Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)
Скотт обучался быстро. То, что он видел сейчас в кубике, мало было похоже на те простые задачи, которые он получал там вначале. Новые задачи были сложные и невероятно увлекательные. Если бы Скотт сознавал, что его обучением руководят и направляют его, пусть даже чисто механически, ему, вероятно, стало бы неинтересно. А так его интерес не увядал.
Абак и кукла, и кубик — и другие игрушки, которые дети обнаружили в коробке…
Ни Парадин, ни Джейн не догадывались о том воздействии, которое оказывало на детей содержимое машины времени.
Да и как можно было догадаться? Дети — прирождённые актёры из самозащиты. Они ещё не приспособились к нуждам взрослого мира, нуждам, которые для них во многом необъяснимы. Более того, их жизнь усложняется неоднородностью требований. Один человек говорит им, что в грязи играть можно, но, копая землю, нельзя выкапывать цветы и разрушать корни. А другой запрещает возиться в грязи вообще. Десять заповедей не высечены на камне. Их толкуют по-разному, и дети всецело зависят от прихотей тех, кто рождает их, кормит, одевает. И тиранит. Молодое животное не имеет ничего против такой благожелательной тирании, ибо это естественное проявление природы. Однако это животное имеет индивидуальность и сохраняет свою целостность с помощью скрытого, пассивного сопротивления.
В поле зрения взрослых ребёнок меняется. Подобно актёру на сцене, если только он об этом не забывает, он стремится угодить и привлечь к себе внимание. Такие вещи свойственны и взрослым. Но у взрослых это не менее заметно — для других взрослых.
Трудно утверждать, что у детей нет тонкости. Дети отличаются от взрослых животных тем, что они мыслят иным образом. Нам довольно легко разглядеть их притворство, но и им наше тоже. Ребёнок способен безжалостно разрушить воздвигаемый взрослыми обман. Разрушение идеалов — прерогатива детей.
С точки зрения логики, ребёнок представляет собой пугающе идеальное существо. Вероятно, младенец — существо ещё более идеальное, но он настолько далёк от взрослого, что критерии сравнения могут быть лишь поверхностными. Невозможно представишь себе мыслительные процессы у младенца. Но младенцы мыслят даже ещё до рождения. В утробе они двигаются, спят, и не только всецело подчиняясь инстинкту. Мысль о том, что ещё не родившийся эмбрион может думать, нам может показаться странной. Это поражает и смешит, и приводит в ужас. Но ничто человеческое не может быть чуждым человеку.
Однако младенец ещё не человек. А эмбрион — тем более. Вероятно, именно поэтому Эмма больше усвоила от игрушек, чем Скотт. Разве что он мог выражать свои мысли, а она нет, только иногда, загадочными обрывками. Ну вот, например, эти её каракули…
Дайте маленькому ребёнку карандаш и бумагу, и он нарисует нечто такое, что для него выглядит иначе, чем для взрослого. Бессмысленная мазня мало чем напоминает пожарную машину, но для крошки это и есть пожарная машина. Может быть, даже объёмная, в трех измерениях. Дети иначе мыслят и иначе видят.
Парадин размышлял об этом однажды вечером, читая газету и наблюдая Эмму и Скотта. Скотт о чём-то спрашивал сестру. Иногда он спрашивал по-английски. Но чаще прибегал к помощи какой-то тарабарщины и жестов. Эмма пыталась отвечать, но у неё ничего не получалось.
В конце концов Скотт достал бумагу и карандаш. Эмме это понравилось. Высунув язык, она тщательно царапала что-то. Скотт взял бумагу, посмотрел и нахмурился.
— Не так, Эмма, — сказал он.
Эмма энергично закивала. Она снова схватила карандаш и нацарапала что-то ещё. Скотт немного подумал, потом неуверенно улыбнулся и встал. Он вышел в холл. Эмма опять занялась абаком.
Парадин поднялся и заглянул листок — у него мелькнула сумасшедшая мысль, что Эмма могла вдруг освоить правописание. Но это было не так. Листок был покрыт бессмысленными каракулями — такими, какие знакомы всем родителям. Парадин поджал губы.
Скотт вернулся, и вид у него был довольный. Он встретился с Эммой взглядом и кивнул. Парадина кольнуло любопытство.
— Секреты?
— Не-а. Эмма… ну, попросила для неё кое-что сделать.
Возможно, Парадин и Джейн выказали слишком большой интерес к игрушкам. Эмма и Скотт стали прятать их, и играли с ними, только когда были одни. Они никогда не делали этого открыто, но кое-какие неявные меры предосторожности принимали. Тем не менее это тревожило, и особенно Джейн.
— Денни, Скотти очень изменился. Миссис Бёрнс сказала, что он до смерти напугал её Френсиса.
— Полагаю, что так, — Парадин прислушался. Шум в соседней комнате подсказал ему местонахождение сына. — Скотти?
— Ба-бах! — сказал Скотт и появился на пороге улыбаясь. — Я их всех поубивал. Космических пиратов. Я тебе нужен, пап?
— Да. Если ты не против отложить немного похороны пиратов. Что ты сделал Френсису Бёрнсу?
Синие глаза Скотти выразили беспредельную искренность.
— Я?
— Подумай. Я уверен, что ты вспомнишь.
— А-ах. Ах это! Не делал я его.
— Ему, — машинально поправила Джейн.
— Ну, ему. Честно. Я только дал ему посмотреть свой телевизор, и он… он испугался.
— Телевизор?
Скотт достал стеклянный кубик.
— Ну, это не совсем телевизор. Видишь?
Парадин стал разглядывать эту штуку, неприятно поражённый увеличительными стёклами. Однако он ничего не видел, кроме бессмысленного переплетения цветных узоров.
— Дядя Гарри…
Парадин потянулся к телефону. Скотт судорожно глотнул.
— Он… он уже вернулся?
— Да.
— Ну, я пошёл в ванную. — И Скотт направился к двери. Парадин перехватил взгляд Джейн и многозначительно покачал головой.
Гарри был дома, но он совершенно ничего не знал об этих странных игрушках. Довольно мрачно Парадин приказал Скотту принести из его комнаты все игрушки. И вот они все лежат в ряд на столе: кубик, абак, шлем, кукла и ещё несколько предметов непонятного назначения. Скотту был устроен перекрёстный допрос.
Какое-то время он героически лгал, но наконец не выдержал и с рёвом и всхлипываниями выложил своё признание.
После того как маленькая фигурка удалилась наверх, Парадин подвинул к столу стул и стал внимательно рассматривать Коробку. Задумчиво поковырял оплавленную поверхность. Джейн наблюдала за ним.
— Что это, Денни?
— Не знаю. Кто мог оставить коробку с игрушками у ручья?
— Она могла выпасть из машины.
— Только не в этом месте. К северу от железнодорожного полотна ручей нигде не пересекает дорога. Там везде пустыри, и больше ничего. — Парадин закурил сигарету. — Налить тебе чего-нибудь, милая?
— Я сама. — Джейн принялась за дело, глаза у неё были тревожные. Она принесла Парадину стакан и стала за его спиной, теребя пальцами его волосы.
— Что-нибудь не так?
— Разумеется, ничего особенного. Только вот откуда взялись эти игрушки?
— У Джонсов никто не знает, а они получают свои товары из Нью-Йорка.
— Я тоже наводил справки, — признался Парадин. — Эта кукла… — он ткнул в неё пальцем, — она меня тревожит. Может, это дело таможни, но мне хотелось бы знать, кто их делает.
— Может, спросить психолога? Абак — кажется, они устраивают тесты с такими штуками.
Парадин прищёлкнул пальцами:
— Точно! И слушай, у нас в университете на следующей неделе будет выступать один малый, Холовей, он детский психолог. Он фигура, с репутацией. Может быть, он что-нибудь знает об этих вещах?
— Холовей? Я не…
— Рекс Холовей. Он… хм-м-м! Он живёт недалеко от нас. Может, это он сам их сделал?
Джейн разглядывала абак. Она скорчила гримаску и выпрямилась.
— Если это он, то мне он не нравится. Но попробуй выяснить, Денни.
Парадин кивнул.
— Непременно.
Нахмурясь, он выпил коктейль. Он был слегка встревожен. Но не напуган — пока.
Рекса Холовея Парадин привёл домой к обеду неделю спустя. Это был толстяк с сияющей лысиной, над толстыми стёклами очков как мохнатые гусеницы нависали густые чёрные брови. Холовей как будто и не наблюдал за детьми, но от него ничто не ускользало, что бы они ни делали и ни говорили. Его серые глаза, умные и проницательные, ничего не пропускали.
Игрушки его обворожили. В гостиной трое взрослых собрались вокруг стола, на котором они были разложены. Холовей внимательно их разглядывал, выслушивая все то, что рассказывали ему Джейн и Парадин. Наконец он прервал своё молчание:
— Я рад, что пришёл сюда сегодня. Но не совсем. Дело в том, что всё это внушает тревогу.
— Как? — Парадин широко открыл глаза, а на лице Джейн отразился ужас. То, что Холовей сказал дальше, их отнюдь не успокоило.
— Мы имеем дело с безумием. — Он улыбнулся, увидев, какое воздействие произвели его слова. — С точки зрения взрослых, все дети безумны. Читали когда-нибудь «Ураган на Ямайке» Хьюза?
![Генри Каттнер - Этот мир-мой! [Авт. сборник]](/uploads/posts/books/75416/75416.jpg)
