Главная проблема ректора космической академии (СИ) - Линд Алиса

12.

Доктор Пэрис окидывает меня своим фирменным оценивающим взглядом и жестом подзывает в другой кабинет. Внутри только бело-серое эргономичное кресло посередине. Усаживаюсь в него, повинуясь жесту Пэриса. Оно без фиксаторов на подлокотниках, но все равно есть ощущение, будто я попала на допрос. Доктор вытягивает из подголовника датчики, облепляет мою голову силиконовыми присосками, которые слегка покалывают кожу.

— Чип, — требовательно произносит он, протягивая ладонь.

Я напрягаюсь. Чип — моя защита, щит от бесконтрольного влечения, от воздействия альфа-волн чистокровных. Сейчас я ничего не чувствую к Пэрису, как и к другим ксорианцам, кроме ректора, но если сниму… Раньше я не думала, что буду бояться этого, а теперь, когда я хочу «хотеть» только одного ксорианца, влечение к другим, даже если оно непроизвольно, мной самой ощущается как предательство.

— Доктор Пэрис… это обязательно? — спрашиваю робко.

— Абсолютно, — отвечает он буднично, даже не поднимая на меня взгляда. — Излучение и восприимчивость альфа-волн можно измерить только без чипа. Не переживай, Мэлтис, я не кусаюсь. Я вообще ничего не делаю без научного интереса.

Скрепя сердце снимаю чип и вкладываю его в его протянутую ладонь. Пэрис тут же кладет его на стол рядом с оборудованием, не придавая ему никакого значения. Как я и ожидала, внутри разливается тянущая волна возбуждения. Пэрис ксорианец. Он высокий и симпатичный. С более короткими волосами и экзотическими раскосыми глазами. Не такой мощный и крепкий, как ректор Крейт, но без блокировки мое тело реагирует на него точно так же. И от этого пулсирующего ощущения между ног становится гадко.

— Начнём с простого, — произносит Пэрис, включая аппарат. — Расскажи о себе. Как росла, как воспитывалась, где училась.

Его насмешливый тон царапает слух, точно ножом по стеклу. Я напрягаюсь ещё сильнее, стараясь сосредоточиться на вопросах, а внутри уже жутко припекает.

— Я выросла в самом сердце человеческого гетто, — начинаю говорить, стараясь удерживать голос ровным. Судорожно сцепляю руки на бедрах, чтобы не выдавать дрожь. Внутри всё кипит, пульс отзывается в висках. — Мы с мамой ни в чем себе не отказывали. Жили на отцовскую военную пенсию. Но она все равно учила меня быть хорошей. Не сильнее, не умнее, а хорошей. По-человечески.

— По-человечески? — переспрашивает Пэрис, склонив голову, словно я сказала что-то необычное. Попутно кликает что-то на панели управления аппаратом.

— Да, — киваю, с трудом выдавливая из себя слова. Тело горит от возбуждения, хотя я и пытаюсь не обращать на это внимания.

Он даже не пытается казаться заинтересованным, а я чувствую, а меня с головой захлестывает волна противного желания.

— Когда ты поняла, что ты... другая? — продолжает он, скользя взглядом по панели. Его руки ловко вводят какие-то данные, будто я здесь и вовсе не нужна.

— Когда дети начали дразнить «ублюдком», — отвечаю, стараясь держаться спокойно, но голос всё же дрожит и дыхание становится прерывистым. — Или, может быть, когда моё тело начало реагировать на таких, как вы.

Последние слова даются с трудом. Я хочу, чтобы он скорее прекратил это исследование, потому что это невыносимо. Самой гадко от того, что демонстрирует тело, но я ничего не могу предпринять, только делать вид, будто ничего не происходит.

— Интересно, — произносит он, даже не поднимая глаз. — И что ты сделала?

— Ничего, — резко отвечаю, а потом добавляю тише: — Я пыталась спрятать это. Подавить. Чип помогает, но... как выяснилось, не всегда.

Пэрис наконец поднимает взгляд, и я на мгновение замираю — он совершенно холоден, его абсолютно не трогает то, что со мной происходит.

— Доктор Пэрис, — выдыхаю я, вопрос сам срывается с губ. — Вы сами… ничего не чувствуете?

Он слегка наклоняет голову, будто пытается понять, зачем я это спросила. Потом уголки его губ поднимаются в едва заметной усмешке.

— Ничего, — отвечает он просто, словно обсуждает скучный эксперимент. — У меня особенное строение психики. Я не испытываю влечения. Вообще. Для меня ты — объект исследования. Ценный объект, но только объект. Физическая разрядка, если нужна, не требует партнёра. Это вопрос биологии, не более.

Я сглатываю, возбуждение стекает в живот липкой, омерзительной волной. Стыд и раздражение борются внутри меня. Меня физически заводит этот ксорианец, но на эмоциональном уровне я не хочу его. Совсем. И ощущение собственной беспомощности против его альфа-волн бесит сильнее всего.

— Это просто невероятное издевательство, — выдыхаю я, чувствуя, как щёки начинают гореть.

Пэрис лишь коротко усмехается, снова переключая внимание на панель.

— Наука, курсант Мэлтис, — говорит он, не поднимая глаз. — Эмоции здесь не нужны.

— Часто ли мне придётся участвовать в исследованиях без чипа? — спрашиваю затравленно. Мне жутко не хочется повторения.

Пэрис завершает настройку аппарата и поворачивается ко мне.

— Часто, — произносит он спокойно, словно это очевидный факт. — Если ты планируешь остаться в Академии, тебе придётся привыкнуть.

В этот момент дверь кабинета открывается, и я резко оборачиваюсь. На пороге стоит ректор Крейт, прожигает меня насквозь взглядом, которым можно убить, если хорошо размахнуться. Его глаза вспыхивают, а моё тело пошло реагирует на его присутствие. Сейчас, без чипа его мощь напрочь срывает мне крышу. Чёрт. Это просто пытка!

— Закончили? — резко спрашивает он, не отводя от меня глаз.

— Да, уровень и тип альфа-волн записаны, — отвечает Пэрис совершенно невозмутимо. — Ближайшее время подопытный объект мне не нужен.

Подопытный объект. Это режет по живому. Мне хочется провалиться под землю от лютого стыда за физиологию тела и за то, что согласилась стать крыской для экспериментов.

— Тогда снимите датчики, доктор Пэрис, — стальным голосом цедит ректор Крейт.

Пэрис быстро отлепляет от моего черепа все присоски и позволяет слезть с кресла. Встаю на дрожащих ногах и тянусь к своему чипу, чтобы хоть как-то ослабить воздействие возбуждающих альфа-волн, но ректор Крейт его перехватывает и жестом велит мне следовать за ним.

Мы выходим из кабинета и направляемся к лифту. Меня крючит и корежит от яростного желания, но я напоминаю себе о необходимости держать дистанцию. Мы заходим в лифт, и двери закрываются.

— Чип, прошу вас… — голос звучит почти умоляюще.

— Не сейчас, — рычит Крейт, нажимая кнопку стоп, и мгновенно сокращает дистанцию.

Он зажимает меня в углу, притискивая спиной к стене. Обхватывает мою талию, а взглядом прожигает до костей. Его губы жадно захватывают мои, язык настойчиво вторгается в мой рот, а я не могу сопротивляться. Я чувствую, как его руки блуждают по моему телу, сжимая грудь, скользя по ягодицам, вызывают дрожь в каждом нерве.

— Иногда мне не хочется, чтобы ты надевала этот чип, — шепчет он низким, севшим голосом, от которого в животе скручивается тугая горячая пружина.

Я краснею и теряюсь в его касаниях, в его запахе, в его безжалостной власти надо мной.

— Но сейчас нет времени… — он пробирается рукой мне под волосы и… сам крепит чип на кожу. — Соберись. Мы спустимся в доки.

Пальцы дрожат, когда я поправляю форму, пытаясь вернуть себе хоть крупицу контроля над ситуацией.

— Что ты знаешь о грузе с Ксора? — вдруг свирепо спрашивает ректор Крейт, нажимая кнопку А98.

Холодный тон остужает мой пыл. И, хотя я продолжаю ощущать его альфа-волны, эмоционально я уже мыслю ровно.

— Ничего, командор Крейт. — Я сглатываю, пытаясь вернуть себе голос. — Меня никто не предупреждал.

Он кивает с непроницаемым лицом и отвечает:

— А вот груз, похоже, тебя знает, — звучит мрачно и пугающе.

Лифт замедляется, и я чувствую, что в доках меня ждет новое испытание на прочность и решимость.

13.

Лифт распахивает диагональную дверь, и в лицо бьет поток холодного воздуха. Ежусь. Возбуждение стихает, хотя и не уходит совсем.