Рэндалл Биллс - Основатели кланов I: Исход
Глубокая Периферия
27 июня 2785 года
Андрея осторожно, но крепко взяли за руку. При попытке освободиться он чуть не сломал себе кисть и только тогда сообразил, что удерживает его Уиндхэм. Он понимает меня. Он знает, что это все для меня значит – быть использованным вот так запросто.
В тот же момент Андрей понял: он не может попросту сбежать, не потеряв при этом лица. Он развернулся в сторону подиума и увидел то, что и ожидал: адмирал положил руку на плечо очередного гражданского и требовательно глядел в его сторону.
Более тысячи глаз уставились на Андрея. Он физически чувствовал тяжесть вопросительных взглядов, невысказанных желаний, жадности… Теперь, когда они увидели в своей среде одного из Керенских.
– Андрей, какая замечательная неожиданность, что вы нашли для нас время! – И снова невидимыми руками слова адмирала формировали человеческую массу.
Ну да, неожиданность. Только вот голос твой звучит совершенно не удивленно. На таком расстоянии ты бы меня нипочем не узнал.
Вид пустого пространства там, где недавно стояла она – где недавно стояла Джес – приносил боль.
– Я уверен, что генерал приказал вам прибыть сюда вместо себя, не так ли? Чтобы выслушать этих людей?
Интересно, они замечают, как ненавязчиво он продолжает унижать генерала? – Андрей медленно направился к подиуму, словно беспомощная муха, запутавшаяся в адмиральских сетях. Когда он приблизился к сцене, сил ему придавала лишь мысль об Уиндхэме – тепло его дружбы помогало приготовиться к тому, что предстояло.
Толпа расступалась перед Андреем почти испуганно, стараясь не прикасаться к нему. Тысячетонный космический крейсер, без труда прокладывающий путь сквозь вечную тишину пространства. Если бы он только мог чувствовать себя таким же могучим и невозмутимым! Уж скорее – дырявая шлюпка со сломанной мачтой и пробоинами ниже ватерлинии.
Многие месяцы ему удавалось избегать общественного внимания, прячась в одиночестве третьей смены. Теперь Андрей чувствовал себя неуютно под пристальными взглядами стольких людей. Их присутствие грозило задушить его. Он глубоко вздохнул, достиг подиума и едва не споткнулся, поднимаясь на него. Удар об острую стальную кромку вызвал волну боли, поднимающуюся в мозг от щиколотки.
Андрей прикусил язык, чтобы не взвыть во весь голос, однако двойная боль помогла ему сконцентрироваться. Словно эта боль была противоположным полюсом давлению, под которым он очутился. Я должен это сделать. Он должен сделать это для своего отца – независимо от того, что об этом подумает Николай. Достигнув середины помоста, он ещё раз сглотнул и заговорил:
– Я прилетел сегодня сюда по просьбе одной… – голос Андрея сорвался, прежде чем он смог взять его под контроль. – Одна девушка попросила меня прилететь. Она сказала, я должен быть здесь и встретиться с вами, с гражданами. Чтобы послушать о ваших заботах и проблемах. Я получил такую возможность и я обещаю вам, что передам генералу обо всем, что видел. Передам моему отцу. Это должно вернуть отцу большую часть человечности в их глазах. А адмирала ввергнуть в смертельный ужас, словно генерал собственной персоной стоит у него за спиной.
Неожиданно адмирал оказался перед ним. Андрей был на полторы головы ниже, так что адмиралу легко удалось обнять его рукой за плечи с наигранной доверительностью.
– Я не могу выразить, насколько я рад, Андрей. Рад, что один из Керенских прилетел сюда. Осознание того, что Керенский наконец-то взялся помочь нам, согревает мне сердце. Я уверен, что говорю от имени всех, кто здесь собрался: мы бесконечно благодарны вам за ваше решение поддержать наши требования.
Андрей скорчился от голоса адмирала, словно от горячего железа. Он попытался заглянуть ему в глаза – он просто не мог поверить, что адмирал – несмотря на лучшие намерения – ухитрился так извратить его слова. Андрей набрал воздух, чтобы выпалить злобный ответ – ему хотелось сорвать с адмирала его дешёвую маску. Однако когда его слуха достигло первое бормотание слушателей, Андрей запнулся. Он огляделся вокруг: вокруг можно было видеть море благодарных лиц. Лиц, осененных надеждой. Лиц, наполненных таким внутренним величием, что ему захотелось кричать. Он не имел никакого права разрушать их благодарность. Заключен в свинцовые цепи и прикован к палубе.
Андрей бросил ледяной взгляд на адмирала. Невзирая на его настоящие намерения, его использовали лишь для того, чтобы придать этой встрече ложную видимость одобрения со стороны генерала. Хуже того – если бы он попытался откреститься от сказанного, последствия могли бы оказаться непредсказуемыми. Это могло привести даже к насильственным действиям.
Андрей почти ожидал увидеть фанатичный блеск в адмиральских глазах – триумфальные огоньки победителя. Вместо этого тот бросил на него едва ли не отеческий взгляд. Так, будто он мною совершенно доволен. Андрея охватила неуверенность, делая его беззащитным. Он что, в самом деле верит в то, что делает? Или это тоже – только маска?
Пока он мучился над этими вопросами, где-то в толпе чьи-то руки соединились в первом неуверенном хлопке. Этот звук был немедленно поддержан окружающими и в скором времени волны аплодисментов и приветственных кликов сомкнулись над Андреем. Ему перехватило горло и дыхание превратилось в лёгкий шепот.
– Это было весьма неожиданно, – голос Раймонда Сайнце был исполнен иронией. Его ломаный англик Звёздной Лиги создавал между ним и собеседником почти непреодолимую дистанцию.
Уиндхэм нервно ёрзал на своем месте рядом с Андреем с тех пор, как шаттл лег на обратный курс к «Гордости Маккенны». Андрей успокаивающе положил руку на его запястье. Может быть, я проиграл сейчас важнейшую битву в моей жизни. Проиграл? Ситуация была катастрофической. И все-таки, я должен сам справляться со своими конфликтами. Воевать с иронией было бесполезно. Держаться независимо означало – попросту игнорировать куритянина.
Отсек наполняло гудение двигателей шаттла и даже сквозь обитые сиденья, к которым они были привязаны, ощущалась легкая вибрация могучей машины. Андрей откинулся назад, склонил голову набок и почувствовал, как на него надвигается прабабушка всех головных болей на свете. Такое разочарование… Страшный груз, сваленный на его плечи только что завершившейся встречей. Вопросы, метавшиеся в его голове, словно стараясь пробуравить череп насквозь. Слишком много, слишком много.
На какой-то момент взгляд Андрея расфокусировался и глаза его наполнили слёзы. Он ненавидел себя за эту слабость. Его переполняло ощущение полной беспомощности перед ситуацией. Слишком молод, чтоб понять, слишком стар, чтобы ясно видеть. Николай никогда не загнал бы сам себя в такое положение. Когда он понял это, его самооценка упала до нуля.
– Я должен признаться, молодой Керенский, я долго раздумывал над тем, как отплатить генералу за его, ах, ну скажем так, навязчивое приглашение. Но то, что произошло сегодня? Эта история? Мне бы и во сне не приснилось, что его собственный сын ударит его в спину! Нет, такое представление было… слишком заманчивым.
Эти слова сами по себе было тяжело вынести, но тон, которым они были произнесены, уязвил Андрея до глубины души. Он мигнул и посмотрел на единственного кроме себя и Уиндхэ-ма пассажира отсека, стараясь не думать об исчезновении Джес. О том, что она не вернулась на борт шаттла, чтобы лететь обратно вместе с ним…
Раймонд Сайнце.
Он был примерно одного роста с Андреем, однако старше. Азиатские черты лица и военная прическа заставляли его выглядеть почти что нереальным. Так же, как и всех иных офицеров Синдиката, с которыми я до сих пор встречался. Нет, не совсем.
Солдатская униформа Дома Куриты, раньше блиставшая белым и красным, износилась из-за ежедневного использования и потеряла свой вид. Вдоль швов во многих местах проглядывали нитки, словно маленькие черви, старающиеся сбежать из шерстяной тюрьмы. Похоже, Дракон никогда не снимал своего облачения. Как религиозный символ. Андрей слыхал, что офицер Куриты несколько раз ссорился с товарищами по каюте. Раймонд Сайнце до поздней ночи оставался на ногах, чтобы почистить униформу вне своей очереди на стирку.
Да, такое увидишь не каждый день. Куритянин в изношенной униформе. Андрей глянул Дракону прямо в глаза. Он выглядит таким же потрёпанным, как его одежда.
Сам того не желая, Андрей ответил:
– Мне кажется, что за все время нашего совместного пребывания на борту мы обменялись не более, чем полудесятком слов. Что дает вам право считать, что вы можете судить о том, что я делаю? – Не самая оптимальная контратака, но все же лучше, чем ничего, в данных обстоятельствах.
