Честер Андерсон - Небесное святилище (сборник)
— Называй это, как угодно. Мара говорит, что они не были так любезны, когда ты туда ворвался.
Мысли Райнасона заметались в разные стороны; ему требовалось время обдумать ситуацию. Если бы удалось заставить Маннинга остановить этих людей…
— Маннинг, в этом нет никакой необходимости! Разве Мара не сказала, что алтарь представляет собой не более чем компьютер? Эти люди не имели никаких контактов с Пришельцами.
Эфир донес до Райнасона смешок Маннинга:
— Так они теперь для тебя люди, Ли? Или ты стал одним из них?
— Что за чертовщину вы несете?
— Ли, мой мальчик, ты рассуждаешь как старая нянюшка этих лошадиных морд. Ты соединил с ними свое сознание, ты говорил, что практически был одним из хирлайцев, когда вступал в этот контакт. И если хочешь знать мое мнение, я не очень уверен, что ты полностью освободился от их влияния. Ты до сих пор один из них!
— Это единственная причина, по которой я хочу предотвратить это убийство? — спросил Райнасон иронически.
— Ли, раз они попытались однажды восстать, они попытаются сделать это снова, — ответил Маннинг. — И мы уничтожим их прямо сейчас.
— И вы полагаете, что это понравится Совету? Полное уничтожение интеллектуальной расы, с которой впервые в истории встретилось человечество?
— Я не играю ни на публику, ни на Совет, — резко ответил Маннинг. — Но у меня есть люди, которые последовали за мной, и я буду прислушиваться к их мнению!
Райнасон растерянно уставился на микрофон.
— А вы уверены, что не боитесь толпы, которую сами же и собрали?
— Мы входим в Храм. Убирайся оттуда, Ли, или мы можем нечаянно зацепить и тебя.
— Маннинг!
— Я выключаюсь.
— Пока не надо, Маннинг. Есть еще одно обстоятельство, и тебе, сукин сын, лучше бы узнать о нем сейчас.
— Валяй быстрее, — ответил Маннинг безразличным тоном.
— Если кто-либо из твоих ребят попытается проникнуть сюда, я остановлю их сам.
Некоторое время станция хранила молчание, слышались только атмосферные разряды. Наконец Маннинг заговорил:
— Тогда считай, что это — день твоих похорон.
Послышался легкий щелчок, связь прервалась.
Райнасон сердито бросил радиостанцию. Войдя в помещение, он обнаружил, что хирлайцы все еще продолжают стоять неподвижно. Потребовалось некоторое время, чтобы его глаза привыкли к полутьме. Он нашел автопереводчик, который Мара оставила в помещении, и быстро пристроил его к Хорнгу. Глаза аборигена, тяжело двигаясь в глубоких складках глазниц, внимательно следили за его движениями.
Когда все было готово, Райнасон поднял микрофон переводчика.
— Земляне идут сюда, чтобы напасть на вас, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы помогли мне выгнать их отсюда.
Со стороны аборигена не поступило никакой ответной реакции. Спокойные глаза уставились на него как тени всего прошлого расы.
— Неужели вы до сих пор верите, что Кор — бог? Это всего лишь машина — я разговаривал через нее сам, буквально несколько минут назад! Неужели вы не понимаете это?
Через мгновение глаза Хорнга медленно закрылись и снова раскрылись, выражая, что мысль понята.
КОР БЫЛ БОГ ЗНАНИЕ. СТАРЫЕ ЛЮДИ УМЕРЛИ ДО ВРЕМЕНИ И ПЕРЕШЛИ В НЕГО. ТЕПЕРЬ КОР МЕРТВ.
— И вы все тоже можете умереть, — добавил Райнасон.
Огромный абориген сидел, не двигаясь. Его глаза отвернулись от Райнасона.
— Вы должны вступить в сражение с ними! — повторил Райнасон, хотя уже прекрасно понимал, что все его уговоры бесполезны. Хорнг не ответил, но Райнасон знал, что у него сейчас в мозгу.
НЕТ НИКАКОЙ ЦЕЛИ.
Глава X
Измученный физически и морально, Райнасон выключил автопереводчик, забыв отключить провода от Хорнга. Он вышел из Храма на колоннаду. Уже почти стемнело; темно-голубое небо Хирлая, на котором появились первые точки далеких звезд, стало почти черным. Ветер с Равнины усиливался. Райнасон взглянул на звезды, вспоминая тот день, когда Хорнг вдруг, совершенно неожиданно встал и подошел к основанию разломанной лестницы. Он смотрел тогда мимо разорванной крыши — в небо. Хирлайцы никогда не достигали звезд, но они могли добиться этого. Потребовался бог, или, вернее сказать, не вполне обоснованный закон, переданный им представителями другой разумной расы, чтобы остановить их развитие. И вот теперь пыль и ветер — все, что им осталось от былого могущества.
Райнасон слышал завывание ветра, переходящего в погребальные вопли среди колонн Храма. И внутри умирали хирлайцы. Негодяи и проходимцы завершат эту работу; хирлайцы слишком устали, чтобы жить. Под их затененными лбами лениво перекатывались грезы — грезы о прошлом. И иногда, возможно, о звездах.
За так называемым алтарем огромная и хитроумно сконструированная машина инопланетян вспыхивала огоньками, чем-то щелкала, зачем-то пульсировала — медленно, на первый взгляд даже по какому-то случайному закону, но зато беспрерывно. Чтобы просуществовать так долго, мозг должен был заниматься самоусовершенствованием, питая свои энергетические ячейки из каких-то источников, о которых Райнасон мог только догадываться, и ремонтировать при необходимости выходящие из строя ячейки. В его банках памяти заключалась память расы древних хирлайцев. Пришельцы развились тогда, когда и сама эта планета была еще молодой, пробили себе дорогу к звездам и галактикам, и со временем, когда исторические эпохи начали по какой-то неизвестной причине давить на них, сократили пределы своей экспансии и оказались в этих краевых мирах. И они умерли здесь, на этой планете, падая в пыль. “До времени”, сказал Хорнг; это должно означать — до того, как хирлайцы развили в себе способность к телепатии, до периода, который охватывает их расовая память.
Но Пришельцы все же присутствуют здесь, они живут в этом огромном электронном мозге инопланетян… их наука, знание, оригинальное искусство расы, которая уже завоевывала звезды, когда человечество еще только дивилось таким явлениям, как молния и огонь. Здесь была заключена наука, способная размышлять о войне и жажде знаний как о каких-то вредных категориях, но неспособная сказать ничего определенного о том, что же полезно на самом деле. Что это — неполная наука? Или просто нормальная наука другой расы, обладавшей иной психологией? Райнасон не мог дать на это ответ.
И потом — эти хирлайцы. От их расы осталось всего двадцать шесть особей, да и те способны только грезить под грандиозными некогда куполами, сквозь которые по ночам видны недосягаемые для них звезды да силуэты полуразвалившихся конструкций. Двадцать шесть серых, лишенных всякой надежды особей, которые даже ничего ниоткуда и не ждали. И вот пришли земляне.
Райнасон подумал о том, что, возможно, хирлайцы сами по себе являлись частью той информации, которую хотели передать землянам Пришельцы. Информации о том, что такой ужасающий упадок расы стал возможен лишь как плата за мир, что смерть является неизбежным следствием самоуспокоения и самодовольства. Хирлайцы успокоили самих себя — тогда, в далеком прошлом. Они сами определили себе меру спокойствия на тысячелетия вперед, и побудительные мотивы к поиску чего-то нового со временем угасли в них. И это явилось причиной их конца.
НЕТ НИКАКОЙ ЦЕЛИ.
Райнасона даже бросило в дрожь от такой мысли; он почувствовал, как холодный ветер прорывается сквозь одежду. Это ощущение возвратило его к реальности. Тяжело ступая, он взял несколько дезинтеграторов и отнес их к верхней ступеньке массивной лестницы, по которой скоро начнут подниматься земляне. Он распластался на земле возле лестницы, пытаясь всмотреться в темноту и увидеть какое-либо движение внизу. Но вокруг была тишина.
Что-то в поведении хирлайцев продолжало беспокоить его; стоя на коленях в спускавшейся на город темноте, он смог наконец определить, что именно. Дело было в отсутствии у них какой-либо надежды, в неподвижности, которая охватывала их сознание на протяжении веков. Нет цели? Но зато они жили в мире на протяжении вот уже тысячелетий. Нет, причиной их смерти был не только один упадок; они просто задохнулись.
Это не они сами выбрали мир, им его навязали извне. Хирлайцы были на вершине своей мощи, их развитие продолжало набирать силу, как вдруг им пришлось все сразу остановить. Перспектива конца, ожидавшего расу после такой резкой остановки движения по пути прогресса, не играла тогда для них никакой роли: выбор за них был сделан другими. Получив мир, они оказались не в состоянии пожинать его плоды. А подавление стремления к научному знанию, что было необходимо для полного искоренения воинствующего инстинкта, вообще оставило их ни с чем.
И во всем этом не было никакой необходимости, продолжал размышлять Райнасон. Древний мозг Пришельцев, основываясь в своих вычислениях на неполных данных, почерпнутых, по-видимому, во время краткого визита на Землю, безусловно мог сделать только осторожные оценки ситуации. На прото-языке Хирлая нельзя было передать такие понятия, как “если” или “возможно”, и суждения машинного мозга, носившие чисто рекомендательный характер в сослагательном наклонении, были восприняты хирлайцами как непреложный закон.
