Александр Колпаков - Гриада
Хмуря клочковатые жесткие брови, он без конца вычислял все новые и новые варианты траекторий, не давая отдыха электронному вычислителю. Но все было безрезультатно: на экранах сияли, словно смеясь над нами, незнакомые звезды, сплетаясь в узоры никогда не виданных созвездий.
— Мы израсходовали восемьдесят процентов топлива, — упавшим голосом доложил я академику, проверив интегральные кривые расхода энергии.
Петр Михайлович ничего не ответил, а только ниже опустил голову, в который уже раз подбирая траекторию движения, выводящую нас в планетную систему желтой звезды типа Солнца в юго-восточной части Змееносца. Если, конечно, верна его гипотеза, разработанная еще на Земле…
Три года мы окружены этим сверкающим калейдоскопом цветных солнц, которые густо усыпали небесную сферу. Как хочется снова увидеть ласковый земной небосвод! Именно небосвод, а не этот черный, точно сажа, полый шар, в центре которого мы как будто помещены. Внутренняя поверхность шара усыпана блестящими шляпками звезд, число которых бесконечно больше числа звезд, видимых с Земли. Каким мертвым представляется галактическое небо, блестящие звезды которого совершенно неподвижны, как золотые гвозди в церковных куполах! Они не мерцают и видны предельно отчетливо. Кое-где чернота позолочена или посеребрена — это туманности и Млечный Путь, яркой широкой полосой идущий по большому кругу внутри черного небесного шара. Из бортового иллюминатора видно сияющее золотое облако — центр Галактики.
Досадно, что нельзя развить большую скорость движения: не позволяют чудовищно сильные поля тяготения, окружающие нас со всех сторон.
Вот и «сегодня» меня разбудил тревожный, все нарастающий вой гравиметра. Сомнений не было: астролет вошел в неведомое гравитационное поле. Но почему это произошло так неожиданно? Почему прибор безмолвствовал несколькими часами раньше, хотя он должен был подать сигнал еще сутки назад, судя по силе встретившегося поля?.. Может быть, мы опять перешагнули какой-нибудь порог недозволенного?
Но ничего подобного не было. Стрелка акцелерографа показывала замедление, скорость держалась на уровне девяноста тысяч километров в секунду. Прибор продолжал выть.
— Ничего не понимаю, — пожал плечами Петр Михайлович. — Похоже, будто это поле тяготения было окружено какой-то стеной, а мы ее внезапно пробили.
Я включил экраны. Та же черная полая сфера.
Но в левом углу бокового проектора мы заметили необычно огромное солнце-звезду, расположенную к нам явно ближе всех остальных.
— Половина светового года, — сказал я Самойлову, определив до нее расстояние.
— Вероятно, это потухающая.
Неожиданно все экраны астротелевизора вспыхнули ослепительным иссиня-фиолетовым светом причудливых оттенков. Интенсивность лучистой энергии была столь велика, что три экрана мгновенно потухли: очевидно, у них вышли из строя преобразователи излучений. Ничего не понимая, я смотрел на это призрачно-фиолетовое лохматое светило. Словно неведомый великан взглянул на нас своим огромным зловещим оком. Звезда была величиной с купол Исаакия!
Ее видимый диск был в десятки раз больше солнечного, наблюдаемого с Земли. В довершение всего светило увеличивалось, распухало на глазах. Во все стороны от него тянулись огромные газовые струи.
— Вспышка Сверхновой, — произнес Самойлов напряженным голосом. Я видел, что ОН находится в состоянии сильнейшего волнения. — О Сверхновых звездах я знал лишь по учебникам астронавигации, где они вскользь упоминались, и не придал большого значения волнению академика.
Временами часть поверхности звезды мутнела, заволакивалась клубящимися газовыми вихрями, и казалось, что звезда подмигивает нам.
С трудом разбираясь в необычном узоре созвездий, я определил, что астролет на пути к созвездию Змееносца. Это было утешительно: траектория не слишком уклонилась от недавно намеченной Самойловым. Значит, все в порядке? И я вопросительно повернулся к ученому.
— Проклятая звезда! — с досадой заговорил он. — Она закрывает нам путь к желтой звезде. Мы должны пойти на сильное искривление траектории. А это уменьшит нашу скорость до черепашьего хода, мы потеряем массу времени и энергетических ресурсов, так как в результате вспышки Сверхновых звезд вокруг них образуются гигантские туманности, состоящие из раскаленной материи. Они имеют размеры в пять — шесть световых лет.
— Мне это известно, — вставил я.
— Но это еще не все, и даже не самое главное, — продолжал он. — Эти раскаленные газовые массы несутся наперерез нам со скоростью шести тысяч километров в секунду.
— По сравнению с нашей это ничтожная скорость.
— Неужели? — с иронией возразил академик. — А мы не знаем, сколько времени они уже в пути… И потом ты забываешь о поле тяготения. (Я невольно прислушался к зловещему гулу гравиметра). Если оно искривит прямолинейную траекторию корабля, нас не спасут никакие антигравитационные костюмы. Смерть живого существа будет неизбежна. Значит, нужно развить максимальную скорость самым бешеным темпом, на пределе допустимого ускорения. Свернуть в сторону «Урания» не может; при скорости в девяносто тысяч километров в секунду можно двигаться только по линии светового луча. Нужно проскочить зону вспышки Сверхновой прежде, чем раскаленная материя перережет нам путь. С помощью электронного анализатора я быстро прикинул: газовые вихри пройдут оставшееся до нас расстояние за два с половиной часа. Медлить было нельзя. Я бросился включать главный двигатель.
Прошло полчаса. Экраны заволокло туманной дымкой, пронизанной ярко-синими и бело-голубыми газовыми вихрями. Я все подбавлял и подбавлял мощности. Гравитонный двигатель ревел, сотрясая корпус «Урании». Я неотрывно следил за стрелкой акцелерографа. Монотонно бормотал автомат: «Двести метров в секунду за секунду… пятьсот… девятьсот…» — Представляешь, какие грандиозные процессы совершаются сейчас в недрах этой Сверхновой! — с хорошо знакомым мне воодушевлением начал вдруг Петр Михайлович. Как видно, его ничто не смущало, даже наша возможная гибель, которую он только что предрекал. — Сверхновые звезды — это особый тип неустойчивых, самовзрывающихся звезд. Родившись на заре времен, они затем проходят путь превращения от звезды, состоящей из атомных ядер, в нейтронную звезду. Как это происходит? В конце своей жизни звезда «сожжет» в термоядерных реакциях весь водород, который в ней содержался. В этот момент в ее недрах развиваются температура, равная миллиардам градусов, и чудовищное давление в сотни миллиардов атмосфер! Под действием давления электроны «втискиваются» в ядра атомов и нейтрализуют электрический заряд протонов. Ядро атома превращается в скопление нейтронов. Силы электрического отталкивания в атомах исчезают, и начинается мгновенное сближение нейтральных теперь ядер атомов. Звезда сжимается с огромной скоростью, и сразу бурно освобождается энергия тяготения. Сверхновая вспыхивает с гигантской, страшной силой, превращаясь в сверхяркую, сверхгромадную звезду величиной с нашу Солнечную систему! Температура ее поверхности достигает пятисот тысяч градусов — почти в сто раз выше температуры поверхности Солнца! Избыток светового излучения срывает со звезды ее «одежды», внешние слои, которые с огромной скоростью уносятся прочь, в мировое пространство. Остаток звезды спадает к ее центру, как карточный домик, и утрамбовывается до плотности нейтронов. Диаметр звезды уменьшается до десяти — да-да! — всего до десяти километров! Утрамбовывание настолько плотное, что наперсток с веществом звезды весит сто миллионов тонн!
— Не увлекайтесь, — предупредил я ученого. — Нам пора сцепить зубы и распластаться в креслах, ибо ускорение все нарастает.
«Девятьсот девяносто пять…» — подтвердил говорящий автомат.
Академик умолк, с трудом переводя дух. Вскоре нельзя было шевельнуть ни рукой, ни ногой… Тысяча «жи», то есть десять километров в секунду за секунду.
Тысячекратная перегрузка веса! Это был предел защитной мощности антигравитационных костюмов. Мы и так до отказа вывели гравитонные излучатели.
Выйди сейчас из строя антигравитационная защита — и конец, ибо при таком ускорении каждый из нас весил семьдесят-восемьдесят тонн! Нас мгновенно раздавила бы собственная тяжесть.
Истекал второй час. Больше не выдержать перегрузки. «Урания» развила за эти сто двадцать минут скорость с девяноста тысяч до ста шестидесяти тысяч километров в секунду. «Кажется, проскочили», — с облегчением сказал я себе, когда турбулентные вихри, сквозь которые призрачно проступало лохматое светило, стали медленно сползать с экрана.
Едва мы отдышались после этой бешеной гонки, как Самойлов снова заговорил о Сверхновой: — Я изложил только одну из теорий процессов, вызывающих гигантскую космическую катастрофу, вспышку Сверхновой. Более обоснованной является радиоактивная теория вспышек. Установлено, что спустя сто дней после вспышки Сверхновая достигает максимума блеска, а через пятьдесят пять дней излучает половину всей энергии. Эта закономерность говорит о радиоактивном распаде в ядре звезды, которое состоит из бериллия, стронция и калифорния — самого тяжелого элемента в таблице Менделеева.
