Дэвид Вебер - Пепел победы
И план осуществился! Пусть не полностью, но все же осуществился!
Когда из предварительных донесений стало известно, что Елизавета Третья и Бенджамин Мэйхью уцелели, он испытал разочарование, а узнав, кому они обязаны спасением, заскрежетал зубами. Пунктов, по которым между Оскаром Сен-Жюстом и Корделией Рэнсом царило полное согласие, было не так уж много, но в отношении к Хонор Харрингтон они сходились полностью. За одним исключением: Оскар в отличие от Рэнсом не стал бы устраивать дурацкое шоу, а пристрелил бы эту Харрингтон как можно скорее, закопал в безымянной могиле и в жизни не признался бы, что вообще ее видел.
Но когда стали поступать первые, отрывочные донесения о внутренней реакции манти на операцию «Хассан», Сен-Жюст начал понимать, что так, наверное, обернулось к лучшему. Погибни Елизавета и Бенджамин, сын Елизаветы унаследовал бы трон, а правительство сохранилось бы в прежнем составе. В лучшем случае это позволило бы несколько оттянуть неизбежный конец. А вот прикончив Кромарти, Сен-Жюст, сам того не ожидая, создал совершенно иную ситуацию. Мантикорская оппозиция объявила о намерении сформировать правительство без участия центристов и лоялистов, что стало для Оскара Сен-Жюста нечаянным подарком судьбы.
Он нажал кнопку внутренней связи.
— Да, гражданин Председатель, — послышался ответ секретаря.
— Свяжись с гражданами секретарями Кэрсэйнтом и Мосли, — распорядился он. — Скажи, что я хочу встретиться с ними немедленно.
— Будет исполнено, гражданин Председатель.
В ожидании нового министра иностранных дел Народной Республики и женщины, заменившей Леонарда Бордмана в Комитете открытой информации, Сен-Жюст снова расслабился. Оба их предшественника находились в Октагоне — то ли в качестве заложников, то ли примкнув к изменникам — и погибли, когда Сен-Жюст нажал кнопку. Новички не имели опыта и глубоких знаний, зато смертельно боялись гражданина Председателя, и он мог быть уверен, что они выполнят все его указания.
* * *— Ладно, ладно, Элисон, — сказал граф Белой Гавани, протирая глаза, — я уже проснулся.
Он взглянул на прикроватный хронометр и поморщился. Корабельное время «Бенджамина Великого» исчислялось на основе двадцати четырех земных, а не двадцати двух плюс компенсор мантикорских часов. Сейчас было 03:00. Он провел в постели всего три часа и теперь должен был спешить на последнее адмиральское совещание перед атакой на Ловат, которая должна была начаться через пять часов.
«Лучше бы это оказалось что-то важное», — сказал себе адмирал и нажал кнопку коммуникатора.
Монитор, замерцав, ожил, на экране появилось лицо капитана Гранстон-Хенли. Визуальная связь была односторонней — адмирал не хотел, чтобы кто-то видел его помятое, заспанное лицо, — но все мысли о внешности вылетели у него из головы, едва он заметил выражение ее лица.
— Что стряслось? — Приготовленная язвительность частично испарилась из его голоса, поскольку Гранстон-Хенли выглядела не на шутку взволнованной.
— Только что прибыл курьер, милорд. От хевов.
— От хевов? — осторожно переспросил граф, и она кивнула.
— Так точно. Она совершила гиперпереход двадцать шесть минут назад, а пять минут и… — она сверилась с хронометром, — и тридцать секунд назад мы приняли их обращение. Очень четкое, сэр.
— И что там говорилось? — поторопил адмирал, видя ее растерянность.
— Это личное обращение Сен-Жюста к ее величеству, милорд. Он хочет… сэр, он предлагает начать мирные переговоры.
* * *— Нет!
Елизавета стремительным движением вскочила на ноги и обрушила кулак на огромный круглый стол. Многие из присутствующих вздрогнули, но на министра иностранных дел Декро это, похоже, не подействовало.
— Ваше величество, предложение необходимо тщательно и всесторонне рассмотреть, — подал голос Высокий Хребет.
— Нет! — повторила Елизавета, буравя премьера взглядом. — Это уловка. Хитрость, к которой их вынудило отчаяние.
— Что бы это ни было и каковы бы ни были мотивы гражданина Председателя Сен-Жюста, — сказала Декро вкрадчиво-рассудительным тоном, который Елизавета в последнее время страстно возненавидела, — но факт остается фактом. Нам предлагается остановить военные действия и положить конец смертям. Не только со стороны хевов, но и с нашей.
— Если мы позволим Сен-Жюсту вывернуться сейчас, когда он стоит на краю пропасти, — заявила Елизавета, — это будет предательством по отношению ко всем, кто добывал победу. И предательством по отношению к нашим союзникам, которые надеялись, что наши поддержка и руководство обеспечат им безопасность. Есть только один способ достичь прочного мира с Народной Республикой: добиться ее полного поражения, уничтожить ее военный потенциал и убедится, что уничтоженным он и останется.
— Ваше величество, насилие ничего не решает, — возразила министр внутренних дел графиня Нового Киева. — Мое противодействие этой войне всегда основывалось на убежденности в том, что мирное разрешение конфликтов всегда предпочтительнее насилия. Если бы предыдущее правительство понимало это, мы могли бы заключить мир сразу после убийства Гарриса, еще десять лет назад. Я знаю, вы в это не верите, но многие из присутствующих со мной согласны. Мы уже никогда не узнаем, кто был прав тогда, вы или мы, но та возможность упущена. А сейчас к нам поступило конкретное предложение о прекращении кровопролития, и, как мне кажется, наш моральный долг предписывает серьезно рассмотреть все, что может этому способствовать.
— Конкретное предложение! — повторила Елизавета и с презрением ткнула пальцем в лежащий на столе планшет. — Он предлагает нам всего-навсего прекращение огня — что спасает его от потери Ловата и даже столичной системы — под лозунгом «простора для свободных переговоров»! Ну а что касается этого гнусного лицемерия, насчет того, что «мы разделяем боль утраты ваших погибших лидеров, ибо сами претерпели подобное несчастье»…
Губы королевы сложились так, словно она хотела плюнуть.
— Параллели, естественно, проводить сложно, но и мы, и они действительно претерпели изменения в составе правительства, — с вкрадчивым спокойствием начал Высокий Хребет, — хотя все, безусловно, скорбят о безвременной кончине герцога Кромарти и графа Золотого Пика, не исключено, что эти изменения повлекут за собой положительные результаты. Мне трудно представить, чтобы Пьер обратился к нам с таким предложением, а вот Сен-Жюст, очевидно, более прагматичен. Несомненно, именно изменения в составе правительства навели его на мысль о том, что мы можем заинтересоваться подобным предложением. И если это так, то достойный мир сможет стать истинным памятником герцогу Кромарти и вашему дяде.
— Если вы еще хоть раз позволите себе упомянуть моего дядю, я лично приложу вас физиономией о крышку этого стола, — сказала Елизавета со смертельным спокойствием.
Барон отшатнулся, попытался быстро выговорить какую-то невнятную фразу, но сбился, ибо кот на плече королевы издал леденящее кровь шипение. Не сводя глаз с Ариэля, оскалившего острые, белоснежные клыки, Жанвье нервно облизнул губы и гулко сглотнул.
— Прошу прошения, ваше величество, — произнес он наконец в напряженной тишине. — Я никоим образом не хотел выказать ни малейшего неуважения. Моя мысль сводилась к тому, что трагические перемены, произошедшие по обе стороны фронта, возможно, привели к созданию условий для подлинных переговоров и заключения прочного мира. И, как справедливо говорит графиня Нового Киева, на нас лежит моральная ответственность, заставляющая искать все способы положить конец людским и материальным потерям.
Окинув его презрительным взглядом, Елизавета закрыла глаза и заставила себя сесть на место. Чертов характер! Если у нее и была слабая надежда перетянуть на свою сторону кого-то из членов кабинета, то эта вспышка раздражения положила конец всем расчетам.
— Милорд, — произнесла она почти обычным тоном, — суть дела в том, что с их стороны никаких изменений не произошло. Разве вы не слышали, о чем свидетельствовал Амос Парнелл? Пьер и Сен-Жюст убили президента Гарриса, уничтожили все прежнее правительство и с тех пор правили Народной Республикой. Пьер погиб, а Сен-Жюст, кровавый палач и мясник, унаследовал его пост, его взгляды и его преступления. Людские жертвы для него ничто, для него важны власть и победа государства. Его государства. Из чего следует, что любые мирные предложение есть не что иное, как уловка, призванная выиграть время и, избежав разгрома, попытаться накопить силы для возобновления войны. И мы собираемся дать ему это время?
— Я рассматривал и такую возможность, — ответил Высокий Хребет. Лоб его покрывала испарина, но он тоже сделал усилие и вернулся к обычному тону. — Мы обсуждали ее с адмиралом Яначеком.
