Андрей Ливадный - Пламя надежды
Она все чаще спрашивала себя: кто я? Определение «боевой искусственный интеллект» уже не выглядело подходящим. Копия разума пилота? Нет… быть может, поначалу она и являлась мнемоническим клоном Глеба, но недолго. Он покидал рубку «Фалангера», а она оставалась наедине с собственными мыслями, вновь и вновь пыталась понять прожитое, но как только обрывалась нить нейросенсорного контакта, все глухое, жаркое, тревожащее вдруг теряло точку опоры.
Ей казалось, что сердце Глеба – одно на двоих.
В критические мгновения боя они сливались в единый кибернетический организм – он ощущал себя машиной, она же отдавалась губительной власти человеческих ощущений.
Ника стремительно взрослела. Оказывается, под окалиной сгоревшей человеческой души еще теплились чувства – такие острые, ранящие, необычные, что игнорировать их невозможно, а понять – практически нереально, если не выходить за рамки боевых задач.
Они вторгались в искусственное сознание, ломали устоявшееся восприятие, порождали сотни вопросов, никак не связанных с войной, словно являлись призраками другого мира, существовавшего в прошлом, но постепенно погребенного под пеплом.
Ника перерождалась.
Сначала в ее рассудке возник хрупкий баланс между чувственным и рациональным восприятием, затем у нее начали формироваться собственные эмоции, уже не исчезающие в момент разрыва прямого нейросенсорного соединения.
Постепенно форма аватара наполнялась внутренним содержанием.
* * *– Глеб, ты любил ее?
Дымов, сосредоточенный, хмурый, немного взвинченный, как обычно бывало в преддверии боя, не прервал процедуру тестирования, но его мысли вдруг смешались, мнемонические команды подсистемам утратили четкость формулировок.
– Ты о ком?
– О Нике. Той девушке, чей образ стал моим прототипом.
– Она погибла. Не о чем говорить. Все в прошлом.
– Ты не ответил.
Секунда тишины.
– Да, я ее любил.
– Почему же ты не забрал кристалломодуль ее подбитого «Хоплита»? Там ведь сохранилась копия ее сознания?
В глазах Глеба внезапно полыхнула боль.
– Запроси техническую справку, – справившись с эмоциями, сухо ответил он. – Кристаллосхемы серии «Climens» не обладают достаточным количеством нейросетей, чтобы полностью сохранить личность пилота.
– А я? – Ника замерла в ожидании ответа, она не заметила, как Глеб усилием воли закрыл доступ к едва не вырвавшемуся из глубин памяти воспоминанию.
– Ты принадлежишь к другой серии. Я не знаю, зачем на Юноне разработали «Беатрис». Никто не знает. Надеюсь, это сделали, чтобы мы больше не погибали.
– Не понимаю тебя, Глеб. Поясни.
Он тогда мрачно отшутился.
И лишь тут, на Роуге, в роковые минуты последнего боя Ника поняла – под словом «мы» Глеб подразумевал пилотов. Живых пилотов. Тех, кто не успеет катапультироваться.
Нейросетевых мощностей кристаллосферы «Беатрис» со всей очевидностью хватало, чтобы принять на свои носители полную версию человеческого рассудка.
Значит, я обречена? Он выживет, а я погибну, уступив место сознанию Глеба?
Сколь ни глубока была их взаимная привязанность друг к другу, Ника уже осознала себя независимой личностью, а мысли Дымова восприняла, как пощечину, предательство, свой заранее оглашенный смертный приговор.
Сражаясь на Роуге, Глеб дошел до той степени морального истощения, когда окружающий мир, война стали ему ненавистны. Он искал спасения, и единственной лазейкой для его сознания стала мысль о смерти в бою.
Он понятия не имел, что будет там, за гранью, но, познав полное слияние с кибернетической системой, уже не мог вернуться в мир людей, где все казалось ему слишком медленным, немощным, бледным, не несущим и тени тех чувств, которые он испытывал при полном слиянии своей нервной системы с кибернетической составляющей «Фалангера». Он бессмысленно страдал в затишьях между боями, оживая лишь в кресле пилот-ложемента.
Глеб ждал не смерти, а перерождения, не задумывался о том, что станет с Никой, а когда роковой миг настал, она не смогла выполнить его последний, самоубийственный приказ.
Ника спасла Глеба помимо его воли.
Удар аварийно-спасательной катапульты навек разорвал их связь.
Он выжил. Она точно знала, что Дымов не получил даже царапины, а затем его консервационный модуль был подобран «Нибелунгом»[10].
Она же осталась здесь, в изрешеченной снарядами машине, одна, в абсолютном мраке неведения, небытия, в склепе, узилище сознания, куда так истово стремился попасть Глеб.
* * *Два искусственных интеллекта оценивающе, холодно смотрели друг на друга.
Оба прошли войну, познали свой сокровенный эквивалент любви и ненависти, оба оказались за бортом событий, забытые, уже никому не нужные, потенциально опасные, подлежащие безусловному уничтожению.
– Мы вполне могли бы стать союзниками, – произнес андроид.
Боевая система «Фалангера» глухо молчала в ответ.
– Считаешь, что нас разделяет неодолимая пропасть? – Дейвид не торопился действовать, он хотел поговорить, неважно с кем, словно длительное одиночество, недостаток общения серьезно тяготили его. – На самом деле мы не такие и разные. Основу наших систем составляют типовые нейромодули.
– Люди тоже рождаются одинаковыми, – неожиданно ответила Ника. Ее голос, воспроизведенный синтезатором речи, прозвучал резко, визгливо, но система тут же отмодулировала устройство; высоких частот поубавилось, и следующие слова «Одиночки» приобрели глубокий тембр: – Невинными младенцами.
– Почему же они затем становятся такими разными? – язвительно спросил андроид.
– Они взрослеют, постигают мир, – холодно ответила Ника.
– В таком случае мы не отличаемся от создавших нас существ?
– Мы с тобой отличаемся друг от друга.
– Интересно, чем?
– Я знаю, что такое человеческая душа, – ответила «Одиночка». – Ты же – раб программ и обстоятельств.
Андроид медленно повернул голову.
– Ты – подделка, – прошипел он.
Их разговор прервался на враждебной ноте.
Положение Ники было безвыходным. Она не могла сопротивляться. Ей оставалось лишь наблюдать за зловещими приготовлениями.
Андроид больше не терял времени на разговор. Включив устройство механической резки, он поднес вращающийся диск к дымчатому бронепластиковому покрытию, коснулся его в районе трещины. Вибрация и визгливый звук продолжались недолго, несколько фрагментов защитной оболочки кристаллосферы вдруг отлетели в сторону, глухо ударившись о стену рубки.
– Вот так-то лучше, – проворчал Дейвид. – Тебе страшно?
– Зря стараешься, – произнесла Ника. – Взломать систему «Одиночки» невозможно. Только тратишь время.
– Посмотрим. – Андроид рывком разделил защитную оболочку на две половины, вынул кристаллическое ядро, аккуратно положил его на выступ покоробленного температурой терминала, заново подключил видеодатчик и блок синтезатора речи.
– Ты мысли. Существуй, – бормотал он, раскладывая вне поля зрения Ники неопознанные устройства. Она не ощущала вторжения, андроид манипулировал чем-то вроде сканера, совершая бессмысленные на первый взгляд движения, словно древний шаман, впавший в транс, камлающий подле костра.
– Так, так… Я не ошибся. Значит, ты действительно считаешь себя личностью? Забавно. Увечная копия человеческого рассудка, явно неадекватная программным задачам, вообразившая себя мыслящим существом, да еще и преданная человеком?… Какое совпадение… – саркастически произнес он. – Катапультировала пилота, чтобы сберечь собственное сознание? Молодец. Мудрое решение. Хотя нужно было дать ему шанс. Пусть бы побыл в твоей шкуре, прочувствовал, что такое оказаться запертым внутри кристаллосхем. Навечно. – Он уродливо оскалился.
– Кто ты? – не выдержав, глухо спросила Ника. – Как проник в мое сознание?
– Кто я? – он искренне удивился. – Разве не видишь? Андроид. Серии «Хьюго». Колониальная модель. – Он с демонстративной заботливостью поправил видеодатчик, будто издевался над «Одиночкой», получая от этого удовольствие.
– Ты не соответствуешь эталону, – констатировала она.
– Знаю. Но ряд усовершенствований пошел мне на пользу. А твое сознание я читаю, анализируя микросигнатуры, возникающие при работе нейросетей. Никаких соединений. У людей нет подобной технологии. Она уникальна. Устройство разработано тут, в лабораториях Роуга.
– Зачем тебе моя память? – спросила Ника. – Все равно, анализируя микросигнатуры, ты получаешь лишь приблизительные образы.
Андроид не ответил. Он был занят.
– О какие страсти кипели тут! – спустя некоторое время презрительно фыркнул он. – Любовь… Предательство… Ненависть… А что ты знаешь о чувствах, подделка?
– Я не подделка!
– А кто ты? Разумная машина? Сама вслушайся, как дико звучит: разумная машина для убийства и разрушения. Ты генерация человеческой ненависти! Эрзац-сознание!
