Сергей Павлов - Мягкие зеркала (полная версия)
– Он что… пожаловался?
– Ты должен его принять.
– А это уж как мне захочется, – сказал Андрей. – Тем более что с сегодняшнего утра я не только не первый – вообще не пилот. Минимум на неделю.
– Ну за что такое мне наказание – командовать сибирским экипажем? – вслух подумал Валаев.
– Очень жаль, но с сегодняшнего утра я всего-навсего представитель экспертного отдела УОКСа.
– А я всего-навсего представитель снабжения. Целое утро пытался втемяшить главе хозяйственной службы «Титана», что пластик с дырками пенится быстрее монолитного и что технологи базовых строек будут в восторге. – Капитан подбросил в ладони дырчатый диск. – А координатор Аверьян Копаев всего-навсего представитель МУКБОПа…
– Да?! – Андрей поднял бровь. – Чем я вызвал к себе любопытство службы космической безопасности?
– Вероятно, он сам тебе скажет.
– Не знаешь?
– К сожалению.
– И не догадываешься?
– По-моему, это связано с твоими экспертными делами.
– На танкере?! Что за чушь!.. Кому нужен доисторический «кашалот»?..
– Сатурнологам. Под орбитальную базу.
– Спасибо за информацию.
– Переваривай на здоровье. – Валаев там, у себя, смотрел куда-то вбок.
– Я без иронии, – пояснил Андрей.
– У тебя на окне передний обзор?
– Да. Ну и что? – Андрей перевел взгляд на окно. В океане йодисто-коричневой под сиянием Сатурна дымки всплывал, как призрачный остров, громадный, нежно светящийся пузырь.
– Люциферида… – сказал капитан.
На аппарелях ФОБа переполошенно замигала светосигнализация; со стартовых желобов упали две ртутные капли и, выбросив параллельно вперед узкие струи лилового пламени, быстро пошли наискось вниз, в атмосферу Титана.
– Беспилотчики, – определил Валаев. – Ушли на пузырь.
– Поздновато, – сказал Андрей. – Много времени потеряют на реверс-маневр. В атмосфере – тем более.
– Успеют. Крупные люцифериды иногда светятся долго. Все зависит от высоты и мощности столбового внутриатмосферного выброса. Ну того… на верхушке которого, как полагают, и образуется нечто вроде хемилюминесцентной зоны.
– Выходит, сами толком не знают?
– Чего не знают сегодня – завтра узнают. А чтобы узнали быстрее и больше, я готов возить им сюда кого угодно и что угодно. Ученых, спецов и десантников, одежду и фрукты, нефть для пищевых синтезаторов, новые фильмы, цветы и консервы. Любое оборудование, любые материалы – как с дырками, так и без оных. Ради этого стоит летать, а?
Андрей не сводил глаз с лица капитана. Для Ярослава это была уникально патетическая речь.
– Ради этого мы и летаем, – заметил Андрей.
– Вот и летай. В эксперты я тебя больше не отпущу. Первый раз и последний. Не твоя работа. Тем более если в ней замешан МУКБОП. Ты прирожденный «люстровик», гений скоростного пилотажа. Недаром коллегия прочит тебя в капитаны на «Лену» или «Тобол» – в принцах, брат, ходишь… Ты меня знаешь, я не люблю сорить комплиментами, но твой маневр глубокого торможения с выходом на Титан – голубая сказка пилота.
– Я тебя знаю, – перебил Андрей. – И теперь понимаю, кого из нас двоих ты успокаиваешь. Мне в это дело тоже внести свою лепту? Или как-нибудь обойдешься?
Несколько мгновений собеседники молча разглядывали друг друга. Валаев поднялся. Следом поднялся Андрей.
– Ладно, – сказал капитан. – Люцифериду видел – будем считать это хорошим предзнаменованием… Что передать?
– Копаеву? Пусть приходит. – Андрей посмотрел на часы. – Бассейном придется пожертвовать.
– Не надо жертв. Все заняты подготовкой к разгрузке, и никого, кроме вас, голубчиков, в воде не будет. Попрощаться зайдешь?
– Да. Непременно.
– Салют!
– Салют, капитан!
НОКДАУН
Андрей приказал бытавтоматике переправить портфель на причал пассажирской вакуум-палубы, шагнул из каюты в зеркальный тамбур, и раньше, чем створки двери распахнулись с другой стороны, инстинктивно сощурился.
За пределами тамбура искрилась под солнцем водная ширь. Байкальская панорама. Ветер дул прямо в лицо, на горизонте синели горы восточного берега. Было видно, как ветер трогает воду – участками. В этих местах вода морщилась и темнела. Шагая вдоль заметно изогнутой анфилады открытых в сторону озера гротов с высокими сводами, Андрей впервые подумал, что без панорамы Байкала высоченные коридоры тороидальных ярусов корабля наверняка производили бы странное впечатление. На однокорпусных кораблях люди привыкли к интерьерам более экономных пропорций.
Анфилада полузатопленных солнцем гротов окончилась, Андрей вошел в сумеречное пространство ренделя. Постоял у комингса горловины шахты пониженной гравитации, чтобы привыкли глаза; плиты настила вокруг горловины мерцали синими искрами, по стенкам шахтного ствола бродили фиолетовые блики, и почему-то вспомнился «Фомальгаут», на котором шахты-атриумы для межэтажных сообщений всегда были ярко освещены. Правда, атриумы «Фомальгаута» не так глубоки. Он посмотрел на часы и понял, что неосознанно тянет время. Не хотелось быть в бассейновом зале раньше Копаева.
Автоматика, сбитая с толку неподвижностью человека, дала «окно» во весь купол ренделя. Заслоняя собой обзорное поле, стеной стояло дымчатое полушарие Титана; верхний край атмосферы нежно порозовел. Прямо над головой висел расцвеченный светосигналами ФОБ. Как летучая мышь под сводами звездной пещеры. Андрей покосился влево – на устремленный ввысь иллюминированный алыми и голубыми огнями безектор «Байкала» – и подумал, что после шуточек штурмана эта «индустриального» вида громадина, облитая призрачно лоснящимся защитным слоем стекловидного керамлита, до смешного напоминает пучок многорегистровых саксофонов. Призрачные облака Титана и диковинно-призрачная конструкция в призрачном свете Сатурна… После солнечных гротов нужна была минута-другая, чтобы поставить все на свои места – вернуть этим «призракам» права на вещественность и, наоборот, осознать, что эффектная панорама Байкала – иллюзия, стопроцентный обман. Человек в обнимку с иллюзией тверже в ногах.
Андрей спрыгнул в атриум. Падая, услыхал, как в глубине зашумел воздух.
В карпоне среднего яруса воздушный вихрь аккуратно снес его на финиш-площадку. Здесь тоже было безлюдно. В «окне» бокового обзора были видны порозовевшие в свете титанианского утра навесные цилиндры контейнероносных и танкерных корпусов (на жаргоне техников-экзоператоров – «минареты»). Танкерный «минарет» под номером восемнадцать дал течь: переднюю муфту сорвало вместе с импульсным маяком и среди грязно-зеленых потеков на облицовке желтел нарост заледеневшей пены. Химический, видимо, груз. Андрей представил себе, каково приходится каскадным системам на этапах разгона и торможения, и посочувствовал экзоператорам. Пилоты и экзоператоры хорошо понимают друг друга. Общий враг – перегрузки. Во время маневра, когда пилоту невозможно использовать все средства противоперегрузочной защиты (иначе просто не чувствуешь динамику корабельных масс), экзоператоры выполняют функции ассистентов и, бывает, тоже выходят из-под защиты. А после маневра им, беднягам, вдобавок приходится ползать по «люстре» – приводить поле битвы в порядок. Те пилоты, про которых экзоператоры говорят наш пилот, могут считать себя профессионалами очень высокого класса.
Андрей еще раз взглянул на часы. Пожалуй, Копаев на месте. Пора…
В глубину карпона, где светились отверстия ветротоннелей, вел пологий пандус. Разбег под уклон, прыжок головой вперед в гофрированную трубу тоннеля под номером десять, ощущение невесомости и весомый удар плотных струй воздуха сзади. Принудительный ветрополет.
Тоннель расширился, скорость заметно упала. Андрей летел вдоль прямоугольного коридора с прозрачными полом и левой стеной. Вверху и справа тянулись красочные витражи – композиция на спортивные темы. Сквозь блики на полу просматривались четыре этажа ветротранспортных коридоров – на самом нижнем плыла в обратную сторону фигурка в оранжевом комбинезоне. В спортзалах, проплывающих слева, никого не было. Команда занята работой по авральному расписанию, пассажиры покинули борт еще вчера.
Финиш-площадка мерцала синими звездами. Андрей по инерции сделал пробежку и, ощущая, как с каждым шагом набирает вес в поле искусственной гравитации, свернул в потерну с кинематическими витражами: пузатые каравеллы по-утиному переваливались с борта на борт среди крутобоких волн, и крутолобые дельфины грузно перелетали над волнами по крутым траекториям. В конце потерны сиял широкий овал. На подходе Андрей привычно сощурился. Овал распахнулся – в глаза ударило солнце…
Он прошел по тропе под глянцевито-зелеными полотнищами листьев искусственных бананов. Короткая тропа вывела на дорожку, исполосованную тенями от решетчатого навеса. Справа – деревянные жалюзи аэрария, слева – шеренга невысоких пальм. На стволах были пучки рыжеватого грубого, как медвежья шерсть, ворса и жесткие веерообразные листья. Благодаря Валентине он кое-как научился распознавать виды пальмы и теперь каждый раз вспоминал, что эта шеренга состоит из «хамеропсов приземистых». Искусственные листья бананов выглядели живыми и сочными, а настоящие, живые хамеропсы, напротив, казались отштампованными из пластиката. Красоты в них было немного. Основное достоинство – безразличие к перегрузкам (лишь бы не повыдергивало из корневых стаканов).
