Дэвид Брин - Прыжок в солнце. Звездный прилив
Крат счастливо заурчала. Да, пила близки к совершенству. Высокомерные и властные со своими клиентами и соседями, они торопливо выполняют любой каприз соро. Как прекрасно быть Старшим Патроном!
Она в долгу перед людьми кое за что. Всего за несколько столетий они полностью заменили тимбрими в роли пугала для непослушных клиентов. Они символизируют все недостатки либерализма возвышения. Когда Земля будет приведена в порядок, а земляне приобретут подобающий им ранг клиентов, придется поискать другой пример для устрашения.
Крат подключилась к собственной линии связи. На экране появилось изображение соро Притил, молодого командира одного из кораблей ее флотилии.
— Да, мать флота, — Притил чуть склонила голову. — Слушаю.
Крат сглотнула от такой наглости.
— Корабль шестнадцать был медлителен в последней засаде, Притил.
— Это только одно мнение. — Притил осматривала свой брачный коготь. Начала чистить его перед экраном: этот нарочитый жест подчеркивает безразличие.
Молодые самки обычно не понимают, что подлинное оскорбление должно быть тонким и не сразу обнаруживаться. Крат решила преподать Притил такой урок.
— Тебе нужно отдохнуть. В следующей схватке корабль шестнадцать будет все равно бесполезен. Но есть возможность вернуть ему честь, а может, и захватить добычу.
Притил подняла голову, она заинтересовалась.
— Да, мать флота?
— Мы уловили сигнал, который внешне похож на что-то другое. Мне это подозрительно.
Привкус интриги, очевидно, привлек Притил.
— Я хочу тебя слушать, мать группы.
Крат вздохнула от такой предсказуемости. Она знала: все молодые капитаны считают легендой ее предчувствия. И понимала, что Притил попадется.
«Тебе еще многому предстоит научиться, — подумала она, — прежде чем ты сможешь сбросить меня и занять мое место, Притил. Но сначала твоя шкура изукрасится множеством шрамов. С наслаждением я поучу тебя, дочь моя».
Джиллиан и Маканай смотрели на Такката-Джима и доктора Игнасио Метца, вошедших в лазарет в сопровождении трех крупных стеносов в военных доспехах и с застывшими лицами.
Ватгасети пропищал что-то неразличимо вызывающее и попытался встать перед ними. Помощницы врача затрещали сзади.
Джиллиан встретилась взглядом с Маканай. Вот оно, столкновение. Теперь они увидят, вообразила ли все это Маканай. Джиллиан еще надеялась, что у Такката-Джима и Метца есть веские причины для своих действий, и рана Крайдайки — на самом деле несчастный случай.
Маканай уже приняла решение. Акки, молодой гардемарин с Калафии, все еще не вернулся. Врач посмотрела на Такката-Джима, как на тигровую акулу. Выражение дельфина-самца вполне оправдывало такой взгляд.
У Джиллиан было тайное оружие, но она поклялась не пускать его в ход без крайней необходимости.
«Пусть они начнут действовать, — подумала она. — Раскроют свои карты, прежде чем я достану козырный туз из рукава».
Первые шаги могут оказаться опасными. Джиллиан успела только накоротке переговорить с Ниссом, потом заторопилась в лазарет. Ее положение может оказаться трудным, если она неправильно оценила степень атавизма на «Стремительном». Может, следовало оставить при себе Кипиру.
— Доктор Баскин! — Игнасио Метц не стал подплывать близко, он ухватился за поручень у стены и позволил стеносам проплыть вперед. — Рад видеть вас, но почему вы не известили о своем прибытии?
— Серьезное нарушение правил безопасности, доктор, — добавил Такката-Джим.
Вот как они решили это представить, подумала Джиллиан. И вполне могут засадить меня в карцер.
— Я явилась на совет корабля, джентльфин и джентльмен. Меня вызвала на него доктор Маканай. Жаль, что на мостике затеряли мой ответ. Я слышала, там все новые и неопытные операторы.
Такката-Джим нахмурился. Может, она и посылала сообщение, но оно пропало во всеобщей суматохе.
— Послание Маканай тоже нарушает приказ! А ваше возвращение противоречит моим распоряжениям.
Джиллиан изобразила удивление.
— Разве она не передала мне просто приглашение на совет корабля? Правила совершенно ясны. Вы должны созвать совет в течение двадцати четырех часов после смерти или выхода из строя капитана.
— Подготовка к совету идет. Но в чрезвычайных обстоятельствах исполняющий обязанности капитана может действовать и без помощи совета. Столкнувшись с открытым неповиновением приказу, я имею право...
Джиллиан напряглась. Ее подготовка ничего не даст, если Такката-Джим потерял способность к разумным действиям. Попробовать вскочить на автоврачей, и оттуда на парапет. От него совсем близко ее кабинет.
— ...задержать вас на время, пока не отменят чрезвычайные обстоятельства.
Джиллиан взглянула на стеносов. Неужели они способны причинить вред человеку? Присмотрелась и поняла — способны.
Во рту у нее пересохло, но она не показала этого.
— Вы неправильно оцениваете свой статус, лейтенант, — спокойно сказала она. — Я думаю, мало кто из финов на борту удивится, узнав...
Слова застряли у нее в горле. Джиллиан спиной ощутила холод, окружающий воздух словно задрожал и запульсировал. Она ухватилась за перила, и в голове ее родился глубокий рокочущий звук.
Остальные смотрели на нее, удивленные ее поведением. Но затем они тоже почувствовали. Такката-Джим развернулся и закричал:
— Пси-оружие! Маканай, дайте мне связь с мостиком! На насссс нападают!
Врач-дельфин отодвинулась, удивленная скоростью, с какой Такката-Джим мелькнул мимо нее. Джиллиан зажала уши руками, увидела, как Метц сделал то же самое; глухой звук становился все громче. Стеносы с расширенными от страха зрачками бились у стены.
«Попробовать прорваться сейчас? — подумала Джиллиан. — Но если это нападение, мы должны забыть распри и объединиться».
— ...некомпетентность! — кричал Такката-Джим в коммуникатор. — Что значит «всего тысяча миль отсюда»? Определите точно! Почему не действуют активные сенсоры?
— Подождите! — закричала Джиллиан. Она хлопнула в ладоши. И начала смеяться. Такката-Джим продолжал кричать на команду мостика, но остальные удивленно повернулись к ней.
Джиллиан смеялась. Хлопала по воде, колотила по ближайшему автоврачу, обхватила дрожащий бок Ватгасети. Тут даже Такката-Джим остановился, пораженный этим, по-видимому, психическим приступом веселья. Смотрел, позабыв о лихорадке на мостике.
— Том! — громко воскликнула Джиллиан. — Я говорила: он не может умереть! Черт побери, я тебя люблю, сукин... О, если бы я пошла, сейчас была бы уже дома!
Фины смотрели на нее; глаза их раскрылись еще шире, они начинали понимать, о чем она говорит.
А она смеялась, и слезы текли по ее лицу.
— Том, — негромко сказала она. — Я тебе говорила, что ты не умрешь! — И не глядя обняла ближайшего фина.
Звуки вернулись к Крайдайки, плывущему в невесомости.
Все равно что слушаешь Бетховена или пытаешься понять песню кита-горбача.
Кто-то оставил подключенной аудиосвязь: вдруг он произнесет еще что-нибудь. Но никто не подумал, что связь действует в обоих направлениях. Слова извне проникали в антигравитационный танк.
Они мучительно ускользали, как проблески мысли большой симфонии, намекали на то, что композитор уловил нечто неуловимое, такое, на что ноты могут лишь намекнуть, к чему мир никогда не приблизится.
Что-то кричит и фыркает Такката-Джим. Ясен угрожающий тон. Ясна и осторожная чистота голоса Джиллиан Баскин. Если бы только он мог понять слова! Но англик для него утрачен.
Крайдайки знал, что его корабль в опасности, но ничего не мог сделать. Старые боги еще не закончили с ним, они не дадут ему пошевелиться. Они должны показать еще многое, прежде чем он сможет служить их целям.
Он уже смирился с периодическими вспышками ужаса — будто ныряешь в глубину на схватку с гигантским спрутом, потом поднимаешься вверх глотнуть воздуха и снова опускаешься в хаос. Когда они снова потащат его вниз, он опять будет захвачен водоворотом идей-иероглифов, бьющимся сном, который чужд его мозгу инженера.
Это было бы невозможно, сохранись его центры речи. Крайдайки горевал о потере слов. Слушал звуки снаружи, сосредоточивался изо всех сил на странном музыкальном — знакомом ощущении.
Не все ушло, решил он. Время от времени он узнавал отдельные слова. Простые слова, в основном названия предметов и имена людей или названия простых действий, связанных с этими людьми.
Это могли сделать и его отдаленные предки.
Но запомнить больше трех или четырех слов он не мог, и поэтому ему невозможно было следить за разговором. Он мог с трудом расшифровать предложение и тут же забывал его, занявшись следующим. Это было мучительно трудно, и наконец он заставил себя отказаться от бессмысленных усилий.
