Галина Манукян - Ученица чародея
– Абели, дорогая, гнев тебе не идет. Подумай о душе, смирись. Как истинная христианка.
– Ненавижу вас.
– Как тебе будет угодно, – пожал плечами лекарь. – Но если я решил, что ты станешь моей женой, ты ею будешь. Силы моего магнетизма[9] хватит, чтобы графиня де Клермон не отступила от своего решения. А если начнешь чинить мне препятствия, ты станешь мне просто не нужна. Найду другую дурочку с приданым. А тебя, не задумываясь, отправлю на костер. Даже фабриковать ничего не придется – кто угодно из свиты короля Савойи расскажет на суде об ужасной ворожбе юной ведьмы в Шамбери. Десятки свидетелей! Ты постаралась на славу. К ним прибавятся стражники в замке Майа, несчастные жители Бург-ан-Бресса, они до сих пор трясутся при воспоминании о черном снеге и прочей дьявольщине… Ты – лакомый кусок для инквизиции.
– Вы повторяетесь, сударь, – процедила я, пытаясь не выдать предательскую дрожь.
– О, хорошую песню можно и повторить. Она ведь задевает за живое! – глумился чернокнижник. – Возможно, тебе будет приятно знать, Абели Мадлен, что твоя давняя приятельница, графиня Жанна де Веруа как раз прибыла в Париж? Как, по-твоему, она простила тебе тот подарочек на лице? А гнев любовника? Говорят, после твоего исчезновения он здорово отходил ее хлыстом. Вот она и сбежала, бедняжка, сюда. Чудо, а не свидетельница!
Меня прошибло холодным потом, но я пообещала:
– Выдадите меня, я выдам вас.
– О-ля-ля, уже боюсь! – цокнул языком лекарь. – В отличие от тебя, дорогая, я не лишился магии, и исчезну из виду раньше, чем кто-либо надумает меня преследовать.
С видом хозяина чернокнижник уселся в кресло прямо перед остолбеневшей графиней. Судя по довольной мине, мсьё Годфруа чувствовал себя, как сытый кот, играющий с мышью. Я стиснула зубы.
– Однако помилуй, Абели Мадлен, зачем нам с тобой излишняя суета? – он театрально развел руками. – Не будет ли разумнее избавить друг друга от мороки? Сейчас я щелкну пальцами, и графиня услышит мой возглас: «О, нет! Я узнал ее, это коварная ведьма из Савойи! Спасайтесь!» – мсьё Годфруа сымитировал шутовской испуг, а затем снова заговорил нормальным голосом: – Ну, и все прочее. Либо графиня де Клермон очнется под любезный разговор едва знакомых друг другу людей и решит, что задумалась на мгновение. Все будет чинно и благородно, как в лучших домах. Поразмысли, дорогая. Что ты выберешь?
Он поправил манжету и вальяжно махнул рукой в мою сторону.
Я молчала. Хладнокровно рассуждать было трудно. Хотелось кричать, топать ногами, раствориться в воздухе, наконец, лишь бы не унижать себя разговором с подлецом. Я задыхалась от гнева и чувствовала себя загнанной в угол. Чернокнижник не шутил. Но разыгранное им действо было настолько гнусным, что казалось чудовищной постановкой комедианта, не более. Оттого моя участь беспокоила меня на толику меньше, чем судьба Этьена. Возможно, завтра я окажусь на его месте, возможно, восприму как спасение шелковый шнурок, затянувшийся на моей шее. Однако сейчас я стою в атласном платье в роскошной зале графского особняка, а мой любимый томится на сыром полу в тюремной камере или висит на дыбе в ужасной башне Бонбек. Его действительность была куда более жестокой, чем моя. И потому более реальной. Так мне ли роптать?
Огюстен был триста раз прав. Я должна держаться. Ради Этьена. Вздохнув глубоко, я попыталась взять себя в руки. С каждым следующим вдохом я ощущала, как мое тело, моя душа покрывается изморозью, застывает, словно ноябрьское яблоко во льду. Нельзя дрожать, нельзя чувствовать. Слишком большая роскошь для меня – быть слабой. Я буду плакать потом. Если получится…
Лекарь смотрел на меня выжидающе, поглаживая пальцами-клешнями бурые усы, а я набиралась решимости.
Итак, смогу ли я хоть чем-то помочь Этьену, если окажусь в соседнем застенке? Будет ли Огюстену дело до спасения Этьена, если понадобится спасать меня? Найдется ли вообще хоть одна живая душа, которая будет искать справедливости и милосердия для убийцы из простолюдинов? Ответы напрашивались сами собой.
И это значило лишь одно: мне надо выиграть время, надо дождаться графа Салтыкова или аудиенции в Версале. Надо испробовать любую возможность!
Я разгладила юбку, оставляя на голубом шелке следы от влажных ладоней, обошла окаменевшую графиню и села напротив мсьё Годфруа. Я не имела права на проигрыш. Даже с таким матерым волком, который скалится передо мной. С волками надо показывать зубы, с прохвостами – играть без правил. На войне как на войне.
– Я устала, – тихо сказала я. – От скандалов, погонь, ненависти. И я выйду за вас при одном условии – если спасете Этьена.
– Торгуешься? – удивился лекарь. – Не в твоем положении уместен торг.
– И все-таки я дерзну. Берите мою жизнь вместо жизни Этьена. По-моему, достойный обмен. Пятьдесят тысяч экю против жизни предателя.
– А у тебя выросли зубки, дорогая, – признал лекарь. – Но поздно. Судебная машина запущена – обратного пути нет. Свидетели дали показания, грефье их записал, а Этьен, скорее всего, уже сознался – в Консьержери признания вырывают даже у самых упорных. Так что эшафот установят не сегодня-завтра.
– Но если вы такой великий маг, разве нельзя устроить побег?
– Консьержери – не та тюрьма, из которой можно бежать. Рисковать собой ради этого сопляка я не намерен.
Я с усмешкой посмотрела на него:
– Значит, все же доброй толики магии вы лишились, как и все остальные, включая меня. И вы совсем не великий и могучий, а так… ярмарочный фокусник…
– Придержи язык, девчонка! – вспылил лекарь и взмахнул рукой. Черный дым взмыл из его ладони к потолку и, приняв форму огромной птицы, полетел на меня.
Я забыла, как дышать. Чернокнижник хлопнул в ладоши, и фигура рассеялась прямо перед моим носом.
– В следующий раз не остановлю. Как я говорил, главное, целесообразность, – мсьё Годфруа подался вперед. – Я не вижу смысла в том, чтобы оставлять щенка без заслуженного наказания.
– Как… вы… сохранили… дар? – прошептала я.
– В отличие от тебя, получившей силу ни за что, я нарабатывал ее годами. Я искал, я копил. И я знаю, где хранятся к ней ключи. Потому, даже если по вине какой-то выскочки природный дар исчезает, меня это не касается.
– Подписали договор с дьяволом? – пробормотала я.
– Все сложнее. Но можешь считать и так, если веришь в сказки.
Мне стало совсем не по себе, но отступать я не имела права. Набравшись духа, я заявила, как могла, твердо:
– Что ж, сударь, с дьяволом так с дьяволом. Однако продолжим торг. Вам, что бы там ни было, нужны пятьдесят тысяч экю и особняк в Провансе. Полагаю родство с графской семьей старинного рода, с истинными дворянами шпаги тоже не только потешит ваше самолюбие, но и откроет двери в высшее общество самого могущественного государства в мире – Франции. Поэтому все просто: умрет Этьен, умру и я. Наложу на себя руки. Да, я возьму на душу смертный грех, не сомневайтесь. За мертвую невесту приданого не дадут.
– Не посмеешь.
– Еще как посмею.
Лекарь опешил, мерзкая ухмылка сошла с его лица. Я напряженно выжидала ответа, слушая, как бьет по вискам кровь. Пауза затянулась.
Наконец мсьё Годфруа сказал:
– Если согласишься на скорую свадьбу, скажем, через неделю, будь по-твоему. А спасти жизнь щенка можно – достаточно устроить побег по дороге к месту казни. Итак, по рукам?
Не в состоянии выдавить: «Я согласна», я только кивнула. Чернокнижник удовлетворенно улыбнулся и щелкнул пальцами. Графиня встрепенулась и повернулась к нам:
– Ах, прошу меня простить! Задумалась. Так позволь, Абели, представить тебе милейшего барона де Годфруа…
Глава 36
– И вы дали согласие?! – вскрикнул Огюстен, потревожив восковую тишину собора.
Мы сидели на одной из боковых скамеек. На стене напротив застыла в молитвенной позе статуя Девы Марии со сложенными у груди руками. Она смотрела на меня сверху вниз с немым укором.
– Да, – я потупилась, мне было стыдно. – Простите, Огюстен, я упала в ваших глазах… Но если ничто иное нам не удастся, я пойду на этот шаг.
– Вы не сделаете этого, – глаза Огюстен разгорелись. – Я вам не позволю. Это слишком большая жертва!
– А что бы вы сделали на моем месте? – грустно улыбнулась я. – Прошло четыре дня, а мы не сдвинулись ни на пус. Даже мое прошение о свидании в Консьержери до сих пор рассматривают. Вежливо отказывают каждый день. Зато теперь в связи с подготовкой к так называемой свадьбе мне позволено свободно выходить из особняка. Я даже утаила некоторую сумму из денег, что мне выдали на покупки.
Огромные кулаки Огюстена сжались:
– Я убью колдуна! Такие подлецы не должны топтать землю!
Я тронула великана за руку. Дождавшись, пока мимо нас проковыляет костлявая старуха, укутанная с ног до головы во все черное – в кружевной мантилье с густой вуалью на лице, я сказала:
