Дэвид Вебер - Пепел победы
— Но если они добьются успеха, их престиж поднимется еще выше.
— Это правда, — согласился Тейсман, несколько успокоенный рассудительным тоном гражданина Председателя. — С другой стороны, если в ближайшее время хоть кто-нибудь не замедлит наступление Белой Гавани, любые амбиции перестанут иметь какое-либо значение. Вы понимаете?
Сен-Жюст поднял брови, и Тейсман пожал плечами.
— Сэр, я всего лишь командующий флотом метрополии и не обладаю всей полнотой информации о положении на фронтах, но мне известно, что манти приближаются, сметая все на своем пути. Если мои догадки верны, — (то были не догадки, а точные сведения, полученные от Ле Пика, но этого он говорить не собирался), — ни одна из группировок, которые находятся между противником и столицей, не способна преградить ему путь. Двенадцатый флот — наше лучшее соединение, и если мантикорцев не остановит он, их не остановит никто. Враг захватит столицу, и война будет проиграна.
Произнеся эту фразу, он мысленно затаил дыхание. Сен-Жюст, однако, лишь медленно наклонил голову.
— Кроме того, — продолжил приободренный такой реакцией Тейсман, — следует рассмотреть еще одну возможность. Двенадцатый флот уже потерял в боях двух командующих оперативными группами. Нет никаких гарантий, что не произойдет и гибель третьего… или, даже самого командующего флотом. Особенно с учетом нового оружия мантикорцев.
Глаза Сен-Жюста заметно расширились. Несколько секунд он молча смотрел на Тейсмана, а потом сказал:
— Прошу прощения, гражданин адмирал, но последнее твое высказывание меня несколько удивляет. До сих пор, оценивая твой характер, я не предполагал столкнуться с проявлением подобного хитроумия. Это заставляет меня задуматься: почему ты делаешь такое предложение?
— Может, я и хитрый, но ваша хитрость, гражданин Председатель, общеизвестна. Не сочтите это за оскорбление: хитрость необходима даже флотскому тактику, а уж тем более политику, лавирующему среди интригующих группировок. Я сознательно апеллировал к вышей хитрости, ибо в столь отчаянной ситуации, как наша, стараюсь использовать все имеющиеся в нашем распоряжении ресурсы во благо государства. Хитрость — это тоже ресурс. Если потенциальную угрозу государству мы устраним руками противника, значит мы одним патроном убьем двух зайцев. И выиграем время для укрепления флота столицы.
Хмыкнув, Сен-Жюст несколько секунд молча смотрел на собеседника, после чего задумчиво заговорил:
— Некоторые из приведенных тобою доводов, гражданин адмирал, звучат весьма убедительно. И хотя все связанное с Турвилем и Жискаром по-прежнему не вызывает у меня доверия, их контролирует компетентный и надежный народный комиссар. Более того, должен признать — хоть мне и не хочется этого делать, — что «доказательства» их вины пока остаются в области предположений. Не стану извиняться за то, что ощущаю настоятельную потребность устранить их… просто на всякий случай. После недавних событий в Новом Париже это естественное желание. Но ты прав: слишком резкие движения нежелательны. Мои консультанты и я сам не учли возможный нежелательный резонанс исчезновения этих двоих. Все это здравые суждения, и я ценю мужество, с которым ты их высказал. Не стану утверждать, что ты меня полностью переубедил, но я понял, что перед принятием решения следует еще раз все обдумать.
— Это все, о чем я хотел просить, сэр, — сказал Тейсман, вставая.
Сен-Жюст обошел стол, протянул руку и, после того как адмирал крепко пожал ее, проводил гостя к выходу.
— Надеюсь, гражданин адмирал, — сказал он напоследок с холодным юмором, — у тебя не разовьется привычка оспаривать мои приказы. Но в данном случае… спасибо.
— Не стоит благодарности, сэр. У меня нет ни малейшего намерения перечить приказам, и я не настолько глуп, чтобы допускать слова или действия, которые могут быть восприняты как угроза. Меня честно предупредили о том, что мое положение и доброе здоровье целиком зависят не только от того, насколько хорошо я справлюсь со своей задачей, но и от того, смогу ли доказать свою безупречную лояльность. Мне эта позиция вполне понятна, и я приложу все усилия, чтобы оставаться вне подозрений. Я по-прежнему намерен говорить правду — так, как я ее понимаю, но постараюсь выбирать выражения и держаться как можно дальше от всего, что способно навести тебя на мысль увидеть во мне новую Эстер МакКвин.
— Откровенное заявление, — отозвался Сен-Жюст, открывая дверь, и в его глазах промелькнуло нечто, похожее на искорку. — Ты, гражданин адмирал, смотришь глубже, чем я ожидал, и это хорошо. Я не настолько глуп, чтобы рассчитывать, будто все сохраняют лояльность исключительно из любви к моей персоне, и рад встретить человека, честно признающегося, что он боится навлечь на себя подозрения.
— Предпочитаю быть честным и откровенным, — Тейсман намеренно употребил слова, только что использованные гражданином Председателем, — поскольку попытки вести себя иначе могут вызвать непонимание, а на данный момент никто из нас не может себе этого позволить.
— Верно, гражданин адмирал. Совершенно верно! — согласился Сен-Жюст и прощально помахал рукой.
Тейсман вышел в приемную. Новая секретарша гражданина Председателя с любопытством подняла на него глаза, но тут же уткнулась в свои документы. Гражданин адмирал перевел дыхание, после чего пересек приемную и вышел в холл.
«О да, гражданин Председатель! — продолжал он про себя. — Откровенный и честный — вовсе не значит преданный и лояльный. Но я всем сердцем надеюсь, что ты не поймешь этого, пока не будет слишком поздно».
По пути к лифту и боту, который должен был доставить его к находящемуся на орбите флагману, Тейсман мысленно обратился к Хавьеру Жискару и Лестеру Турвилю.
«Я сделал все, что мог, — сказал он им. — Ради бога, постарайтесь остаться в живых как можно дольше. Очень скоро вы оба окажетесь до зарезу нужны дома… и вовсе не затем, о чем думает Сен-Жюст».
Глава 41
Хэмиш Александер стоял на флагманском мостике «Бенджамина Великого», сцепив руки за спиной, и по мере своих скромных сил пытался избавиться от ощущения богоподобного могущества.
На данный момент голосфера мостика представляла собой астрографическую схему участка между звездой Тревора и системой Ловат. Системы, подчиненные хевам, по-прежнему усеивали этот сектор болезненно-красной сыпью, но за последнее время произошли определенные изменения, к которым и присматривался, задумчиво изогнув губы, адмирал Александер.
Ловат находился довольно близко от центра сферы Народной Республики, всего в сорока девяти световых годах от столичной системы. Это был не завоеванный мир: планету заселили колонисты-хевениты. После убийства Гарриса местное правительство одним из первых объявило о безоговорочной поддержке Комитета. Как важный индустриальный центр Ловат представлял собой ценную добычу, однако находился так далеко от границ, что до недавнего времени никто даже не задумывался о возможности захвата системы.
Но времена менялись, и в последние годы стратеги Альянса и Республики стали рассматривать систему как возможную опорную точку перед броском на Новый Париж. Ловат всегда был неплохо укреплен, а теперь и вовсе ощетинился оборонительными сооружениями, почти не уступавшими по мощности тем, что защищали столицу. Местный оборонительный флот насчитывал несколько эскадр кораблей стены.
Представляя собой внушительную крепость, Ловат в течение одиннадцати лет войны казался столь безнадежно удаленным от линии фронта, что некоторые офицеры Альянса шутили: слава богу, что изобретен пролонг, с ним есть хоть какие-то шансы дожить до падения Ловата.
А сейчас на голосфере перед Александером в россыпь красных звезд Республики вклинивался мощный зеленый конус, основа которого покоилась на системах Сун-Ят к северо-западу и Велладей к юго-востоку, а вершиной была Текила. Острие конуса указывало на Ловат с расстояния всего в 3,75 светового года.
Обдумывая кампанию, которую он провел, чтобы достичь этой точки, граф Белой Гавани вынужден был признать, что она несопоставима даже с захватом звезды Тревора. Успех стал возможным лишь благодаря новым типам кораблей, от которых он когда-то с пренебрежением отмахнулся. Но он учился на своих ошибках и признавал чужие достоинства. И достоинства Хонор Харрингтон (тут его губы изогнулись в едва заметной потаенной улыбке), и Элис Трумэн, чьи ЛАК-крылья придали операции «Лютик» неизмеримое изящество и блеск.
«С хевами покончено, —думал он, изумляясь этой мысли. — Покончено. Новой технике, которую наши люди с каждым днем осваивают все лучше, они могут противопоставить только молитвы».
Мысли его постоянно возвращались к этой лихорадочной, яростной, стремительной серии операций, которая привела его в эту точку. Базируясь на техническом и тактическом превосходстве Альянса, он решил использовать оперативную концепцию, предложенную Трумэн и Харрингтон для операции «Лютик», и разделил Восьмой флот на автономные оперативные группы, поставив перед каждой определенную задачу. Главной ударной силой являлась группа 8.1, костяк которой составляли корабли класса «Харрингтон/Медуза». Эта оперативная группа двигалась напролом, сметая с пути оборонительные комплексы одной системы за другой ракетными атаками, на которые хевы просто не могли ответить. В то же самое время более легкие оперативные группы, в составе двух или трех носителей ЛАК и одного-двух супердредноутов, рассредоточились вокруг главной оси наступления, истребляя системные пикеты. ЛАКи обрушивались на врага как снег на голову, но даже в тех случаях, когда хевы успевали заметить их до нанесения удара, они неизменно выполняли задачу. Отчасти оттого, что операции были безупречно спланированы, но также благодаря умению, отваге и дерзости экипажей.
