нарочно подстроили так, чтобы охотники убили одно животное. И теперь они должны всегда охотиться сообща и всю добычу делить пополам. Так что этот деятель застраховал себя на много лет, пока одного из этих претендентов не запорет зверь. И другим нельзя претендовать, потому что боги постановили, что лучшие – эти. Вот так: кнутом и пряником… Пойдем, познакомлю тебя с этим Макиавелли.
Вход в жилище шамана оказался тут же, рядом с креслом, замаскированный густым кустарником. Пещера была явно искусственного происхождения – луч фонаря выхватывал на стенах и потолке грубые следы каменного долота. Кто здесь жил, для кого были вырублены эти две комнаты, соединявшиеся узким коридором? Ведь рядом совсем готовая большая, удобная пещера. Вероятно, давным-давно появился в племени могучий предводитель, который, желая подчеркнуть свою власть, велел сделать себе отдельное жилье. С тех пор и живут тут его воспреемники.
Ирину в первую очередь интересовали чучела зверей. Она уже знала, что в каждом племени есть своеобразный зоологический музей. Но здесь ее постигло разочарование. Во второй комнате не было ничего, кроме гарпий. Несколько сотен шкур, неумело набитых травой. Самые древние из них сгнили, а остальные подверглись разрушению в большей или меньшей степени. В этом племени искусство таксидермиста не было в почете. Но кроме гарпий, Ирина обнаружила еще кое-что. В самом дальнем углу белела высокая пирамида из человеческих черепов. Под лучом фонаря пустые глазницы грозно глянули на непрошеных пришельцев, челюсти зловеще оскалились. От неожиданности Ирина попятилась.
– Тут народец серьезный, – с усмешкой пояснил Буслаев. – Убить гарпию – это только первый тур испытаний. Не бог весть какой подвиг, хотя и выходят на нее почти с голыми руками: с сетью из лиан. Самое главное – битва претендента с шаманом. Тут уж без компромиссов, режутся насмерть, как гладиаторы. Вот почему шаманы у нас всегда молодые. Иной, постарев, рад бы уйти в отставку, да нельзя…
«В племени у девушек этого нет, – торопливо размышляла Ирина. – Там только пиявки. В один тур. Значит, это настолько сложное дело, что его вполне хватает для испытаний. Интересно, умеют ли эти ловить пиявок?»
Она спросила Буслаева. Тот пожал плечами,
– Навряд ли, они ведь живут далеко от болота. Но на всякий случай уточним.
Он переговорил с шаманом, несколько раз переспросил его, потом озадаченно обратился к Ирине:
– Чепуху какую-то мелет. Говорит, что поймать пиявку – это пустяки, но не имеет смысла. К ней будто бы нельзя прикоснуться, даже если она пролежит в темноте много дней и ночей. Она обязательно убьет, причем не плевком – про это он даже не знает, – она убивает просто так, невидимо, если подойти на три шага.
– Н-да! – сказала Ирина, поворачиваясь и выходя из пещеры. – Весело! Каждый врет по-своему. Легенда на легенде. Один говорит, что пиявки никогда не умирают, а другой демонстрирует чучела… Разберись тут! Впрочем, этому другу верить нельзя. Он пиявки-то живой небось в глаза не видал. Тот шаман хоть от своего отца тайны принял…
– Тайны и здесь передаются. За два дня до боя шаман уводит претендента в эту пещеру и рассказывает ему все, что знает. Раньше, говорят, хватало одних суток. Так что мы всетаки принесли кое-что на эту планету: шаманы, как правило, умницы и схватывают все новое раньше рядовых верующих. А потом они выходят вон на ту площадку над утесом и устраивают дуэль на топорах. Так что, кто бы ни погиб, тайны не теряются. Кстати, поэтому шаманам запрещается ходить на охоту и вообще покидать становище: они носители тайн племени.
– Ну тебя! – вдруг рассердилась Ирина. – Какое мне дело до твоих шаманов! Расстроил меня, рыжий Пират! Никому теперь верить нельзя.
Она схватила Бубу за руку и быстро зашагала к мобилю. Буслаев, остолбенев на мгновение, кинулся вслед.
– Стой, стой! Про сюрприз-то забыли!
Это был действительно сюрприз: на крохотной делянке с южной стороны утеса рос картофель.
– Это делается так, – объяснил Буслаев. – Выдергивается ботва, и на этом месте шаришь в земле, только обязательно голыми руками. И не бойся испачкаться, не то весь вкус пропадет.
Кто еще на далекой Земле помнил, как неохотно расступается под пальцами влажная жестковатая земля, как одурманивает она таинственным первозданным ароматом, когда, торопясь, разгребаешь ее, чтобы достать холодные твердые клубни? Кто еще помнил горьковатый дымок лесного костра, когда перекидываешь с ладони на ладонь раскаленную картофелину, плача и смеясь сдирая с нее кожуру? Может, и остались еще старики, которые поняли бы этот восторг, да и то вряд ли: давным-давно машины заменили на полях человека.
А какое это наслаждение – макать клубень в соль и осторожно откусывать от него маленькие кусочки, стараясь не обжечь губы, и перепачкаться донельзя золой и отмываться потом в ледяном ручье…
– Подумать только, что мы потеряли! – вздохнула Ирина, падая на траву. – Вроде всем хороша цивилизация, а вот это она у нас отняла. Да разве заменят гимнастические залы гонки на необъезженных лошадях, отдых в душистом сене, запах теста, которое замешиваешь собственными руками! Завидую здешним аборигенам: все это у них впереди.
– Да, правда, – задумчиво отозвался Буслаев, закуривая трубку. – Мы как-то не думаем об этом, когда пытаемся раскачать здешнюю цивилизацию, сдвинуть ее с мертвой точки. Представляем себе конечную цель: наш уровень. А до этого еще тысячи лет страшного труда, и рабы, и религиозные войны… Металл будут плавить почти вручную. Кстати, знали бы мои деятели, каким богатством обладают! Ведь эта гора – чистый железняк. Магнитный. На сто километров вокруг любой прибор с ума сходит. Робот и тот чувствует. Специально обследовал: потребление энергии падает наполовину. Как ты думаешь, может этот магнетизм влиять на психику?
Ирина не ответила. Подложив руки под голову, она, не мигая, глядела в по-летнему глубокое небо, синева которого постепенно растворялась в вышине. Буба свернулась рядом клубочком. Откуда-то сбоку выдвинулся огромный робот и замер, будто охранял их. Было тихо. Такриоты, спасаясь от зноя, ушли в пещеру. Не хотелось шевелиться, не хотелось ни о чем думать. Ирина чувствовала пристальный взгляд Буслаева, но в такую жару и это не трогало.
Так продолжалось до тех пор, пока не налетел ветерок и трава тихо зашумела. Ирина вдруг резко вскочила на ноги, пригладила разлохматившиеся волосы. Разоспавшаяся Буба, кряхтя как старушка, недовольно поднялась. Пришлось встать и Буслаеву.
– Только, чур, насчет картошки молчок! – спохватился он. – Шеф считает, что еще рано приучать их к земледелию. Я, правда, не приучаю, посадил для себя, но все же…
«Ну и хитрюга же ты! – насмешливо подумала Ирина. – Делаешь поверенной своих тайн, связываешь нас одной ниточкой!»
Вслух она, разумеется, ничего не сказала и с удовольствием приняла приглашение прилететь еще «на картошку».
