Артур Кларк - КОСМИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ
Среди чудес Европы можно назвать и реки светящейся лавы, вытекающие из жерла подводных вулканов. Давление на глубине было таким высоким, что вода при контакте с раскаленной докрасна лавой не могла испаряться, и обе жидкости сосуществовали в состоянии шаткого перемирия.
Здесь, в другом мире, при участии инопланетных актеров, разыгрывалось нечто вроде истории Египта задолго до возникновения человека. Подобно тому как Нил принес жизнь на узкую полоску пустыни, теплая река оживила глубины океана Европы. По ее берегам, полосами шириной в несколько километров, появлялись, эволюционировали и исчезали бесчисленные виды. Некоторые из них оставляли не подверженные разрушению монументы.
Подчас они почти не отличались от природных образований вокруг тепловых каналов. Но даже если химические реакции не могли полностью объяснить их появление, трудно было понять, возникли ли они в результате деятельности инстинкта или разума. На Земле термиты возводили кондоминиумы почти столь же грандиозные, как любой из тех, которые найдены в этом бескрайнем океане, покрывающем ледяной мир.
Вдоль узких плодородных полосок посреди глубинных пустынь могли бы расцветать и гибнуть целые культуры и даже цивилизации. Но даже если бы они собрали войско под командованием здешнего Тамерлана или наполеона, остальной мир никогда не узнал бы об этом, потому что оазисы были изолированы друг от друга ничуть не хуже, чем разные планеты. Существа, что грелись у рек лавы и питались рядом с горячими каналами, не могли пересечь враждебную пустыню, разделявшую их одинокие острова. Если бы среди них появились философы или историки, новая культура пребывала бы в уверенности, что она единственная во Вселенной.
Тем не менее жизнь существовала даже на огромных пространствах между оазисами — там обитали более выносливые существа, готовые бросить вызов опасностям. Некоторые из них были европеанскими аналогами рыб — стремительные торпеды, которые двигались с помощью хвостов и плавниками. Сходство с жителями земных океанов закономерно — эволюция должна прийти к аналогичным результатам, если условия и технические проблемы совпадали. Это доказывают дельфины и акулы, внешне похожие друг на друга, но представляющие совершенно разные ветви жизни.
Тем не менее в одном рыбы Европы отличались от обитателей земных океанов: они не имели жабр, поскольку вода, где они плавали, была лишена кислорода. Как у земных существ, обитающих рядом с геотермальными источниками, их метаболизм держался на соединениях серы, которых хватало в вулканической среде.
И лишь немногие имели глаза. Их мир был лишен другого света, кроме отблесков лавы и редких вспышек биологического свечения, испускаемого животными в поисках добычи или партнера для размножения.
А еще этот мир был обречен. Не только потому, что спорадические источники энергии постоянно перемещались — постепенно ослабевали и питающие их приливные силы. Даже став разумными, европеанцы оказались бы заперты между огнем и льдом.
Если не произойдет чуда, все они исчезнут, когда их маленький мир окончательно замерзнет.
И Люцифер совершил это чудо.
26
ЦЯНЬВИЛЬ
Пул летел над берегом со скоростью всего сто километров в час и думал, что в последнюю минуту кто-то должен вмешаться в его полет. Но ничего не произошло, даже когда он медленно двигался вдоль угрожающе черной Великой Стены.
Это название для здешнего монолита напрашивалось само собой — в отличие от собратьев на Земле и Луне он лежал горизонтально, и длина его составляла больше двадцати километров. Хотя по размерам он в миллиарды раз превосходил ЛМА-0 и ЛМА-1, его пропорции были точно такими же. Интригующее соотношение 1:4:9 на протяжении веков рождало множество домыслов, связанных с последовательностью чисел.
Высота вертикальной стены составляла почти десять километров, и одна правдоподобная гипотеза предполагала, что помимо других функций Великая Стена служила щитом, закрывавшим Цяньвиль от свирепых ветров, иногда проносившихся над Галилейским морем. Сейчас ветра возникали значительно реже, климат стабилизировался, но тысячу лет назад они могли стать серьезным препятствием для выходивших из океана форм жизни.
Пул перед вылетом к Юпитеру действительно намеревался посетить монолит Тихо Браге (который все еще оставался совершенно секретным объектом), но так и не нашел времени, а теперь земное притяжение сделало аналогичный монолит в Олдювае недоступным для него. Но он так часто видел изображения, что знал монолит, как говорится, «не хуже собственной ладони» (он сомневался, что много людей смогли бы узнать собственную ладонь). Если бы не разница в размерах, Великую Стену невозможно было отличить от ЛМА-1 или ЛМА-0 — или, если на то пошло, от Большого Брата, с которым «Леонов» встретился на орбите Юпитера.
Согласно некоторым теориям — возможно, слишком безумным, чтобы соответствовать истине, — существовал один первичный монолит, а все остальные, независимо от величины, были его проекциями. Пул вспомнил эту идею, когда рассматривал безупречную, незапятнанную, гладкую черную поверхность уходящей в небо Великой Стены. В столь враждебной среде, через столько веков, на ней должны были появиться хоть несколько грязных пятен! Тем не менее она выглядела безукоризненно, словно армия мойщиков окон только что отполировала каждый ее квадратный сантиметр.
Потом он вспомнил, что все, кому когда-либо удалось увидеть ЛМА-1 или ЛМА-0, чувствовали непреодолимое желание прикоснуться к ним, и сделать это никому не удалось. Пальцы, алмазные сверла, лазерные скальпели скользили над каменной гладью, словно она была покрыта непроницаемой пленкой. Или — как гласила еще одна популярная теория — монолиты пребывали в нашей Вселенной не полностью, каким-то образом непреодолимо отдаленные от нее на долю миллиметра.
Пул медленно облетел всю Великую Стену, которая осталась совершенно равнодушной к его присутствию. Потом он повел шаттл (все еще в режиме ручного управления — на случай, если Центр управления полетами Ганимеда предпримет попытку «спасти его») к окраине Цяньвиля и завис там, выбирая наиболее удобное для посадки время.
Пейзаж, открывшийся за маленьким панорамным окном «Фалкона», был очень знакомым. Пул часто видел его изображения на Ганимеде, но не надеялся посмотреть в реальности. Ему показалось, что европеанцы не имели ни малейшего представления о планировке городов: сотни полукруглых сооружений явно беспорядочно разбросаны на площади примерно километр в поперечнике. Некоторые выглядели настолько маленькими, что там было бы тесно даже земным детям, другие казались достаточно вместительными для больших семей, но ни одна постройка не превышала пяти метров в высоту.
Все они состояли из одного и того же материала, смутно отражавшего двойной дневной свет. На Земле эскимосы нашли то же решение для своего холодного климата и скудной местности. Дома-иглу Цяньвиля строили изо льда.
Улицами здесь служили каналы, удобные для земноводных существ, которые, как считалось, для сна возвращались в океан. Еще считалось, что они там питаются и спариваются, хотя ни одна из гипотез не была доказана.
Цяньвиль называли «ледяной Венецией», и Пул признал, что название соответствовало действительности. Однако «венецианцев» нигде не было видно, и поселок выглядел так, словно жители покинули его много лет назад.
Оставалась еще одна тайна. Несмотря на то что Люцифер был в пятьдесят раз ярче Солнца и постоянно сиял на небе, европеанцы, казалось, до сих пор жили в древнем ритме чередования дня и ночи. Они возвращались в океан на закате и выходили с восходом Солнца, хотя уровень освещенности изменялся лишь на несколько процентов. Возможно, и на Земле встречалось подобное: жизненные циклы некоторых существ контролировались тусклой Луной, а не ярким Солнцем.
Солнце взойдет через час, и обитатели Цяньвиля вернутся на сушу к своей размеренной, по человеческим стандартам, жизни. Биохимия на основе серы, обеспечивающая их существование, была значительно менее эффективна, чем биохимия на основе кислорода, которая снабжала энергией большинство земных животных. Даже ленивец перегнал бы здешнего жителя, поэтому Пулу вряд ли следовало кого-то опасаться. Это хорошая новость; а плохая заключалась в том, что даже при наилучших намерениях обеих сторон общение, если оно состоится, обещает быть крайне неторопливым и, возможно, невыносимо нудным.
Пул решил, что пора связаться с Центром управления полетами Ганимеда. Вероятно, диспетчеры очень встревожены, и Пул не мог не думать о том, как его соучастник капитан Чандлер справляется со сложившейся ситуацией.
— «Фалкон» вызывает Ганимед. Как вы, несомненно, видите, я был… э-э… заторможен над Цяньвилем. Никаких признаков враждебности, солнечная ночь не закончилась, все европеанцы еще под водой. Свяжусь с вами, как только коснусь поверхности.
