Аркадий Стругацкий - Экспедиция в преисподнюю
Только что успел он это подумать, как Пупа разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. И тут же вареник выплеснулся из миски, шлепнулся в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал Пупе в рот под сивые усы,
«Телекинез! Вот это мастер!» — подумал Ваня и тут же обнаружил, что и к нему в приоткрытый рот лезет обсметаненный вареник, да такой отличный, смачный, благоухающий вишневой пеночкой. И съел Ваня этот вареник, и облизнулся, и съел еще один, и еще один, и еще десяток, и тогда Пупа сказал, обтирая губы салфеткой:
— Ступай, Ванька. Я тебе все сказал. Злодеев искать не придется, сами придут. Ты только там не сдрейфь. Ступай.
Ваня поклонился в последний раз и опрометью выскочил из хаты.
Об этом вспомнилось ему теперь здесь, на Черной Скале, когда стоял он у самой кромки воды, засунув руки в глубокие карманы пятнистого десантного комбинезона, а еще вспомнились ему полные безнадежного отчаяния глаза Тзаны, когда прощались они на вилле Атоса, и мама с отцом, и еще столь многое сразу, что даже странно становится, право, сколько воспоминаний помещается в восемнадцатилетнем парне!
Глава восьмая
В трех шагах от Вани сидел на обломке скалы флагман Макомбер в такой же пятнистой форме, посвистывал сквозь зубы и думал безотчетно о том, что все еще пованивает здесь мазутом, а вспоминалась ему встреча час назад на гидропланной базе с человеком мужественного облика, который подошел к нему, стеснительно поздоровался и сказал:
— Флагман Макомбер, если не ошибаюсь?
— К вашим услугам.
— Вы меня не помните, конечно... Старик Саша я, Александр Кушнер, старший хирург «Моби Дика»…
— А! — сказал флагман Макомбер.— Это вы сообщили о несчастных тюленях...
— Да-да, я, однако не в этом дело... Мы с вами встретились однажды лет двадцать назад здесь неподалеку, у дядюшки Витемы...
— Ага, как же, как же... Дядюшка Витем. «Одинокий ландыш»... Отличный дядька, отличная индейка под гвоздичным соусом... Как с поживает?
— Не знаю, он уехал куда-то...— Старик Саша, он же Александр Кушнер, помялся немного, затем проговорил: — Скажите, флагман вы не помните?.. Галя. Девушка такая была нами в тот вечер у дядюшки Витемы... Вы ее потом не встречали?
Флагман Макомбер проницательно на него посмотрел.
— Встречал,— ответил он.— Даже неоднократно.
— Ну, и что она?.. Как она?..
— По-моему, неплохо. Работает. Замужем. Да вот ее сын стоит, он тоже в моей группе.
Старик Саша смутился. Старик Саша конфузливо улыбнулся. Он словно бы осознал, с какими пустяками пристает к человеку, уходящему сейчас в смертельное, может быть, дело. И с промямлил неловко:
— Значит... гм... вы идете... туда... гм...
— Значит, идем,— ответил серьезно флагман Макомбер.
— А вы их здорово ненавидите?—спросил вдруг Старик Саша.
Флагман Макомбер изумленно воззрился на него.
— Мой друг,— произнес он, беря Старика Сашу за пуговицу.— Усвойте одну важную вещь. И усвойте навсегда. Ненависть — это пережиток страха. А я никогда никого и ничего не боялся. Они меня раздражают, это так. Но ненавидеть? Отщепенцев этих? Как бы не так!
Тогда он потрепал Старика Сашу по плечу, а теперь вспомнил о нем с рассеянным ощущением приязни.
Двуглавый же Юл развалился рядом на камнях, подперев левую голову могучей дланью. Был он в боевой своей черной одежде и черных перчатках, изготовленных неведомыми умельцами неведомых миров, только кобуры на поясе были у него пустые. Штаб объявил, что по весьма веским причинам морально-этического свойства группа пойдет в дело без оружия. Этого Двуглавый Юл не хотел и не мог понять, но, во-первых, его не спрашивали, а во-вторых как опытный вояка он прекрасно понимал другое. Оно, конечно, куда как славно было бы ввалиться в логово Великого Спрута на какой-нибудь этакой машине, комбинации глубоководного танка и позитронного эмиттера, оснащенной вдобавок еще и силовой защитой, да ведь перед таким гостем подлец Крэг нипочем свои ворота не откроет — «дыру», «воронку» или что там у него... Про личное оружие и вообще думать не приходилось. Уж он-то хорошо знал холуев Великого Спрута, эти бандиты, полоумные истеричные мерзавцы, при виде пистолета и даже простого охотничьего ножа и рта не дадут никому раскрыть, тут же примутся палить из автоматов и швырять бомбы...
Сейчас, прислушиваясь к плеску прибрежной волны, правая голова его размышляла о том, что не зря, ой как не зря вылечил его двадцать лет назад чудо-доктор Итай-Итай от всех болезней, в том числе и от алкоголизма, но оставил то, что под черной повязкой на месте правого глаза. Левая же голова простодушно дивилась неисповедимым причудам судьбы: снова занесло его на этот неказистый остров, где он провел пленником без малого три года, привыкал к Земле и землянам, учился доброте и пониманию в обществе здешних тюленей... а их детей и внуков безжалостно и походя утопили в мазуте... а какой прекрасный народец был...
Двуглавый Юл посмотрел на Ваню, и вдруг тоска и ярость охватили его. «Ну, Ваньку я им на муки не отдам! — с лютой злобой подумал он,— Как там ни пойдут дела, а их сто ляжет и я сто первым, прежде чем они до Ваньки доберутся...»
Ваня стоял на берегу и напевал вполголоса:
Почетна
И завидна наша роль,
Да, наша роль, да, наша роль!
Не может
Без охранников король!
Величество должны мы уберечь...
Час пробил.
Широкая багровая тень пала с синего неба на северный берег Черной Скалы, невидимый и неслышный вихрь подхватил наших троих героев и швырнул в бездну вместе с клочьями соленой океанской пены, охапкой высохших водорослей и десятком булыжников, отдающих мазутной вонью.
Да, пробил 13-й час.
В зале на шестнадцатом этаже Дворца Совета погасли все полторы тысячи экранов нейтринных телеприемников.
Тонким звоном прозвучали на пультах сигналы с гравитационных пеленгаторов, и в трехмерной схеме окрестностей Черной Скалы возник красный шарик — проекция пятимерного устья «воронки» или «дыры», если угодно, открывшейся в наше пространство.
Снова зажглись экраны, но больше не было трех фигурок на каменистом берегу острова, их словно корова языком слизнула. Зато вынырнула из-за горизонта и стремительно понеслась на зрителей серая, тускло отсвечивающая на солнце масса.
— «Гречко» пошел! — прошептал кто-то.
Да, это был межпространственный космоход «Гречко», стометровый утюг, ощетиненный гравитонными пробойниками, с округлым чехлом биопарализатора на корме. В трехмерной схеме он возник в виде золотой звездочки, которая устремилась к красному шарику и тут же с ним слилась, а на экранах он через секунду уже с неяркой вспышкой исчез на фоне синего неба — выскочил из нашего пространства в не успевший еще затянуться тоннель слабины от «воронки» между пространствами.
— Двадцать одна секунда,— бесстрастно доложил робот-оператор.
Это означало, что «Гречко» втиснулся в межпространственный переход через двадцать одну секунду после закрытия «воронки».
Снова погасли и сейчас же зажглись нейтринные экраны, но никто уже на них не смотрел. Все уставились на экран темпорального индикатора. От того, что он покажет, зависело многое.
И вот появилось число: 0.0002.
По залу пронесся долгий вздох. Кто-то шепотом выругался, Атос мертвой хваткой вцепился в руку Арамиса.
— Ай-яй-яй, как скверно! — проговорил председатель Комиссии по чрезвычайным происшествиям.
Две десятитысячных секунды! Всего на такое мизерное время открылась «дыра» в наше пространство. Но чтобы понять, почему это обстоятельство повергло зал во Дворце Совета в разочарование и растерянность, надлежит нам прибегнуть к арифметике.
Выше уже говорилось, что по теории «матрешки пространств», темп времени в иных пространствах должен быть либо выше, либо ниже, нежели в нашем. Некоторые обстоятельства, о которых здесь не стоит упоминать, заставляли предположить, что в нынешнем логове Великого Спрута время течет быстрее, чем у нас. Насколько быстрее? Вдесятеро? В сто раз? Никто этого не знал, но сто раз, триста раз — это был предел, допускавшийся самыми осторожными специалистами.
Что же оказалось на самом деле?
«Дыра» открылась на две десятитысячных секунды.
Даже если предположить, что машинерия Искусника Крэга работает столь же оперативно, как самые совершенные межпространственные аппараты землян, все равно противнику должно было понадобиться не менее десятка секунд своего времени, чтобы открыть «дыру», втащить к себе в облаке мазутной вони флагмана Макомбера, Ваню и Двуглавого Юла и снова закрыть «дыру». Но для нас этот десяток секунд продолжался всего две десятитысячных секунды Почти всем организаторам операции «Контратака вовнутрь» под силу было решать в уме дифуры, а уж о простой арифметике и говорит было нечего.
