Софья Ролдугина - Зажечь звезду
Моя… Хани? И Ками? Нет…
Горло свело судорогой.
– Их-то за что? – просипела я, жмурясь. Солёные капли чертили дорожки на обожжённой коже.
– Как за что? – наигранно удивилась Лобейра. – Мальчишка – полукровка. Лис, если я не ошибаюсь. Мы полагали, что очистили землю от его мерзкого клана, но, похоже, ошиблись. Видимо, кто-то из заботливых родителей решил спрятать ребёнка среди людей. Мои благодарности, Ната, – она издевательски поклонилась мне, – если бы не ты, мы бы ни за что не вышли на этого мальчишку. А что до девки… Равейны заслуживают смерти. Все равейны.
В глазах потемнело. Это я виновата, только я. Если бы не моя безалаберность, то сейчас мы не оказались бы в такой ситуации. Посчитала себя сильно взрослой? Давно не получала по носу? Забыла, что на любую силу найдётся сила коварнее и хитрее?
Дура. Дура, дура!
– Интересно, – задумчиво протянула Лобейра, прижимая к себе девчонку, – если я сделаю так, – из рукава вылетел нож, упираясь в бронзово-загорелую кожу шеи, – твоё решение не изменится?
Я встретилась взглядом с Ханной. Огромные зрачки – как чёрные зеркала. И в них страх, страх. И немой вопрос: почему? Почему я?
– А если изменится – что тогда? – угрюмо спросила я, не отводя взора от посеревшего лица девочки. – Отпустите её?
– Посмотрим, – промурлыкала волчица, чуть надавливая ножом. По горлу скатились алые капли, теряясь в пушистом вороте свитера. Ханна вскрикнула.
Чёрные, дрожащие зеркала. Что в них отражается?
– Поклянись, что не убьёшь её, – потребовала я. – Что не убьёшь ни Ханну, ни Ками, и это не сделает никто из твоего клана.
– Клянусь, – легко пообещала Лобейра. Первый довольно усмехнулся. Наверняка лжёт. Но это шанс… В конце концов, я несу ответственность за этих детишек… За моих друзей. Которых я подвела…
Листок смялся под моими пальцами.
А отречение… Вспышкой настигло озарение. Они ведь знают меня, как Нату Верманову? Вот и вставлю это имя. Оно все равно не настоящее… Силы, я, конечно, лишусь, но к демону она точно не попадёт.
– По рукам, – кивнула я. Зрачки Ханны вздрогнули.
О, великий Теояомкуи, повелитель смерти…
…Тёмное стекло в обрамлении старой бронзы…
…взываю к тебе…
…Тонкие пальцы тянутся к поверхности… Невесомый щелчок ногтем…
…я, Ната Верманова, клянусь именем своим…
…невыносимо долгое мгновение, когда по целому ещё стеклу разбегаются трещинки-паутинки…
…силою своей…
…тихий вздох – и зеркальная крошка осыпается на землю…
Рывок вперёд – и сталь разрывает смуглую кожу. Кровь выплёскивается, как в фильмах ужасов – густым, горячим, остро пахнущим потоком. Лобейра вскрикивает. А из горла равейны вырывается хрип.
– Я хочу… я хочу… – Взгляд стекленеет. Голос становится тише. В зрачках осыпаются серебряные осколки. – Я хочу, чтоб вы все сдохли, гады!
Кровь на полу начинает искрить, будто сквозь неё пропускают электрический ток. Ханна медленно выскальзывает из расслабленных рук Лобейры и оседает на пол. Мир подёргивается потусторонними тенями. Вой, хохот, тихий плач… Ветер завывает, но этот вой не похож на волчий. Так воют брошенные собаки.
Кажется, я слышу крики. Полные ужаса, боли, отвращения. И сквозь них прорывается звук рыданий…
Пляска стихий продолжалась лишь несколько секунд. Когда она остановилась, то вокруг не было ничего живого – только обломки алтаря, остывающие угли и изломанные, мёртвые тела. Много тел…
И Ханна…
Нет…
Тихо поскуливая, я подползла к девочке, тряпичной куклой застывшей на полу. Обрывки джинсов тут же намокли от крови. Всё так бессмысленно… Я мягко обвела пальцами веки – как крылья мёртвых бабочек, мягкие ресницы, чёткую линию скул… Она могла вырасти и стать такой сильной, такой необычной, такой прекрасной… А я отняла у неё это всё. Купила её жизнью свою. Во всём виновата только моя беспечность…
Всхлипывая, приподняла её, прижимая к себе, зарылась лицом в промокшие от крови волосы. Дура. Поздно плакать… уже поздно.
Где-то рядом жалко, тонко тявкнули. Шорох – и к моему боку прислонилось что-то горячее, пушистое. От удивления у меня даже слёзы высохли. Неужели кто-то из ведарси… выжил?
Я оглянулась и застыла. У моих ног жалобно притулился лисёнок. Огромные глазищи – каре-зелёные, разумные, такие у зверей не бывают. Пушистая шубка слиплась от грязи и крови, но можно было – меня пробил истерический смех – можно было различить, что волоски не рыжие, а всех красок мира – алые, фиолетовые, чёрные, белые, жёлтые, багряные, розовые и кислотно-зелёные… Переднюю лапу прочно охватывала вязь кварцевых бусин.
– Ками… – растерянно выдохнула я, проводя рукой по мягкой шерсти. Зверёныш тоненько вякнул и свернулся в клубок. – Скверное вышло приключение, да?
Лис разглядывал меня глазами больного ребёнка – внимательно, спокойно и без всякой надежды. Угли на полу медленно остывали. Кусочек неба в круглой дыре наверху стремительно бледнел. Где-то невообразимо далеко голосили птицы. А ведь до весны ещё далеко… Зачем они поют? Чему радуются?
– Знаешь, лисёнок, больше всего на свете я боялась именно этого. Что не смогу защитить. Умирать, в общем-то, не страшно. Ты ведь даже не почувствуешь, не поймёшь, что тебя больше нет… А вот жить после чужой смерти… страшно…
Ты слышал, лисёнок, как говорят: всегда виноват слабый? Не верь. Виноват сильный. Потому что только сильный сумеет защитить, предусмотреть, предвидеть… Знаешь, я так привыкла быть слабой, что теперь не справляюсь. Рядом всегда был кто-то, кто мог постоять за меня, протянуть руку, посоветовать, поддержать. Мама, Лиссэ, Максимилиан, Тантаэ, Риан, Айне, Дэриэлл… Я рассказывала тебе о Дэриэлле? Нет? Странно. И про Айне не рассказывала? А ведь это она отправила меня сюда… Пророчица… Интересно, а знала Айне, как всё обернётся? А если знала, то почему не предупредила меня?
Вопросы, вопросы… если бы я была достаточно сильной, мне бы не пришлось их задавать. Лучше бы я умерла, не она… Ханна… Ты плачешь, Ками? А мне казалось, лисы не умеют плакать. Получается, всё-таки умеют…
Не надо, милый. Слезами не поможешь… Что ты на меня так смотришь? Что? Я тоже плачу? Нет. Уже нет. Тебе кажется, наверное…
Всё так быстро меняется… ещё вчера мы готовились к этому походу и спорили, кто из нас – самый крутой путешественник. Точнее, это мы спорили, а Хани просто смотрела на нас. Она нигде не была, кроме этого городка… А я хотела показать ей мир – и не только человеческий. Похвастаться огромной библиотекой Академии, поводить по улочкам Зелёного, пригласить в гости в Кентал Савал… обязательно весной, когда цветут яблони.
Смешно, а ведь совсем недавно я была такой же наивной девочкой, маленькой равейной, не умеющей себя защитить. Ничего не знала о мире, в котором живу, верила, что чёрное – это всегда чёрное, а белое – всегда белое, а все люди на свете делятся на знающих и пребывающих в неведении, свободных и опутанных узами. Почти как волки и собаки: одни живут в опасном мире, где правит сила и царят законы стаи, а другие – в маленьком, тёплом, уютном, за толстыми стенами неосведомлённости, с полной миской у носа и с подстилкой у двери. Себя я, конечно, причисляла к волкам… к волчатам. А потом меня похитил настоящий хищник, и мир перевернулся. Я смотрела в глаза своему чудовищу и думала, что теперь-то уж знаю всё, а разумные твари бывают двух видов: люди и звери, а внешность не всегда правдива.
Ну что ты фыркаешь? Тебе не интересно, что было дальше? Интересно?..
…а дальше я влюбилась. Да-да, в то самое чудовище. Знаешь, лисёнок, он был в шаге от того, чтобы убить меня. А я смотрела на него восторженными глазами и говорила: для тебя – всё, что угодно. И тогда-то мне подумалось, что нет разницы, хищник или простой человек. Главное – какое место он занимает в твоём сердце. Есть друзья и враги, есть любимые и соперники… А есть просто чужие. Эх, лисёнок, когда я ехала сюда, то думала, что не найду здесь «своих». И опять попала впросак. Потому что здесь были вы… Ты и Хани, и бедняга Габриэла, и Ричард, и его младшая сестрёнка Лиз, и серьёзный Томас, и слишком уж умный детектив Кристиан Рэд, и даже Эшли, напророчившая не хуже Айне… И снова я не знаю, что делать. Мир такой огромный… а я по-прежнему всего лишь щенок на подстилке у двери. Беспомощный и бесполезный…
– Это не так, – неожиданно резко прозвучало в тишине пещеры. Я оглянулась.
Ками нервно одёрнул грязную рубашку. Рукава были длинны на добрую треть, подол доходил почти до колена. Отодранный карман свисал неряшливым клоком.
– Не смотри на меня так, – буркнул он, плюхаясь рядом. – Моя одежда куда-то делась, а им, – он кивнул в сторону ведарси, – уже побоку.
– Ками, я… прости. – Горло сдавило. Это чудо, что он выжил. А ведь Лобейра могла бы начать свою демонстрацию и с него… – Из-за меня…
