Йен Уотсон - Черный поток. Сборник
Я обрисовал свою идею Кайяпи, как только мог яснее, и он отвечал мне энергичными кивками, пока его вниманием не завладел рокот приближавшегося вертолета. Я решил было, что это пасторы, будь они неладны, притащились с новыми козырями прогресса и цивилизации, еще раз испытать удачу в игре за души дикарей.
Однако Кайяпи придерживался иного мнения.
— Спрячься в джунглях, Пи-эр, — голос его был требователен и настойчив.
— Но зачем? Ведь это Белые Балахоны, которые рассказывали про потоп. Они прилетели на птице караиба. — Чувствуя себя последним дураком, я повторил эту фразу на португальском, употребив вместо «птица» слово «вертолет».
— Нет!
И он бесцеремонно вытолкал меня с просеки, на которой располагалось его поселение, в нависавший со всех сторон плотный лабиринт дикой растительности.
Вообще-то, я собирался дождаться прибытия пасторов и послать их одновременно на все буквы алфавита к их чудесной дамбе, с единственным напутствием: остановить это наводнение, пока оно не успело разрушить чего-нибудь невосстановимого. Поэтому я, как мог, сопротивлялся Кайяпи.
Тогда он совершил безумный, на мой взгляд, поступок.
Он вытащил нож и неистово завопил:
— Если ты сейчас же не спрячешься в джунглях, я убью тебя, Пи-эр!
Волей-неволей я вынужден был ретироваться. А как бы вы поступили на моем месте? Тем более что из леса я преспокойно мог наблюдать за Кайяпи и проскользнуть к вертолету, чтобы побеседовать со священниками, прежде, чем он успел бы меня достать своим клинком. Если, конечно, угроза эта была серьезной — впрочем, меня в этот момент меньше всего заботило мнение индейца.
Из укрытия я следил за ним.
Первым делом Кайяпи побежал к моей хижине и вылетел из нее через несколько секунд вместе со всем моим снаряжением, завернутым в гамак. После чего помчался куда-то в джунгли.
Я понял, что Кайяпи собирался всеми правдами и неправдами оставить меня у шемахоя, однако мое волнение при мысли об этом смешалось с определенным раздражением, если не сказать — тревогой, при виде средств, к которым для этого прибегал туземец!
Тем временем вертолет навис над землей; дети шемахоя показывали на него пальцами своим родителям, однако те зазывали их в хижины или прогоняли в джунгли.
На этот раз приземлились вовсе не священники.
Это была местная полиция. Солдаты. Или же люди из Корпуса Охраны. Я узнал их. Элегантный, порочно-обаятельной наружности офицер с восточными чертами лица, в желтовато-серой пятнистой униформе и черных армейских ботинках, спрыгнул на мокрую землю. За ним последовали еще двое: в таких же ботинках, но одетые более пестро — громадный негр с ручным пулеметом и низкорослый метис, в руках которого была автоматическая винтовка с примкнутым штыком. Пилот остался сидеть в кабине, высунув наружу — для верности, — ствол автомата. Внутри вертолета притаились еще двое или трое — тоже со стволами.
Подобное мне доводилось видеть и в Мозамбике.
Только там местные жители встречали незваных гостей с автоматами АК-47, гранатами и базуками. И их вертолет больше в небо не поднимался.
Коротышка с негром забегали от хижины к хижине, засовывая туда свои стволы и полностью игнорируя индейцев. Офицер с хозяйским видом расхаживал по центру деревни.
— Никого, — прокричал негр. — Здесь ни-ко-го!
Тем временем я ломал голову, что за невероятное предвидение руководило Кайяпи, когда он помчался в джунгли прятать мои пожитки? Не давала мне покоя и другая мысль. Не являлась ли столь трогательная забота о чужаке следствием ритуального любовного состязания, в результате которого я прошлой ночью оказался связан с племенем пока еще не понятными мне узами?
Кайяпи с невинным видом выбрел из джунглей — причем совсем не с той стороны, где он исчез несколько минут назад вместе с моими шмотками.
Офицер, используя всю мощь легких, попытался вступить в разговор на португальском с несколькими мужчинами шемахоя. Однако все они, включая Кайяпи, смотрели на него с видом полного недоумения.
Коротышка завершил обход и проверку главного круга хижин. Табуированная лачуга лежала в поле его зрения, но располагалась на сотню ярдов в глубь джунглей, к ней вела лесная тропа, больше походившая на канаву раскисшей грязи.
Метис заколебался, видимо сравнив размеры участка затопленных джунглей между ним и хижиной с расстоянием, отделявшим его от вертолета. Затем сделал вид, что не заметил ее.
— Здесь тоже никого, — подал он голос хозяину.
Но что разыскивали эти подонки?
Неужели то же, что искали португальские войска в деревеньке племени маконде, когда приземлились туда на своей «Алюэтте»? Что могло им понадобиться в этих дебрях, тонущих в грязи, а вовсе не в политических междоусобицах?! Ладно — на улицах Рио, ладно — в прибрежных африканских деревнях, но в глуби Амазонии?
Офицер проорал что-то в вертолет, из которого тут же вылез затравленного вида индеец-переводчик. Он обратился к землякам посредством громкоговорителя на каком-то индейском диалекте — вроде языка тупи, а затем прибегнул еще к паре других — с одинаковым успехом. В языке шемахоя таился некий сдвиг, начисто отделявший местное население от всех соседей. Поэтому все потуги переводчика остались тщетными. Кайяпи же не проявлял никакой инициативы.
Внезапно офицер огляделся и ткнул пальцем в негра и коротышку, которые тут же присоединились к нему и пустились по грязи штурмовать свой вертолет.
Лопасти закрутились, разгоняя зыбь по воде и сотрясая тростниковые хижины. Незваные гости взлетели и, поднявшись над поселком, вскоре исчезли за вершинами деревьев.
Они не рискнули оставаться в деревне больше десяти минут.
Позже я расспросил Кайяпи, что случилось бы, заберись коротышка в табуированную хижину.
— Тогда, наверное, мы бы их убили.
— А ты знаешь, Кайяпи, что могут сделать эти ружья у них в руках?
— Еще бы, я знаю, что такое ружья.
— Ты знаешь карабины, винтовки, пистолеты. Так-то, Кайяпи. Это все ружья, которые стреляют один, два или три раза. А их ружья стреляют «кай-кай» раз — причем в одно мгновение. — И я несколько раз ткнул пальцами воздух, как это делал офицер.
В ответ Кайяпи лишь пожал плечами.
— Может быть, мы их и убили бы.
— А зачем ты спрятал мои вещи в джунглях? — поинтересовался я.
— А разве я поступил неправильно, Пи-эр? — ответил этот хитрец вопросом на вопрос.
— Верно. Ты сделал как нельзя лучше.
— Ну вот.
— Но у меня совсем другие причины так думать, чем у тебя, Кайяпи.
Он уставился на меня недоуменно, затем встряхнул головой и рассмеялся.
— Завтра, Пи-эр, ты должен встретиться с мака-и. Мы завтра все встречаемся с ним.
Начались приготовления к танцу. Танцу в глубокой — в два фута — воде. Часть прилегающих джунглей уже под водой, в низинах глубина доходит до шести футов и более.
Деревня расположена на склоне. И одному Богу ведомо, какого уровня достигнет вода в ближайшие несколько недель. А какой высоты эта треклятая дамба? Тридцать или сорок метров?
Муравьи уже с ума посходили — носятся по веткам как безумные, забираясь все выше. Радужно-голубые бабочки морфо, составлявшие изумительные орнаменты — точно декоративные тарелки, развешанные по деревьям, — теперь тревожно порхают над водами. Красные и оранжевые макао рассыпались по ветвям и лианам, напуганные собственными воплями. Сегодня утром я видел парочку аллигаторов, барахтавшихся возле самой деревни. В джунглях уже вовсю шныряют рыбы. Скоро они будут носиться, словно птицы, меж ветвей.
Однако хватит о природе. Описание ради самого описания почти ничего не стоит. Шемахоя это известно. Природа здесь вовсе не умиляет. Это вам не картина, не пейзаж и не ландшафт. Она — кладовая и словарь. И мне представляется, что как словарь она гораздо важнее — во всяком случае, в мировоззрении шемахоя. Макао — это прежде всего счетно-перьевые существа.
Только что ко мне пришел Кайяпи и сообщил по секрету, чего они все ожидают от этой беременной женщины.
Белые Балахоны завопили бы от восторга, узнай они об этом.
Или, наоборот, содрогнулись бы в ужасе!
Индейцы ожидают, что «бог» мака-и воплотится в этой женщине — предстанет, так сказать, во плоти и крови.
Так вот что, оказывается, имел в виду Кайяпи, говоря, что ребенок мака-и приходит, «когда настало время»! Вот зачем ту женщину накачивали наркотиком весь период беременности.
Бог знает, в каком она сейчас состоянии! У нее и нос, поди, уже отвалился наполовину — если судить о результатах частого употребления мака-и по состоянию носа Брухо: две дырки наизнанку в переплетении багровых сосудов.
И бог знает, к каким генетическим последствиям все это может привести!
