Сергей Васильев - Центральная реперная
Вот, когда у меня Гурьев в напарниках был, я прямо намучился. Ему пока объяснишь, что от него хочешь и что ему делать надо, — из сил выбьешься, а толку — ноль, потому как всё время норовит по-своему сделать. Дескать, так легче и удобнее. Да не надо мне легче! Мне надо, чтоб по-моему было! Мне так нужно, и всё. А он спорить начинает. Зачем спорить? Работай! Будет он работать, как же! Потому что упертый, не меньше, чем я. Ему на своем настоять надо. Тогда он значимость свою чувствует и пыжится от этого.
Наталья никогда так поступать не будет. Она всё точно сделает, как ей сказано. А вот когда уже сделает, тогда и выскажет. Дескать, неумеха я и вообще культурно себя вести не умею. И лучше б она к Потапову работать пошла, он приглашал.
Ну, и шла бы, честное слово! Никто же не держит! Сама выбирала — с кем работать, я не напрашивался. Может, лучше чтоб мы вообще никогда не встречались? Я б тогда спокойно работал, ни о ком не думал, философии не разводил. Вкалывал бы, и все дела. Не мучился бы, как сейчас. А она не понимает моих мучений. С ее точки зрения — ничего особенного не происходит: ну, не могу же я что-то чувствовать! Не по мне это!
Никак в прошлое не вернуться и жизнь свою не переиграть. Всё. Поздно. Кончился Василий Сергеев. Потерялся. Сам же и виноват. Вообразил невесть что, а теперь расплачивайся. Эх!
— Василий! Блок справа! Василий!
Пришлось от мыслей отвлекаться и возвращаться к насущному. К монтажу.
Подождут чувства.
* * *8
Оранжево-желтый газовый гигант с облаками из замершего аммиака, метана и водяного льда, с широким шлейфом водородно-гелиевой атмосферы, окруженный множеством мелких спутников и вездесущей ледяной пылью. Белые и рыжие полосы клубками мохнатых гусениц, вихри и пятна — всё это несется, кружится и бушует, разгоняемое вращением планеты. Если долго смотреть, кажется, что диск планеты наплывает на тебя, засасывает, и ты летишь туда, в эту бешеную круговерть, далеко-далеко. Проваливаешься в бездонные глубины жидкого водорода, чтобы достичь, в конце концов, дна. Раздавленным атмосферным давлением или гравитацией. Насладившимся безумной красотой…
Изображение на экране ничем не отличалось от картинки, которую Матвей видел еще на Земле. Разве что возможностью рассмотреть детали. Этим Матвей и занимался: то приближал, то удалял поверхность планеты-гиганта. На самом деле, делать ему ничего не хотелось. Даже смотреть на уже надоевший газовый гигант. Настроение было скверным: жена Наталья, к которой он уже как с неделю прилетел, наотрез отказывалась возвращаться домой. Конечно, она ему обрадовалась, как же без этого. И секс в невесомости, если приноровишься, классная штука! Не в пример земному. Но лететь на Землю? Ха! Чего она там потеряла? Не для того она целый год ходила по инстанциям, уговаривала и угрожала, потом привыкала к местным условиям и традициям, чтобы внезапно всё бросить и вернуться. Да и что ей там делать, внизу? Дома сидеть? Смотреть сериалы, судачить с соседками о житье-бытье и ждать с работы мужа-журналиста? Ха!
Так что, Матвей, отправляйся обратно один. Нет, конечно, можешь и здесь пожить — никто не гонит. Благо, задание редакции позволяет заниматься сбором материала. Потом мы все прочтем отличную статью о буднях монтажников на станции.
Матвей прекрасно знал, что переубедить Наталью практически невозможно. И нужно прикладывать массу усилий, чтобы настоять на своем, когда она уже всё решила. Знал, но всё еще надеялся. У него в голове не укладывалось, как женщина может чувствовать себя комфортно в окружении одних только мужчин. Ну, и еще роботов. Но роботы, как известно, чувств не испытывают, на женские прелести внимания не обращают. В отличие от шлюзовых, монтажников, снабженцев, сетевиков, инженеров, энергетиков, начальства и многих, многих других.
— Ты ничего не понимаешь! — сказала Наталья. — Они меня ценят. Можно сказать даже любят.
— Вот этого-то я и опасаюсь… — ответил Матвей и ушел от разговора.
Теперь он мрачно смотрел на раздутое тело Ю-2 и размышлял — не улететь ли ему прямо сейчас? Ну, ладно, не прямо, а условным утром, с первым рейсом. Хотя можно и чуть задержаться: всё же собрать материал для статьи, поговорить с людьми. Наверняка, вспомнят что-нибудь интересное, что не входило в официальные отчеты. Рабочий процесс — штука непрерывная и связанная с неожиданностями. Вон, небось, даже ночью работают.
Матвей переключился на изображение с выносной камеры и попытался понять — что же делают монтажники. Они перелетали от контейнера к контейнеру, копошились, как маленькие мошки на блюде фруктов, что-то двигали, суетились. По слухам, которым Матвей не очень доверял, разбирали термоядерный реактор. Рабочее пространство было освещено несколькими крупными светильниками, отчего тени на контейнерах выглядели кривоватыми, многорукими и многоногими. Матвей потянулся, представил, как у монтажников вырастают дополнительные руки, так нужные им в работе, и тут же придумал название будущей статье. "Руки монтажников" — так он ее назовет.
В этот момент светильники погасли. Погасли габаритные огни станции. Погасли бакены коридора вхождения. Погасло всё. Одновременно.
И только тусклый оранжево-желтый свет Ю-2 еще какое-то мгновение оставался на экране Матвея, обрамляя черный провал силуэта станции.
Вслед за этим выключились всё оборудование и аппаратура в каюте.
Совпало несколько событий.
Подошло время замены бланкета у одного из рабочих реакторов. Ничего особенного — всё по графику. Работа трудоемкая, радиоактивно опасная, выполняемая исключительно дистанционно с помощью манипуляторных систем. С первого реактора сняли систему охлаждения, разобрали этот самый поглотитель нейтронов и отбуксировали его подальше от станции. Одновременно с этим началось комплексное тестирование и профилактика всех систем.
Предусматривалось, что второй реактор обеспечит минимум энергопотребностей, хоть и на пределе мощности. К тому же, на третий день разборки к станции пристыковался грузовой корабль, который привез низкоактивируемый рВ-реактор — последнее слово современной энергетики. Корабль разгрузили и отправили обратно, а груз так и остался нераспакованным, ожидая, когда освободятся монтажники с первого реактора.
Второй реактор проработал еще два дня. В двенадцать часов условной ночи контрольные приборы зафиксировали удар по корпусу реактора, а следом за ним произошел срыв плазмы. Реактор перестал выделять тепло, турбогенератор — вырабатывать электроэнергию.
Свет на станции погас.
Разумеется, никто не подозревал — в чем конкретная причина остановки реактора, что именно повредил метеорит. На первый взгляд все системы были в порядке. Тем не менее, рабочей смене перезапустить реактор не удалось.
Была еще одна проблема, о которой никто не подозревал. Кроме всего прочего, осколки метеорита повредили стенку сепаратора пара, вывели из строя систему конденсации, фильтры-регенераторы, а также систему комплексного оповещения. Клапаны сброса пара заклинило. Сигнал "неисправность" с конкретизацией места просто не включился. В сепараторе, вместе с паровоздушной смесью, начал скапливаться водород, образуя гремучую смесь.
До взрыва, который разнесет реактор, оставалось двадцать часов.
Директор станции, Владимир Аристархович Широков, проснулся вовсе не от будильника. До подъема оставалось часа четыре, не меньше, а то и все пять: Широков не чувствовал себя выспавшимся. Стрелки на циферблате наручных часов, которые он снял перед сном, не были видны. Цифры настенных часов не горели. И вообще было темно и душно. И еще — тихо.
Широков попытался припомнить — что же его разбудило. Вроде бы, какой-то сон. Ну, да, кошмар. Будто главный инженер одну за другой подкладывает ему на грудь пуховые подушки и каждый раз спрашивает — не хватит ли. "Хватит, хватит!" — хочется крикнуть Владимиру Аристарховичу, но никак не получается. А Потапов всё подкладывает и подкладывает. Радостный такой.
Владимир Аристархович выпутался из гамака, на ощупь дотянулся до двери, открыл ее и выглянул в коридор. Горели оранжевые лампы аварийного освещения. Директор чертыхнулся и ударил по кнопке общего сбора.
По идее, должна была включиться сирена, замигать потолочные плафоны и строгий женский голос попросить всех срочно явиться в рабочую каюту директора. Ничего такого не произошло. Широков опять чертыхнулся, забормотал: "личная связь, личная связь", вернулся в спальню и отыскал телефон. Нажал опцию "звонок всем" и хрипло произнес:
— Немедленно… кх-хм… повторяю, немедленно всем начальникам служб прибыть ко мне. Особенно — главному энергетику. У нас проблемы.
Владимир Аристархович посмотрел на экранчик и недовольно поджал губы: у половины ответственных руководителей телефоны были выключены. Оставалось надеяться, что оповещенные разбудят остальных по дороге.
