Роберт Хайнлайн - Гражданин Галактики
– А что моя жена скажет? Сегодня болтать некогда, тетушка. — Сержант глянул на рабочего, меняющего буквы, почесал подбородок и сказал: — Выслеживаем пащенка старого Бэзлима. Вы его не видели? — Он снова посмотрел, что за работа идет у него над головой, пренебрежительно сощурил глаза.
– А и видела бы что мне тут, сплетни разводить?
– Гм-м-м… — Он повернулся к напарнику: — Рой, пройди-ка, проверь Эйс-Плейс, да туалет не забудь. Я послежу за улицей.
– О'кей, сержант.
Как только его напарник отошел, старший патрульный повернулся к гадалке:
– Невеселые дела, тетушка. Кто бы мог подумать, что старый Бэзлим шпионит против Саргона, а еще калека!
– Что-что? — она наклонилась вперед. — Это правда, что он помер со страху еще до того, как его на голову укоротили?
– У него яд был наготове, он же знал, что его ждет. Он был мертв до того, как его вытащили из норы. Капитан в ярости.
– Если он был уже мертвый, для чего же укорачивать?
– Что ты, тетушка, закон требует. Укоротили его, это точно, хотя это не та работенка, которую я бы хотел выполнять. — Сержант вздохнул. — Паршивый этот мир, тетушка. Эх, бедняга этот парнишка, которого старый негодяй с пути сбил… а теперь капитан и комендант жаждут спросить мальчишку о том, о чем им не удалось спросить старика.
– А много ли им от этого проку?
– Похоже никакого. — Сержант ткнул прикладом ружья в лужу нечистот возле водосточной трубы. — Но, будь я на месте мальчишки, я был бы уже далеко отсюда. Нашел бы фермера подальше от города, которому требуется дешевый работник, и о городе позабыл бы. Но, поскольку я не на его месте, я арестую его, как только он попадется мне на глаза, и притащу к капитану.
– Может, он сейчас прячется в поле, где-нибудь в горохе, и трясется от страха.
– Возможно. Но это все-таки лучше, чем оказаться без головы. — Сержант посмотрел в конец улицы и позвал:
— О'кей, Рой, хватит.
Уходя, он опять взглянул на Торби и сказал:
— Спокойной ночи, тетушка. Увидите его крикните нас.
– Сделаю. Хайль, да здравствует Саргон.
– Хайль.
Торби продолжал делать вид, будто работает, и старался унять дрожь, пока полицейские не торопясь уходили. Поток посетителей хлынул из кабаре, и тетушка принялась приговаривать свои присказки, суля славу, богатство и светлое будущее и все за одну монетку. Торби уже собрался было слезть, сунуть стремянку на место и затеряться в толпе, когда чья-то рука схватила его за лодыжку:
– Ты что это делаешь?
Торби обмер, он понял, что это владелец заведения, рассерженный тем, что портят его рекламу. Не глядя вниз, Торби сказал:
– В чем дело? Вы же мне заплатили, чтобы поменять вывеску.
– Я?
– Да, конечно. Вы велели мне, — Торби наконец глянул вниз и притворился удивленным и смущенным: — Ой, да это были не вы.
– Разумеется, не я. А ну, слезай оттуда!
– Но могу. Вы же меня за ногу держите!
Мужчина отпустил ногу Торби и отступил. Торби стал слезать.
– Не знаю, что за идиот велел тебе… — он осекся, когда лицо Торби оказалось в круге света: — Ух ты, да это же тот самый нищий!
Торби бросился бежать, мужчина кинулся за ним. Мальчик то нырял в гущу людей, то выбирался из нее, а сзади раздавались крики: – Патруль! Патруль! Полиция!
Потом Торби снова оказался в темном дворе. Охваченный возбуждением, он ринулся вверх по водосточной трубе. Лишь пробежав по десяткам крыш, он наконец остановился, сел, опершись на дымовую трубу, перевел дыхание и задумался.
Папа мертв. Этого не может быть но это так. Фараон так не сказал бы, если б не знал точно. Ой… ой… папина голова, наверно, торчит на колу на помосте вместе с головами других казненных. Эта картина вызвала у Торби суеверный ужас. Наконец, раздавленный горем, он рухнул лицом вниз на крышу и разрыдался.
Прошло много времени, пока он поднял голову, вытер лицо тыльной стороной ладони и выпрямился.
Папа умер. Что же теперь делать?
Как бы то ни было, папа избежал допроса. Чувство гордости пополам с горечью охватило Торби. Папа всегда был самым умным. Они его поймали, но последнее слово осталось за ним.
Да, но Торби-то что теперь делать?
Тетушка Сингхэм велела ему скрыться. Фараон ясно сказал: надо выбираться из города. Хороший совет: если он не хочет, чтоб его укоротили, лучше оказаться за городом еще до рассвета. Папа предпочел бы, чтобы он боролся, а не просто сидел и ждал шпиков. Теперь, когда папа погиб, Торби может сделать для него только это. Проклятье!
«Когда я умру, ты должен найти человека и передать ему поручение. Могу я на тебя положиться? Ты не станешь дурить, не забудешь?»
Да, папа, ты можешь положиться на меня. Я ничего не забыл я передам! Впервые за все это время Торби вспомнил, почему он сегодня так рано вернулся домой: в порт прибыл Свободный Маркетерский Корабль «Сизу», и его капитан был в папином списке. «Передашь первому, кто появится», вот что сказал тогда папа. Я не подведу, папа, я помню, я все сделаю, сделаю! Самым лучшим образом!
Торби не испытывал угрызений совести при мысли о том, что собирается совершить «измену». Его привезли сюда рабом, против его воли, и он так и не стал патриотом Саргона, да и Бэзлим никогда не пытался сделать его таким. Самое сильное чувство, которое он испытывал к Саргону, был суеверный страх, а теперь даже страх растворился в жажде мщения. Он не боялся ни полиции, ни самого Саргона, он хотел только скрыться от них на время, чтобы успеть выполнить поручение Бэзлима. А потом… что ж, если они его поймают, пусть отрубят голову, он только должен выполнить до этого данное ему поручение.
Если только «Сизу» все еще в порту… Он должен там быть! Во-первых, надо убедиться, корабль еще на месте, потом… нет, сначала надо скрыться с глаз долой. Сейчас, когда он уже ничего не может сделать для папы, ему еще в миллион раз важнее спрятаться от фараонов.
Скрыться с глаз; узнать, на стоянке ли еще «Сизу»; передать поручение капитану… И все это придется делать под носом у патрульных, которые всюду ищут его. Может, лучше пробраться к верфи, где его Не знают, проникнуть на ее территорию и обходными путями в космопорт, искать «Сизу»? Нет, это глупо: его уже один раз чуть не схватили по дороге к верфи из-за того, что он не знал окрестностей. В этом квартале, по крайней мере, он знает каждый дом да и людей.
Ему нужны помощники. Нельзя ведь просто выйти на улицу, останавливать космонавтов и задавать вопросы. Кто же у него такой верный друг, чтобы помочь?… Кто рискнет связаться с полицией? Зигги? Глупости, Зигги заложит его, если ему пообещают награду. Зигги за два минима мать родную продаст. Зигги уважает только тех, кто выглядит на первый сорт, да и вообще он молокосос.
Кто же еще? Торби пришел к выводу, что друзей у него не так уж много, и большинство из них такие же мальчишки, как он. Да и неизвестно, как их найти ночью, а днем опасно слоняться по улицам в надежде набрести на кого-нибудь из них. Адреса некоторых он знает, но среди них нет ни одного, на кого можно положиться и быть уверенным, что их родители не донесут в полицию. Большинство честных горожан, знакомых Торби, предпочитают не совать нос в чужие дела и не портить отношения с полицией.
Надо выбрать одного из папиных друзей.
Но их список он исчерпал так же быстро. Чаще всего он просто не знал, друзья ли это или родственники, или просто знакомые. Пожалуй, единственная, к кому можно пойти и кто способен помочь, это матушка Шаум. Однажды она их приютила, когда им пришлось уйти из своего жилища из-за газовой атаки. И у нее всегда находилось для Торби и теплое словечко, и прохладное питье.
Как только забрезжил рассвет, он отправился к ней.
Матушка Шаум обитала в пивнушке на Веселой улице, недалеко от служебного входа в космопорт. Через полчаса, снова переправившись по крышам, дважды спустившись в задние дворы и снова поднявшись, один раз перебежав освещенную улицу, Торби оказался на крыше ее дома. Подойти прямо к двери он не осмелился: здесь могли оказаться посторонние и позвать патруль. Он решил воспользоваться черным ходом, спустился и присел на корточки среди мусорных баков. На кухне раздавались голоса. Пришлось снова лезть на крышу. Он хотел проникнуть на чердак, но дверь оказалась заперта, и взломать ее голыми руками было невозможно.
Он пролез к задней части крыши: все-таки ему хотелось попытаться проникнуть через черный ход, но уже почти рассвело, и ему пришлось отступить, чтобы его не заметили. Торби взглянул вниз и заметил вентиляционные отверстия, ведущие на низкий чердак, по одному с каждой стороны. В них с трудом протискивались его плечи; все же это был путь внутрь дома. Отверстия были забиты досками, но, приложив усилия, он отодрал эти доски за несколько минут. Теперь оставалось самое неприятное: протиснуться в отверстие. Он просунул туда ноги и влез до бедер, но тут лохмотья штанов зацепились за сырые края досок, и он застрял, точно пробка: нижняя часть тела уже проникла в дом, а руки, грудь и голова торчали наружу вроде какой-то фантастической скульптуры. Торби не мог шевельнуться, а небо все светлело.
