Журнал «Если» - Журнал «Если» 2010 №12
Затем я принес образцы на корабль, где Бритни велела загрузить их в портативный анализатор «Спектр 12000», который мы унаследовали от Рудольфа, когда тот улетел с Сатурна.
— Вот и чудненько, — сообщила она. — Дальше я сама справлюсь.
Я уселся на кушетку (в той степени, в какой «сидеть» описывает движение при низкой гравитации).
— Не соизволишь ли поделиться своими планами?
— Конечно. Я велела анализатору размолоть образцы и смешать их с плавиковой кислотой. — Она включила дисплей, чтобы мы смогли наблюдать за процессом под увеличением. — Кислота растворяет большинство минералов, но не все. — Минеральный порошок растворялся у меня на глазах, оставляя набор крупинок с острыми краями. — Есть! Мы нашли в образцах цирконы.
— Что? Эту имитацию алмазов? А тебе не кажется, что нам и настоящих алмазов более чем достаточно?
— Нет, это минерал циркон, с кубической кристаллической решеткой. Классная штука, потому что при кристаллизации он захватывает атомы урана, но избавляется от атомов свинца.
Терпеть не могу, когда она косит под профессора.
— И что это значит?
— А то, что они прекрасно подходят для датировки. Весь имеющийся в них свинец образовался при распаде ядер урана, а в «Спектре» есть двойной лазерный ионный ГХ/МС[14].
— Черт побери, Бритни, говори по-английски! — Так и знал, что не нужна мне та ученая степень, которую она мне сосватала. Теперь все станут думать, будто я понимаю, что означает эта научная абракадабра.
— Мы можем провести изотопный анализ с чрезвычайно высоким разрешением. Мы даже сумеем просверлить дырочки и выяснить индивидуальную историю каждого кристалла.
Я уставился на экран:
— Да их там миллионы!
— Совсем не обязательно анализировать все. Кстати, тебе вообще ничего не надо делать — до тех пор, пока ты будешь находиться поблизости от «Спектра», чтобы я могла с ним общаться.
На экране все еще виднелись крошечные точки.
— Гм-м… Разбуди меня, если что-нибудь найдешь.
* * *Если она и пыталась меня разбудить, то я этого не заметил. Но возможно, до нее дошло сказанное утром, и она прикусила… ну, языка у нее нет… пока я сам не проснулся. Или она попросту не закончила работу. Когда я проснулся, на экране по-прежнему мельтешили маленькие точки, а «Спектр» деловито гудел.
Впрочем, она обрадовалась моему возвращению:
— Посмотри на это!
Экран мигнул и выдал график, похожий на занятых сексом улиток.
— Два пика, — пояснила она. Наверное, это стало более научным описанием того, что я увидел.
— Ну и что?
— Мы проводим анализ практически на атомном уровне, поэтому в сигнале много статических помех, но означает это то, что циркон образовывался двумя волнами. Возраст первой около четырех с половиной миллиардов лет — примерно такой можно ожидать от любого взятого наугад куска астероида. Зато вторая намного моложе. Девятьсот двадцать пять миллионов лет или около того. Примерно такой точности я смогла пока добиться на основе уже проанализированных образцов.
— И что это означает? Два вида породы?
— Это одна из возможностей. Но у некоторых цирконов есть два слоя, один возрастом четыре с половиной миллиарда лет, а второй — девятьсот двадцать пять миллионов. Как будто они частично расплавились, а потом снова закристаллизовались.
— И что? — Сейчас я не возражал, что Бритни изображает профессора.
— А то, что этот конкретный кусок Наяды образовался, когда по нему сильно шарахнул астероид из диспрозия и скандия. Настолько сильно, что при ударе цирконы расплавились. И произошло это примерно девятьсот двадцать пять миллионов лет назад.
— И какова польза от этой информации?
— Кто знает? Возможно, это лишь новый кусочек знаний в истории Солнечной системы. В системе Нептуна полно мусора. И всегда было очевидно, что здесь когда-то произошло крупное событие — скорее всего, когда на сцене появился Тритон. — Тритон — это самая большая луна Нептуна, которую, как знал даже я, он, скорее всего, где-то подхватил. — Теперь нам известно, когда это случилось.
— И это все?
— Нет. Мы еще много чего можем сделать. Давай наберем еще мешок образцов, только на этот раз будем собирать их систематичнее. Может быть, нам удастся расположить их в стратиграфической последовательности. А это многое нам расскажет…
3. БритниЯ прочитала много мифов. И тоскливых стихов тоже. Несмотря на всю свою красоту, Наяда производит впечатление места, где хорошо умереть. Возможно, поэтому Флойд и сидит здесь подолгу, уставившись куда-то вдаль: все его детство было сформировано смертью, а люди — странные существа. Отмахать половину Солнечной системы, лишь бы забыть то, чего они в действительности забывать не хотят — это кажущееся противоречие.
Даже названия здесь навевают тоску. Нептун был одним из угрюмых богов, ассоциируемых не только с морем, но и с землетрясениями. Древние иногда пытались его умиротворить, принося в дар лошадей — для чего, поскольку он обитал на дне морском, лошадей приходилось загонять в море, где они тонули.
Наяды были немногим лучше. Иногда игривые, иногда ревнивые — нимфы воды, прекрасные, но капризные. Люди им тоже приносили в жертву животных.
Впрочем, не так-то легко утонуть, когда снаружи температура порядка сорока пяти градусов по Кельвину[15]. В таком холоде даже баллонам с кислородом требуются обогреватели, чтобы газ оставался газом. Но все же нам, возможно, не помешали бы несколько лошадей.
Несчастье случилось во время нашего 1128-го витка. Приближалось окно запуска, и мы с Флойдом находились снаружи, чтобы наблюдать, как грузовые капсулы отправляются в долгий полет к центру системы. Подобно разглядыванию Нептуна, этот процесс кажется более реальным, если наблюдаешь его собственными глазами.
Еще до того, как Джон стал тратить слишком много времени на велосипед, он хорошо освоил двойные запуски. Он даже ухитрился сделать парочку тройных. Как-то раз он отправил в путь серию из трех капсул всего за десять секунд. К сожалению, окно запуска у него тогда было длительностью всего в девять секунд, поэтому нам с Флойдом пришлось порядком погоняться за одной из них.
Но по сравнению со стоимостью накопившейся руды мы с Флойдом ценились совсем дешево, поэтому в тот раз Джон решил запустить сразу пять. Кстати, накануне вечером он сказал: «Есть только один способ стать более умелым — раздвигать пределы».
Я снова предложила помощь — теперь уже осторожнее, — но Джон опять отказался:
— Я этим занимаюсь половину жизни. И тут все или работает, или нет.
То были фактически последние слова, которыми мы обменялись.
Могу понять, почему он захотел рискнуть, втискивая в окно столько запусков. Те, кто вложил в шахты свой рисковый капитал, наверняка давили на него, требуя отдачи, и стоимость их акций с каждым запуском повышалась. Но из-за этого отказываться от дополнительных запусков Джону становилось еще труднее. Когда он возился с велосипедом, это было лишь хобби. А смысл хобби наполовину заключается в том, чтобы убить время. Но с капсулами все было всерьез.
Есть один предмет, в который у меня никогда не хватало духу углубляться дальше студенческого уровня, — психология. Может, потом, когда я лучше узнаю побольше людей… Но пока я как следует узнала только троих: Флойда, Рудольфа и Джона. Рудольф был… словом, надеюсь, что таких, как он, немного. Флойд намного сложнее. Иногда я гадаю, почему он позволяет своим фобиям загонять его настолько далеко, где типы приключений, к которым он упорно стремится, по количеству пота, выматывающей усталости и необходимой решимости намного труднее тех приключений в пустынях, что когда-то были ему знакомы. Джон тоже оказался сложным. С более аналитическим складом ума, но, подобно Флойду, его больше интересовало не почему что-то работает, а как заставить это работать на него.
Единственное, что объединяло всех троих: движущей силой их поступков были внешние причины. Для Рудольфа — деньги, для Флойда — бегство от событий молодости. Для Джона… наверное, просто желание оставить след. Свой след.
Я понимаю, что у каждого есть сильные и слабые стороны. Не такое уж это великое озарение. Джон был очень хорошим инженером, да и Флойд может делать потрясающие вещи, когда занимается чем-то всерьез. Рудольф… ну, он, вероятно, хорошо умел делать деньги. Но, может быть, сила и слабость взаимосвязаны — как две стороны одной монеты, если хотите.
Не знаю, обнаружила бы я ошибку, если бы Джон позволил мне проверить данные. Этих данных могло и не хватить. И у меня, вероятно, тоже есть слабости, хотя над этим мне придется еще поразмышлять. Я вот не знаю, является ли мое образование более разносторонним, чем у любого человека. Не говоря уже о том, что для меня создавать и запускать симуляции — примерно то же, что для Джона и Флойда потягивать пиво и тешиться разными конструкциями велосипеда. Но Джон был решительно настроен делать все сам. Хотелось бы мне сказать, мол, это его и погубило, но я никогда не буду знать точно, что убила его не я.
