Денис Ватутин - Конец легенды
Обзор книги Денис Ватутин - Конец легенды
Денис Ватутин
Конец легенды
Побеждающий других силен, а побеждающий самого себя могуществен.
Лао-ЦзыМой отец считал, что прогулка в горы равноценна посещению церкви.
Олдос ХакслиКосмос… Кажется, он тянется бесконечно… Но когда добираешься до края, огромная горилла начинает швырять в тебя бомбами.
Из мультсериала «Футурама»…Сиe есть свидетельство всего, что видел и познал в те годы, когда возобладал аз Тремя Печатями Машу[1]. Вот так же и я в своих скитаниях, подобно сему загадочному сумасшедшему, а может, и мудрейшему из мудрых, — отправился на поиски Истины, хотя поначалу не сознавал этой силы, что повлекла меня в края столь же далекие, сколь и опасные. И пускай мои исследования еще не окончены, и сложил я мозаику, находя осколки Истины, еще не полностью, — но и сейчас любой понять в состоянии: деревья листвой шелестят на ветру, упоминая меня в своих полночных молитвах, ибо после всего мною пережитого, потерь, болезней и лишений мое имя стало немного созвучнее с Истиной. Возможно, тот, кто писал эти строки, писал их от души, честно признаваясь, что поначалу подвержен он был страстям, хоть и страсти эти служили к познанию мира и самого себя… Этим и я схож с ним, ибо сколь ни была бы страсть пагубна — она продолжает гнать меня вперед, властно и непрекословно. Ибо тайны, что открываю я — и для меня самого, и для всех людей в мире, — пользою могут обернуться, а незнание — забвением и смертью.
Видно, предначертано мне открыть эти границы, не захлебнувшись собственным сумасшествием, страхом и дикостью…
Ибо были мы когда-то могущественнейшим народом, коий мудро правил и создавал небывалые и прекрасные ценности, надеясь след свой оставить в Вечности…
Да будут все читающие сию Книгу предупреждены, что те братья старшие, кои есть у людей, видят все очами своими небесными, обитая в пространствах бесконечных, землях небывалых, сквозь смерть и жизнь пронизывая мысль свою…
— Да, это звучит довольно красиво, — кивнул Сатана, отложив стопку отпечатанной принтерной бумаги и раскурив дорогую монтийскую сигару, обернутую стодолларовой банкнотой. — Я бы даже сказал так: дьявольски прекрасно!
Он выпустил дым в потолок, задумчиво прищурив серые веки.
— Но — увы, мой друг, напечатать мы это не сможем. — Он тяжко вздохнул, продолжая смотреть мимо меня, словно избегая встретиться со мной взглядом.
— Но почему?! — Во мне вскипели обида, боль, гнев и страх, злость оттого, что я ничего не понял. Даже дыхание у меня перехватило, будто меня окатили из шланга холодной водой. — Я писал эту книгу одиннадцать лет! — вновь выкрикнул я. — Я подыхал на раскопках, я ползал по гнилым колодцам! Я выклянчивал деньги у правительства — не жрал, не спал, не трахался! Потерял всех друзей и близких! Травился пылью сотен библиотек! Отстреливался из карабина от каких-то бандитов! Болел малярией, Желтым Джеком, дизентерией… Я выучил арамейский, шумерский, аккадский (про греческий с латынью просто молчу), я умею балакать даже на адитском! А знаете, сколько галлонов виски и унций разной наркоты мне пришлось употребить?! А спецподготовка, где меня учили душить на расстоянии и ставили надо мной эксперименты с флуктуациями нейтринного поля?! Кто еще так упирался, как я? Вы знаете, какую мне дали кличку студенты?
— Любопытно. — Сатана еле заметно усмехнулся.
— Странный! — Я почти выкрикнул это слово. — На их языке это означает «звезданутый на всю голову урод с маниакальными приколами»!
— Ну… — Сатана состроил сконфуженную гримасу. — Дэн, дорогой, ты преувеличиваешь… я, конечно, все понимаю… Да… Ты прав…
— Если я неправ, — запальчиво воскликнул я, — скажи — кто?! Кто лучший? Я буду равняться на него…
— Да не в этом дело. — Он с досадой махнул рукой. — Дело не в «лучшем» или «худшем»… Как ты не понимаешь… Твой отец никогда мне этого не простит… Ох… Недаром я был против, чтобы наше издательство тобой занималось, а твой папа… Ну да ладно…
— Хотя бы скажи мне — в чем проблема? — процедил я сквозь зубы.
Он поставил локти на стол и обхватил голову руками, затем шумно выдохнул…
— Помнишь, — произнес он наконец, — когда ты учился в университете, ты проходил у меня спецкурс по шумерско-аккадской культуре? Я тебя отговаривал еще от полета на Марс… Помнишь?
— Помню, — кивнул я, чувствуя, что гнев отступает, оставляя ледяную пустыню.
— Так вот… — Он потер указательным пальцем переносицу — совершенно нехарактерный жест для него: я подумал, что либо он хочет солгать, как обычно, либо опять пытается скрыться за стеной метафор.
— Эпос о Гильгамеше я процитировал тебе не зря… — продолжил он, внезапно состарившись лет на десять. — Не зря… Ану, старший брат твоего отца, которого тогда звали Энке, создал анунаков, личную гвардию и координаторов Наследия Богов, и это в противовес старейшим Игигам[2]. Это было давно, ты еще тогда даже не родился… Тогда была довольно трудная ситуация, не сложная, а именно трудная… Ану требовал дезинтеграции Гильгамеша… и это имело под собой основания… тот мог снова вытруфовать жром…
— Что?! — переспросил я.
Но он, казалось, не услышал меня.
— Началась война, — продолжил он, — Асуры выступили за Великое Омовение, подразумевающее уничтожение двух третей человечества… Их поддержал Ракшас Четвертый и его Стальные Кентавры — у них было климатическое оружие… А еще Джинны… то есть Эолы Сринагара[3]…
Сказав эти слова, он легонько повел ладонью, и опять вокруг пошли его любимые трехмерные фокусы… Комната преобразилась — по стенам засияли очертания Аравийской пустыни. Конечно, я сам бы и не понял, что это именно Аравийская пустыня, но, во-первых, я это почему-то просто знал, а во-вторых, в верхней части экрана было видно всплывающую панель Google[4] с указанием местности.
…Гранитные зиккураты были запыленными, но смотрелись достаточно величественно. На стилобатах этих строений были надписи на адийском. Четкие грани, ярко освещенные солнцем, резали взгляд…
Я отмечал детали краем глаза, так как и глаз-то у меня особо не было: даже с моих густых бровей их заливали ручьи горячего пота. Чертово лето… Мардук[5] их побери… Ближе к городу виднелись рощи пальмовых деревьев с пожухлыми коричнево-желтыми листьями, и местами дорогу обступали черные обугленные стволы — следы недавнего лесного пожара.
Будто бордовые насекомые, сновали меж чешуйчатых черных пластин тлеющие огоньки — мир менялся. Лето становилось все жарче, пески наступали, а зима вообще стала сезоном ветров и ураганов. Атмосферное давление тоже изменилось. Умирали целые леса, высыхали реки, гибли звери и люди — жрецы пытались объяснить это гневом богов, но мы знали, что это просто эпоха… Просто активность нашего Желтого Карлика, который получил тут название «Солнце», усилилась, и через ионосферу проходит слишком много излучения… Да и последствия войны сказывались — «стрелы смерти» оставляли за собой стеклянные кратеры, смердящие радиацией… Но не эти проблемы волновали меня сейчас — достаточно было остального. Я не был готов к эвакуации, да и не знал, кто сейчас командует, — захотят ли они признать во мне потомка Древнейших? А если и захотят: хорошо это или плохо?.. Ведь армия моя была разбита…
Жара, духота и смог… Наверное, так выглядит страна грешников в представлении жрецов…
По равнине стелился голубоватый дым, напоминающий натянутое полупрозрачное покрывало, из-под которого в вечернем небе виднелись бледные силуэты башен с раскрытыми силовыми излучателями на вершинах, которые давно бездействовали… Так теперь выглядел некогда цветущий Убар, город народа Ад… или же, как называли его иногда в народе, Ирам Многоколонный[6]… Хотя они и понятия не имели, что это такое, — и я отчасти им завидовал, так как сам с удовольствием не имел бы понятия об этом…
Я вновь смочил повязку на лице горячей водой из фляги и повернул своего верблюда против ветра, пытаясь объехать тлеющую рощу деревьев с пробивающимися в пожухлой траве языками пламени. Бактриан фыркнул, изогнув шею по ветру, а я продолжил свой путь. Я знал, что почти все уехали из города, так как прошел слух, что все происходящее — это кара богов за людскую гордыню и использование технологий не по назначению… Отчасти это было правдой, несмотря на то что Убар был одним из немногих городов, не тронутых Великой Битвой. Я остро чувствовал опасность, и, наверное, это мое чутье заставило меня отправиться в самый ее центр.
Через некоторое время в кисейной дымке я заметил бегущего по дороге человека, одетого в лохмотья и грязную чалму. Как я и ожидал, он подбежал ко мне и схватил моего верблюда за стремена. Сын Песка (как я называл его) вздыбился, косясь на меня.
