Артур Кларк - Космическая Одиссея
Внезапно он понял, как уменьшить ее беспокойство, а также решил попытаться сделать нечто, что он ранее отклонил как слишком абсурдное. Возможно, в конце концов, стоило попытаться: конечно, это не нанесет никакого вреда и даже могло бы сработать.
— Здесь Фрэнк Пул, вызываю с «Сокола». Я в полном порядке, но, кажется, что — то перехватило управление и ведет челнок вниз, к Европе. Я надеюсь, что вы принимаете это сообщение, и буду продолжать передавать до тех пор, пока это будет возможно.
В общем, он почти не лгал взволнованному диспетчеру, и надеялся, что однажды будет в состоянии предстать перед ней с чистой совестью.
Он продолжил говорить, стараясь, чтобы его голос звучал по возможности более искренне.
— Здесь Фрэнк Пул на борту челнока «Сокол», спускаюсь к Европе. Я предполагаю, что некоторая внешняя сила взяла под контроль мой космический корабль и намеревается осуществить его мягкую посадку.
— Дэйв, это твой старый друг Фрэнк. Являешься ли ты той силой, которая управляет мной? У меня есть основания предполагать, что ты находишься на Европе.
— Если это так, то я хотел бы встретиться с тобой в любом месте, где бы то ни было и чем или кем бы ты ни был.
Ни на мгновение он не верил в то, что будет получен какой — либо ответ: казалось, даже Управляющий центр Ганимеда потрясенно вслушивается в тишину.
И все же, так или иначе, у него был ответ. «Соколу» все еще разрешали спускаться к Галилейскому Морю.
До Европы оставалось всего пятьдесят километров; Пул невооруженным глазом мог теперь видеть узкий черный прямоугольник на окраине Цяньвилла, где стоял на страже самый большой из Монолитов, если только он действительно выполнял эту функцию.
Никому из людей не позволяли подойти так близко целую тысячу лет.
25 Огонь в глубине
Миллионы лет этот мир представлял из себя океан, скрытые воды которого были защищены от космического вакуума ледяным панцирем. В большинстве мест толщина льда измерялась километрами, но на некоторых участках более тонкий лед мог быть взломан трещинами и разорван на части. Тогда происходило короткое сражение между двумя враждебными стихиями, которые напрямую не соприкасались ни на каком другом мире в солнечной системе, война между Морем и Космосом, всегда оканчивавшаяся одинаково безысходно: открытая вода одновременно кипела и замерзала, восстанавливая ледяную броню.
Моря Европы уже давно замерзли бы полностью, если бы не влияние близлежащего Юпитера. Гравитация непрерывно перемешивала ядро небольшого мира; силы, которые сотрясали Ио, также работали и здесь, хотя и с намного меньшей активностью. Повсюду в глубине были свидетельства этого противоборства между планетой и спутником, проявлявшиеся в непрерывном реве и грохоте подводных землетрясений, шипении газов, вырывающихся из глубин, инфразвуковых волнах от лавин, проносящихся по глубоководным равнинам. По сравнению с грохочущим океаном, покрывающим Европу, даже шумные земные моря показались бы безмолвными.
Там и тут, рассеянные по глубоководным пустыням, встречались оазисы, которые могли бы поразить и восхитить любого земного биолога. Они простирались на несколько километров вокруг спутанной массы труб и дымоходов, образованных вырывающимися из недр минеральными отложениями. Часто они выглядели естественной пародией на готические замки, откуда, пульсируя в замедленном ритме, изливалась черная, обжигающая жидкость, как будто выталкиваемая биением какого — то могучего сердца. И, подобно крови, она была подлинным признаком самой жизни.
Кипящие жидкости прогоняли смертельный холод, просачивающийся сверху вниз, и формировали островки тепла на морском дне. И что еще более важно, они доставляли из недр Европы все химические элементы, необходимые для поддержания жизни. Такие плодородные оазисы, обеспечивавшие изобилие пищи и энергии, были обнаружены в двадцатом веке исследователями земных океанов. Здесь же они были представлены в гораздо больших масштабах и значительно более разнообразно.
В «тропической» зоне, наиболее близкой к источникам тепла, процветали тонкие, паутинообразные структуры, напоминающие растения. Среди них ползали причудливые слизняки и черви, причем некоторые питались этими растениями, а другие получали пищу непосредственно из наполненной минералами окружающей воды. На больших расстояниях от подводных огней, вокруг которых грелись все эти существа, жили более сильные и выносливые организмы, мало чем отличающиеся от крабов или пауков.
Армии биологов могли бы потратить целую жизнь, изучая один маленький оазис. В отличие от земных морей палеозойской эры, бездны европеанского океана не имели устойчивой окружающей среды, так что эволюция прогрессировала с удивительной скоростью, производя множество фантастических форм. И все они находились на одной и той же стадии развития; рано или поздно каждый источник жизни слабел и умирал, так как силы, которые поддерживали его, перемещались в другое место. Все дно европеанского океана было усеяно свидетельствами таких трагедий; только скелеты и минеральные отложения остались от мертвых существ в бесчисленных круглых областях, где целые главы эволюции были удалены из книги жизни. Некоторые существа оставили после себя огромные памятники — пустые раковины, похожие на замысловатые духовые инструменты размерами больше человеческого роста. Встречались также раковины моллюсков многочисленных форм — двустворчатые и даже трехстворчатые, и многометровые спиральные окаменелости, в точности похожие на прекрасных аммонитов, которые так загадочно исчезли из земных океанов в конце мелового периода.
Среди самых больших чудес европеанских глубин были реки расплавленной лавы, вытекающей из кратеров подводных вулканов. Давление в этих безднах было настолько большим, что вода, соприкасавшаяся с раскаленной магмой, не могла превратиться в пар, и, таким образом, две жидкости сосуществовали в нелегком перемирии.
Здесь, в другом мире и с чужими актерами, разыгрывался сценарий, похожий на историю Египта незадолго до возникновения человека. Как Нил принес жизнь в узкую полоску пустыни, так и эта река тепла оживила глубины Европы. Вдоль ее берегов в полосе шириной не более нескольких километров возникали, развивались и умирали один вид за другим. И некоторые из них оставляли о себе памятники.
Часто их было нелегко отличить от естественных формирований вокруг источников тепла, и даже когда они явно не относились к продуктам чистой химии, было трудно решить, творения это инстинкта или интеллекта. Земные термиты возводили почти такие же внушительные сооружения, как и любое из найденных в единственном бескрайнем океане, который покрывал этот замороженный мир.
На узкой полосе изобилия в глубоководных пустынях могли возникать и исчезать целые культуры и даже цивилизации, могли маршировать — или плыть — армии под командой европеанских Тамерланов или Наполеонов. Но остальная часть их мира никогда об этом не узнала бы, все оазисы были изолированы друг от друга подобно планетам. Существа, которые грелись в жаре лавовых рек и питались вокруг горячих источников, не могли пересечь враждебную дикую местность между своими одинокими островами. И если у них когда-нибудь появлялись историки и философы, то они пребывали в убеждении, что их культура — единственная во Вселенной.
И все же даже место между оазисами не было совершенно пустым; более выносливые существа бросали вызов суровым условиям жизни. Некоторые представляли из себя европеанские аналоги рыб — обтекаемые торпеды, приводимые в движение вертикальными хвостами и управляемые плавниками, размещенными вдоль тела. Сходство с наиболее преуспевающими обитателями земных океанов было неизбежно; на одни и те же технические проблемы эволюция должна давать одинаковые ответы. Посмотрите на дельфина и акулу — внешне они почти идентичны, хотя и находятся на таких далеких ветвях дерева жизни.
Имелось, однако, явное различие между рыбами европеанских морей и земных океанов; у них не было никаких жабр для извлечения едва заметных следов кислорода из воды, в которой они плавали. Подобно существам, обитающим вокруг земных геотермальных источников, их метаболизм был основан на соединениях серы, в изобилии присутствующих в этой вулканической окружающей среде.
Очень немногие из них имели глаза. За исключением мерцающего свечения излияний лавы и случайных вспышек биолюминесценции от существ, ищущих партнеров, или охотников, выискивающих добычу, этот мир был лишен света.
И он был обречен. Не только из-за того, что источники энергии были нестабильны и постоянно перемещались, но и потому, что приливные силы, которые их порождали, постоянно ослабевали. Даже если бы здесь и возник настоящий разум, он попал бы в ловушку между огнем и льдом.