Филип Дик - Солнечная лотерея (сборник)
С беззастенчивым, мальчишеским восторгом Джек глазел на невероятных размеров сиськи.
– Полагаю, что лифчики – буржуйская выдумка для обмана простого народа.
– Кто бы говорил о народе! – слабо возразила Марша; только что увиденное зрелище явно лишило ее душевного равновесия. – Тебе, должно быть, нелегко поднимать вещи, когда ты их роняешь, – сказала она девице.
– В коммунистическом обществе, – объявил Лоуз, – пролетариат ничего не роняет!
Силки рассеянно улыбалась, касаясь своих обнаженных грудей длинными тонкими пальчиками. Затем, пожав плечами, она опустила блузку, расправила рукава и положила руки на стол.
– Что новенького?
– Большая битва на дороге, – сообщил Гамильтон. – Кровожадный Уолл–стрит против героического, самозабвенно распевающего гимны рабочего класса.
Силки с сомнением посмотрела на Джека:
– И чья возьмет?
– Честно говоря, почти вся шакалья стая фашистов погребена под горящими лозунгами.
– Смотри! – вдруг показал на что–то Лоуз. – Видишь, вон там?
В углу бара стоял автомат, продающий сигареты.
– Помнишь?
– Еще бы.
– И тот тоже на месте. – Лоуз ткнул пальцем в другой угол, на леденцовый автомат, едва различимый в табачном дыму. – Помнишь, что мы учудили с ним?
– Конечно. Заставили бандуру выдавать французский коньяк высшего качества…
– …и собирались изменить мир, – вдохновенно продолжил Лоуз. – Подумай только, Джек, что мы могли бы сотворить!
– Думаю, думаю…
– Выдавали бы любой продукт, все, что душа пожелает! Да, вот это был принцип!
– Принцип божественной отрыжки. Или принцип размножения посредством чуда, – кивнул Гамильтон. – В этой свихнувшейся реальности чудо здорово бы пригодилось.
– Мы бы переплюнули коммуняк, – поддержал его Лоуз. – Им приходится вкалывать до седьмого пота. А нам бы нужен был только этот бар.
– И немного трубок из–под неона, – напомнил Джек.
– Ты говоришь так печально, – забеспокоилась Силки. – Что–нибудь случилось?
– Ничего, – кратко ответил Гамильтон. – Ровным счетом ничего.
– Может, я могу помочь?
– Нет. – Он слегка улыбнулся. – Но все равно спасибо.
– Если хочешь, пойдем на второй этаж и ляжем в постельку. – Она с готовностью сдвинула юбку, обнажая пухлые ляжки.
Джек похлопал ее по руке:
– Ты хорошая девчонка. Но это не поможет.
– Уверен?
Она призывно подалась вперед. Груди ее в этот момент напоминали два тяжелых штурмовика, идущих на таран.
– Как–нибудь… в другой раз.
– Какая милая беседа! – Марша состроила презрительную гримасу.
– Мы просто дурачимся, – мягко сказал ей Джек. – Не обижайся, пожалуйста.
– Смерть мировому капиталу! – торжественно рыгнув, провозгласил Лоуз.
– Вся власть – рабочему классу! – тут же откликнулся Гамильтон.
– За народную демократию! – продолжил Лоуз.
– За Союз Советских Социалистических Штатов.
Оторвавшись от пивных кружек, работяги за стойкой хмуро глянули в их сторону.
– Потише, олухи! – просипел Макфиф.
– Слушайте, слушайте! – кричал Лоуз, стуча по столу перочинным ножом. Открыв лезвие, он угрожающе выставил его. – Я сдеру шкуры с хищников Уолл–стрит!
Джек с подозрением смерил его взглядом:
– Негры не носят ножей. Это клевета буржуазии.
– А я ношу.
– Тогда ты не негр. Ты – скрытый негр, предавший свою религию.
– Свою религию? – непонимающе повторил Лоуз.
– Понятие расы – фашистская категория, – сообщил ему Гамильтон. – Негры – это религиозно–культурная группа, и ничего больше.
– Черт возьми! – Лоузу заявление Джека пришлось по душе. – Такая стряпня начинает мне нравиться!
– Может, потанцуем? – спросила Гамильтона Силки. Неожиданно в ее голосе появились властные нотки.
– Не хочу, – сухо ответил Джек.
– Что мы можем сделать для революции? – с энтузиазмом обратился к присутствующим Лоуз. – Кого надо убить?
– Не важно, – махнул рукой Гамильтон. – Первого встречного, кто умеет читать и писать.
Силки и кое–кто из работяг обменялись настороженными взглядами.
– Джек, – заерзала на стуле подружка, – такими вещами не шутят!
– Ни в коем случае! – согласился Гамильтон. – Нас самих едва не линчевал этот бешеный пес Тиллингфорд.
– Ликвидируем Тиллингфорда! – закричал Лоуз.
– Я сделаю это, – брякнул Джек. – Растворю его в кислоте и спущу в унитаз.
Силки по–прежнему не сводила с Джека озадаченного взгляда.
– Прошу тебя, не говори так. Ты пугаешь меня.
– Пугаю? Почему же?
– Потому что… – Она сделала беспомощный жест. – Мне кажется, ты говоришь с сарказмом.
У Марши вырвался истеричный всхлип:
– О боже… она еще и рассуждает!..
Пролетарии тем временем соскользнули с табуретов и, лавируя меж столиками, тихо приближались. Шум в баре стих. Смолк музыкальный автомат. Подростки в дальнем углу сорвались с мест и быстро выскочили на улицу.
– Джек, – испуганно шепнула Силки, – будь осторожен. Ради меня!
– Вообще–то, я многое уже повидал! – усмехнулся Гамильтон. – Даже политически подкованную шлюху. Ай да ты!.. Честная девушка, говоришь? Развращена системой?
– Золотом толстосумов, – мрачно поправил Лоуз, переворачивая опорожненную бутылку. – Совращена пузатым богатеем. А может, священником! Он ее девственность прибил на стене библиотеки, над камином.
Марша тревожно оглядывалась вокруг.
– На самом деле это совсем не бар. Только жалкое подобие…
– Бар, вид спереди, – уточнил Гамильтон. – А тебе что нужно?
– Тогда сзади, – медленно продолжила Марша, – это… партячейка. А твоя подружка…
– Ты работаешь на Гая Тиллингфорда, верно? В тот день я тебя там посадила в машину?
– Да. Но Тиллингфорд меня уволил. Полковник Эдвардс выгнал, Тиллингфорд выгнал… и боюсь, что этим не закончится.
Гамильтона почему–то крайне позабавил тот факт, что пролетарии, окружавшие столик, оказались при оружии. Каждый в этом мире вооружен. И каждый – на той или на другой стороне. Даже юная потаскушка.
– Силки, – проговорил вслух Джек, – я тебя с кем–нибудь другим не перепутал?
Девица на миг смутилась. Потом тряхнула головой, расплескав по плечам волны светлых волос.
– Правда… все кажется немножко странным… Ничего не понять.
– Да, каша заварилась густая…
– Я–то, дура, решила, – сокрушенно вздохнула Силки, – что мы на одной стороне баррикад. Что мы друзья…
– А мы и так друзья. По крайней мере – были. Где–то в другом месте… Далеко–далеко отсюда.
– Разве ты не собирался меня эксплуатировать?
– Дорогая моя… – заметил Джек с горечью. – Эксплуатировать тебя – мое самое заветное желание. В любом месте, в любом чокнутом мире. Ох, как хочется взять тебя покрепче и так от… отэксплуатировать, чтоб твоя сказочная грудь затряслась, как осинка на ветру.
Она прильнула к Джеку, прижавшись щекой к его плечу. Он неуклюже поиграл белокурым локоном, упавшим девушке на глаза.
– Жаль, – монотонно произнесла она, – что так ничего и не получилось.
– Да, жаль… Но я буду заглядывать на огонек, опрокинуть с тобой по рюмочке…
– Подкрашенной воды! – напомнила Силки. – А бармен даст мне тонюсенький бутерброд…
В некоторой нерешительности окружившие их работяги подняли винтовки.
– Сейчас? – спросил один из них.
Высвобождаясь, Силки поднялась на ноги.
– Пожалуй… – еле слышно пробормотала она. – Приступайте. И кончайте побыстрей.
– Смерть фашистским собакам, – замогильно пошутил Лоуз.
– Смерть мерзавцам! – добавил Гамильтон. – Мы можем встать?
– Конечно, – сказала Силки. – Как хотите. Мне очень жаль, Джек… Правда, правда! Но вы же не с нами.
– Боюсь, что не с вами, – почти добродушно согласился с ней Гамильтон.
– Ты против нас?
– Я должен быть против. Мне трудно быть кем–то другим.
– Мы что, так и позволим прикончить себя? – запротестовала Марша.
– Это наши друзья. – Голос Макфифа напоминал булькающий клекот паралитика. – Сделай что–нибудь! Неужели ты не можешь поговорить с ними?
Джек развел руками:
– С ними бесполезно говорить.
Он бережно поставил Маршу на ноги.
– Закрой глаза, – шепнул он ей. – И расслабься. Это не очень больно.
– Что ты собираешься делать? – пролепетала Марша.
– Вызволить нас отсюда. Единственно возможным способом…
И когда уже лязгнули затворы и поднялось полукружие нацеленных стволов, Джек отвел назад кулак, тщательно примерился и ударил жену точно в подбородок.
Слабо вздрогнув, Марша повалилась как сноп на руки Билла Лоуза. Гамильтон подхватил ее легкое тело и остался стоять с самым идиотским видом… Идиотским – поскольку бесстрастные фигуры пролетариев были вполне осязаемы и реальны. И по–прежнему готовились пустить в ход оружие.
