Ирина Котова - Королевская кровь. Проклятый трон
– Ты отпустишь меня? – повторила Ангелина после рассказа.
– Ты обещала мне месяц, – сказал Нории ровно. И принцесса подняла голову, выпрямилась.
– Обещала, – подтвердила она сухо и попыталась встать. – Но мне нужно в Рудлог.
– Зачем? – поинтересовался дракон, отпуская ее. – Ведь сейчас все в порядке? Твоя сестра правит достойно, опасностей удалось избежать, враги побеждены. Что изменят эти две недели?
Она глядела на него и понимала: нет, не отпустит.
– Я просто беспокоюсь за них, – тихо произнесла Ани.
– Дай им жить своей жизнью и делать свои ошибки, – требовательно пророкотал Владыка.
Она молчала, кусая губы, затем покачала головой.
– Наверное, ты прав. Извини, что разбудила, Нории. Две недели ничего не решат.
Дракон испытующе глянул на нее, склонив голову.
– Ты ведь знаешь: я хочу, чтобы ты осталась навсегда.
– Я не могу решить это сейчас, Нории.
– У тебя есть еще две недели, Ани-эна.
Ночь была тяжелой и неспокойной: Ангелина сомневалась в принятом решении, размышляла, как оно скажется на семье. Перечитывала письма, плавала в бассейне и думала, думала, думала. Заснула под утро, совершенно измучившись, и проснулась только к обеду.
Отвела урок у нани-шар. Слуги Энтери занесли учебники, книги, и девушки радовались, как дети, с восторгом рассматривая картинки, бо́льшую часть изображенного на которых они не понимали, пробовали ручки и тетради. Учеба сразу пошла легче и веселее, и она даже отвлеклась немного.
А после обеда Ангелина нашла Нории и попросила отвезти ее на море.
Что может отвлечь лучше, чем теплая лазурная вода?
На этот раз он пошел в воду с ней – и она не отворачивалась, – нырял, доставал ей со дна причудливые большие зубчатые раковины с притаившимися внутри моллюсками, разглядывал ее откровенно и прямо – и она не опускала взгляда, касался – и она не отходила в сторону. Мягкие волны успокаивали, уговаривали расслабиться, и Ангелина лежала на спине, бездумно уставившись в небо, а прибой покачивал ее и уносил куда-то далеко, туда, где ничего не нужно решать и нет необходимости выбирать.
Светило солнце, и во рту было горько от морской воды, и насмешливо и сочувственно шумело море.
Ани перевернулась на живот и поплыла к берегу. Вышла на песок, закуталась в полотенце, не глядя на идущего следом дракона, и направилась в тень – под пальмы. Разлеглась на покрывале, не смыв соль с тела, и закрыла глаза. Как же она устала.
Нории уселся спиной к пальме, разлил лимонад. Она слышала его, но не открывала глаз. Не хотела вставать, не хотела что-то делать.
– Тебе хорошо? – спросил он гулко.
– Да, – слово вылетело, как комок грязи, и Ани поморщилась, облизала сухие губы, чувствуя засохшую соль в уголках. – Пить хочу.
– Иди ко мне, – предложил Нории насмешливо, – я тебя напою.
Она встала, поморгала – перед глазами плясали фиолетовые пятна. Поправила полотенце и подошла. Потянулась за лимонадом – закружилась голова, потемнело в глазах, – и упала бы, если бы дракон не поймал ее и не притянул снова к себе.
– Слишком много на солнце пробыла, – пояснил он, проводя рукой по ее волосам – от ладони шла прохлада, и вспыхнувшая было боль уходила, растворялась. – Я забыл, что вам, людям, солнце может вредить. Пей, Ани-эна.
Она жадно пила, а Нории смотрел на нее, и принцесса чувствовала и его бедра под своими ягодицами, и крепкую руку, поддерживающую ее за спину. И странный взгляд зеленых глаз, и то, как близко его лицо находится к ее лицу.
Было тошно.
Она отставила стакан. Повернулась, встретившись с ним взглядом, нервно передернула плечами. Он улыбнулся краешком губ, скользнул ладонью по ее спине до затылка и притянул принцессу к себе.
Жадно, как она только что пила воду, дракон пил ее, не позволяя вырваться, ласкал губы и обещал большее, и Ангелина отвечала ему так же жадно и беззаветно, совершенно утонув в его напоре, в игре его языка, в биении сердца, в руках, движущихся по телу, в совершенно откровенном возбуждении. И, когда ей стало казаться, что еще немного – и она просто растворится в нем, потому что нет в ней и никогда не было силы противостоять его мощи – пусть он и давал такую иллюзию, – Ани испугалась. Дернулась. Открыла глаза, встретив дымчатый взгляд вишневых глаз, и сжала зубы.
– Спи, Нории, – сказала она и успела еще увидеть, как буйствующая жажда в его глазах сменяется яростью и пониманием.
Раскрылся. Поверил. Ментальная защита слетает в моменты сильнейшего испуга и безумной страсти.
– Спи, – добавила Ани, хотя в этом уже не было нужды. И разрыдалась от ломающей сердце боли.
Она быстро обмылась – слезы всё текли и текли, – связала в узел свою одежду, добавила туда бурдюк с водой. Постояла с закрытыми глазами, определяя направление. Кинула взгляд на спящего дракона, вытерла ладонью слезы. Перекинулась в белую верблюдицу и побежала. На север, к своей семье.
* * *Четери снова ночевал у себя в доме, на своей земле. У него появилась навязчивая потребность возвращаться сюда. Может быть, потому что здесь он часто видел сны о Светлане. А может, потому, что в нем плескалась сила – и было совершенно очевидно, что всплески происходят именно после этих снов, и после ночей в доме Чет чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя кормящая мать – когда грудь распирает от молока и физически невозможно сдержать его.
Он поил землю своей силой, и она отвечала побегами кипарисов, родниками и зелеными лугами.
И пусть зеленая зона расширялась на какие-то пару десятков метров. Зато каждый раз удавалось оживить чуть больше, чем в прошлый.
Это было невероятно, и подобного никогда раньше не случалось.
Но Четери не мог не обращать внимания на изменения, происходящие с ним. Он стал быстрее – и в бою, и в полете. Но только Владыки могли ускоряться так, как теперь мог он, – мчаться стремительной стрелой, преодолевать за короткое время огромные расстояния.
Он стал сильнее ощущать наследие Белого Целителя: люди приходили к нему за помощью, и если раньше целительский дар был довольно слаб – все-таки Четери жил воином, и в этом было его призвание, – то теперь он лечил страшные ожоги, спасал от укусов змей и тарантулов. Выдыхался каждый раз, приходилось отпаиваться кровью, и люди уже знали: идешь к дракону за помощью – бери с собой барана в жертву. Но все-таки лечил.
И ауры стал видеть четче. И отблески эмоций начал ощущать.
Если бы Чету не было больше сотни лет, если бы впереди было его совершеннолетие, то он бы решил, что в нем просыпается сила Владыки.
Но это было невозможно, потому что такого не случалось никогда.
И все же он должен был поговорить с Нории. Понять, что с ним происходит и почему.
Четери прилетел домой рано, вымотанный как никогда. Пока Владыка Истаила был занят на празднике Синей, ему пришлось вычищать гнездо песчаников – твари напали на рабочих, обошлось без жертв среди людей, но вот защищавших их драконов потрепало. Слабаки, а не воины. Если бы остались в живых хотя бы пятеро воинов из его Крыла, не приходилось бы все делать самому. Но они погибли в проклятой горе.
Заснул рано – и проснулся чуть позже полуночи, опять переполненный силой, опять после сна о Светлане. Тяжелого сна, потому что не было в нем любви, а женщина казалась потухшей, тоскливой и потерянной. Он снова требовал: «Жди меня» – но она то ли не слышала его, то ли не верила ему.
Что это было? Их связь? Или голос совести?
Кто оставил женщину на растерзание королевским палачам? Кто не подумал, что ее схватят и могут казнить за помощь им?
Какому тупоголовому дракону открыла глаза красная принцесса, которую он воспринимал не иначе, как суженой жертвой для возрождения Песков?
Энтери говорил, что в Рудлоге нет смертной казни, но разве легче от этого? Нет большего стыда для мужчины – не суметь защитить свою женщину. И не нужно оправдываться приказами Владыки, потому что, кроме приказов, для воина есть еще кодекс чести, который превыше всего.
Блюди чистоту и во сне, и наяву.
Сражайся каждый раз, как последний в жизни.
Не предавай доверие.
Мастер Клинков, чувствуя, как пульсирующая в нем сила просится в землю, вышел из дома в темную, влажную южную ночь, подошел к кромке воды. Черным зеркалом блестело озеро, плескала мелкая рыбешка, звучно стрекотали цикады. Посмотрел на свои руки, на тело – красные и зеленые линии орнамента светились так ярко, что ослепляли, отражались в воде, изгибаясь дрожащими дугами, сотворяя светящуюся дорожку, идущую навстречу лунной.
Закрыл глаза, а когда открыл – в воде озера не было его отражения. Четери присел, плеснул ладонью по водной глади – побежала рябь, и виден был стоящий над головой полумесяц, просвечивающий через него.
Там же, над Четом, было небо – перевернутая чернильная чаша, способная простором своим успокоить давно отучившегося удивляться воина. Небо зовущее, небо вечное приняло в свои объятья белого дракона, который, сделав круг, пролетел над озером – дабы убедиться, что его действительно не видно.
