Василий Головачев - Реквием машине времени
– Ну что, не боязно? – спросил он девушку. – Рискнем еще разок? Вдруг получится?
– Рискнем! – отчаянно кивнула Тая. – А как?
Костров засмеялся.
– Я и сам не знаю. Подлетим к их куполу и попробуем мысленно «предложить им дружбу».
Вертолет набрал полтораста метров высоты и медленно, словно крадучись, подобрался к заселенной пауками просеке.
Сквозь пелену дождя открылось странное зрелище: кипенно-белое облако в форме конуса придавило лес, возвышаясь над опорами линии электропередачи на добрый десяток метров. Диаметр облака достигал трех километров, края его постепенно редели, растворяясь в лесу, смешиваясь с кустами и деревьями. Над конусом всплывал пар, столбом поднимался струящийся от жары воздух. Было в этом зрелище что-то нереальное, чуждое восприятию; человек двадцатого века не встречал еще на Земле ничего подобного. Гармония паутинного конуса потрясала, притягивала и отвращала одновременно. Присутствовал в ней нечеловеческий, чужой и холодный элемент, чужой и холодный расчет. И мороз пошел по коже, когда Костров вспомнил, что творцы конуса – пауки.
– Начали? Думай о пауках, предлагай им, фигурально выражаясь, руку дружбы, а главное – пусть очистят доступ к ЛЭП! Держись!
Вертолет плавно пошел вниз.
Навалилась душная, жаркая тишина, снова боль толчками отозвалась в позвоночнике, в грудной клетке. Костров закрыл глаза и застыл, вцепившись руками в полукольцо штурвала.
Сквозь сомкнутые веки мелькнула бесшумная белая вспышка, потом еще и еще. Проговорила что-то Тая. И вдруг перед глазами Ивана появилось видение: бесконечный лес и белое поле паутины на нем. Оно растет, растет, поглощая лес, пока не останется ничего, кроме искрящегося паутинного покрывала…
– Нет! – крикнул Костров, а может, хотел крикнуть. Он представил себе, как у паутины встречаются человек и паук, но, кроме протянутой руки для дружественного «рукопожатия», выдумать ничего не смог.
В ответ в голове взорвалась бомба недоумения, словно по обнаженному нерву, управляющему приемом сигналов эмоционального состояния собеседника, ударили топором…
Обливаясь потом, Костров упрямо продолжал опускать машину к паутинному конусу, попытался представить рядом человеческий город и паутинный, расположил вблизи от них теплоэлектростанцию. Люди протянули от электростанции к паукам линию электропередачи, построили канал и пустили воду. Костров подождал, сосредоточиваясь и прислушиваясь к своим ощущениям – грозный звон недоумения и угрозы слегка утих. Тогда Иван быстро «нарисовал» человека, входящего в паутину паучьего конуса, перечеркнул его, потом то же самое проделал с пауком, подползающим к городу…
Ничего не произошло…
Костров открыл глаза, посмотрел на Таю, и в следующее мгновение накатилась волна жуткой, холодной, нечеловеческой тоски и угрозы… Все померкло перед глазами…
«Не поняли! – подумал Костров, на мгновение теряя сознание и тут же выныривая из омута тьмы. – Не поняли! Назад!»
Но назад он не успел…
Ивашура, запыхавшись, выбежал на поляну и быстро оглядел оставшихся.
– Кто полетел?!
– Костров, – тихо ответил Гаспарян.
– Один?
– С журналисткой… Я не успел на минуту…
– Ч-черт! – Ивашура стукнул кулаком о кулак. – Надо было мне с ним идти…
Из-за деревьев вертолета не было видно, но доносился то нарастающий, то удаляющийся рокот моторов.
Несколько минут прошло в молчании. Потом двигатель вертолета взревел как-то необычно и стих. И тотчас же над лесом в стороне болота встал в полной тишине столб бледного золотого сияния. Вокруг него закружились облака, заиграли сотни крохотных радуг. Потом – люди зажмурились – невероятный золотой водопад огненных стрел хлынул с небес на землю, раздалось громкое ядовитое шипение, пахнуло горячим ветром, озоном…
Сияние над лесом сдвинулось в фиолетовый диапазон. Струна, державшая всех в напряжении, зазвенела сильней, так что все перестали слышать обычные звуки: скрип стволов деревьев, хлопанье брезента палаток, шорохи и журчание воды.
– Что же это? – сказал Гаспарян. – Игорь, что это?!
– Всем – уходить! – опомнился Ивашура, оглянулся, ища кого-то глазами. – Лейтенант, командуй: всем быстро уходить отсюда к городу, солдатам тоже! Быстро, быстро! Давай команду своим. Чего стоите? – повернулся он к остальным. И было в его голосе нечто такое, от чего все безмолвно кинулись к дороге: Матвеев, Глазунов, шофер, солдаты…
Гаспарян бросился было за ними, но остановился, увидев, что Ивашура что-то ищет у палатки с аппаратурой.
– Игорь, а ты?
Ивашура вырвал из рюкзака кинокамеру, накинул ремень на шею и снова наклонился над рюкзаками.
– Погоди-ка, Сурен.
Гаспарян подскочил к начальнику отдела, тот протянул ему фонарь и ружье.
– Держи. Зови Михаила, пойдем искать Ивана. Кажется, они с Таей упали…
– Миша! – крикнул Гаспарян, и словно в ответ на его крик под ними вдруг загремело, зарычало, земля ударила в ноги, встала дыбом… Людей бросило к дороге на несколько метров. А в стороне болота показалась над лесом какая-то темная громада, окутанная сеткой молний, стала расти в высоту, пока не достигла низкой пелены туч. Земля снова содрогнулась, низкое рычание вырвалось из ее недр, звук становился громче, нестерпимее. Тон его повышался, пока не превратился в свист и не ушел в ультразвук. И тогда те, кто еще не потерял сознания от звукового шторма, услышали не то плач, не то скулящий вой, полный ужаса, тоски и безнадежности, – кричали гибнущие пауки…
ЧАСТЬ II
ОДНИ МЫ
Глава 1
Сначала пришла боль: кололо в боку, болела голова, ныло правое бедро. Потом пришел звук: тоненький всхлип, повторяющийся каждые полминуты. Но свет не приходил, хотя Иван уже разлепил глаза и таращился во тьму изо всех сил. От напряжения глаза заломило, в них поплыли огненные колеса и светящиеся узоры – иллюзия света.
«Где это я? – вяло подумал он и пошевелил рукой перед глазами, пытаясь разогнать темноту. – Уж не ослеп ли, чего доброго?»
Потрогал веки – целы, но тьма не рассеивалась. Попробовал сесть, и боль сразу накинулась на все тело. Иван охнул, тихо выругался, но все же заставил себя приподняться.
«Вертолет, – пришла догадка, – вертолет разбился, но я остался жив. А Тая?!»
Чувствуя себя так, словно в теле рвались сухожилия, Иван с натугой встал.
– Тая!
Глухое эхо, словно в сыром склепе.
– Таисия! Где ты?
Всхлипы и тишина. И темнота.
«Никого… Где же я, черт возьми?! В лесу, что ли? Ночью? Не похоже…»
Иван сделал шаг. Загремело, будто по каменному полу покатились стеклянные банки.
«Нет, это не лес… фонарь бы сюда…»
Морщась, потрогал бедро и бок, но на ощупь определить что-то было невозможно, хотя на боку, кажется, вспух здоровенный синяк. Немудрено – сверзиться на вертолете со стометровой высоты!.. Как еще жив-то остался! Но где же все-таки Тая?
– Таисия! – позвал он еще раз. Как в вату. Потоптался на месте, прислушался к хрусту под ногами и равномерному всхлипыванию: шагах в десяти, если судить по громкости звука. Похлопал себя по карманам. Спички! Достал коробок, гадая, как он к нему попал, вспомнил – разжигал костер сутки назад. Сутки ли?
Чиркнул спичку, язычок пламени раздвинул мрак на несколько шагов. «Не ослеп, слава Богу. Под ногами белесые бугры, хрупкие, как высохшая молочная пенка. Это от них такой хруст. Паутина… Паутина?! Точно, вот и характерный узор…»
Спичка погасла. Иван вынул другую и остановился. Не спеши, эксперт, экономить надобно. Неизвестно, отыщется ли здесь еще коробок… Подумал, проверил карманы более тщательно. В куртке оказались расческа, ручка, носовой платок, записная книжка и конфета, в брюках – нож с выскакивающим лезвием и клок не то от газеты, не то от тетрадного листа. Годится. Свернул в трубочку и поджег.
Колодец! Вернее, что-то вроде круглого колодца диаметром около четырех метров. Стены в густой массе склеившейся и засохшей паутины, пол покрыт слоем той же паутины и сверху другим слоем – белых, как фарфор, полых трубок. Потолка не видать – высоко, выхода тоже незаметно…
Клок газеты догорел.
«Что еще зажечь? Записную книжку жалко, но выхода, кажется, нет. Выхода… Погоди жечь спички, выход можно поискать в темноте».
Он обошел колодец кругом, спотыкаясь на стеклянно звенящих трубках и пробуя стены. «Глухо! Настоящий колодец! Хорошо, что сухой. Неужели его сделали пауки в просеке, а я в него провалился?.. Но почему не видно неба? Тучи?»
Иван зажег свернутый в трубку лист из записной книжки и торопливо осмотрел бок и бедро. «Так и есть: на боку громадный кровоподтек до ребер, на бедре ссадина. Черт с ними, заживут! Выбраться бы отсюда…»
Попробовал добраться до стенки колодца сквозь шелушащийся слой паутины. «Похоже – камень… или бетон. Как же выбраться? Рубить в бетоне ступеньки? Абсурд!»
