Алексей Олейников - Дети утренней звезды
«Хватает, подтаскивает и бьет!»
– Марко!
Ножи ударили, но слишком медленно – один был отбит наручной броневой пластиной, другой лишь царапнул по груди, коса щелкнула, разгибаясь, и… разлетелась вдребезги от тончайшего прикосновения молота. Он угадал точку напряжения! Второй удар Стража отшвырнул куклу назад, вмял ее в широкий бок накопительного бака, из трещин, рассадивших белоснежный эмалированный металл, ударили струи жидкости, все вокруг заволокло едким туманом. Марко встал за спиной Людвига, коснулся его плеча. Туман обтекал их, оставляя пузырь чистого воздуха. Людвиг некоторое время смотрел, как ворочается в дымной ядовитой мгле кукла, пытается подняться, падает, снова пытается и наконец затихает.
– Его пламя долго гаснет, – сказал Страж. – Идем.
Он отсалютовал молотом поверженному противнику. Кукла надсадно хрипела.
– Почему ты тянул? – хмуро спросил Людвиг, когда они вышли за пределы дымящегося облака. – Почему не помог сразу?
– Друг мой, ты много хочешь от старика. Ты сражался с ним чуть больше двух минут. Я потратил на него пять ножей, а нашел всего два. И все без толку.
– Всего два? Я так ускорился?
– Давненько я не видел Стража в полной силе.
Людвиг помрачнел. Он не собирался так выкладываться в первом бою. Они еще не спустились, а ведь еще и возвращаться. Если расплата настигнет его здесь, он превратится в беспомощную обузу. Кто тогда потащит паралитика – Калеб?
– Не волнуйся, твой предел еще не близок. – Марко угадал его мысли. Впрочем, в этом как раз не было ничего удивительного, они слишком давно знакомы.
– Откуда знаешь?
– Вижу. Ты знал, что пламя жизни меняет свой цвет, когда человек на грани чудодейства? Возникает характерный золотистый оттенок, так называемый цвет «золота дураков».
– Не знал, но в этом есть логика, – сказал Людвиг. – А вот и Калеб. Где летал, малыш?
Химера уселась на балке, распахнула крылья.
– Неважно выглядишь, – заметил Марко. – Побереги силы, скоро финиш.
– Там еще много таких, не расслабляйтесь!
Глава тридцать седьмая
В гостинице Ансельма он нашел Библию. На французском, но ясный взор позволял ему читать на любом языке. Арвет не хотел ее открывать… не хотел вспоминать прошлую жизнь. Но отчего-то захватил с собой в лес, будто книга сама к нему в руки впрыгнула. И сейчас, приходя в себя после нападения диббуков, он грелся у костра и распахнул книгу на словах:
– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И еще – и свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
Евангелие от Иоанна, как давно он не читал его. Почему эти слова?
Он бился с книгой, он видел строчки и не понимал ни буквы, никак не мог выкинуть из головы то, что случилось. Как они его нашли? Подобрались, пока он спал? Так что же, ему нельзя спать, пока не поймает всех диббуков, а главное – Клементину?
Арвет заварил на горелке крепчайший кофе и достал духов сосуд. В стеклянном шаре плавали три черные крупинки.
– Так, ребята, и как мне найти вашу хозяйку?
* * *– О чем думаешь? – Виолетта нашла Сару на втором этаже замка, в галерее зимнего сада. Здесь проходили уроки профессора фон Клеттенберг: травознание, ядоведение, ведьмовство. Сегодняшний практикум давно отшумел, все свалили на обед – надо было подкрепить силы перед очередным погружением в бездны эрудиции профессора Беренгара, четыре часа общей теории алхимии на пустой желудок вынести просто невозможно. А Сара не пошла, Виолетта не видела ее в столовой и отправилась искать. Что-то сдернуло ее с места, заставило бросить брокколи в панировке из взбитого яйца с сухарями и перцем – хотя она чертовски любит брокколи. Зорич бы тут же сказал, что это все его ритуал, но неужели этот дурак думает, что стоит скормить каплю ее крови саламандре – и она тут же станет его другом? Даже если бы он выпустил все четыре с лишним литра ее крови, она бы ближе к нему не стала. А вот Сара – совсем другое дело, с ней было что-то не так, и Ви догадывалась, в чем дело.
В руке Сара держала пустой шарик колбы, катала его в пальцах. Ви вздохнула, села рядом на подоконник. Так и есть, правильно она решила, что Сара расстроилась из-за утреннего практикума.
– Да плюнь, у всех случается, – сказала итальянка. – Я с третьего раза смогла. В другой раз вытянешь ты эту vita herbalis…
– Я на ее занятия ходить не буду, – сказала Сара. – Она убивает их.
– Кого? – оторопела Виолетта.
– Растения. Сегодня утром каждый из вас убил ни в чем не повинный цветок. Выдрали из их сердец пламя жизни, и для чего – чтобы заставить плясать этих кукол?
Она с болью указала на марионеток, распятых на лабораторных столах в металлических рамах. Именно здесь утром проходил урок извлечения жизненных соков и витальных субстанций из растительных объектов, как это назвала профессор фон Клеттенберг.
Виолетта была согласна с Сарой – урок был не из легких. Чертовы цветки чуть ли не извивались в тисках экстрактора, а еще надо было состыковать его с переносным тигелем, и все это за какие-то полчаса. Переместить извлеченную субстанцию в марионетку было и того тяжелей, а заставить ее выполнять приказы удалось вообще только Эжену. У остальных куклы корчились и колотились в рамах, как лягушки под током. Но назвать это убийством? Тут Сара явно перегибает палку. Так расстраиваться из-за каких-то корешков…
– Ты видела, что стоит дальше в учебном плане? – спросила Сара. – Работа с живыми объектами. Мы будем пытать и убивать животных. Будем извлекать из них жизнь, снова и снова оживляя эти деревяшки. Зачем, древние боги, зачем, как все это глупо и жестоко. И эта профессорша, она же так никогда не оживит неживое! Это невозможно!
Виолетта вздрогнула, ее что-то царапнуло в словах Сары, но она не могла сообразить что – как всегда, у нее началась страшная аллергия, кожа под браслетом на левой руке невыносимо зудела. Этот зуд сбивал с толку, ни одной мысли не могла додумать.
«У меня непереносимость Сары Дуглас! – с отчаянием подумала Виолетта. – Ну какая от нее может быть опасность? Она же спит как соня в чайнике круглые сутки. Похоже, папин артефакт окончательно выдохся».
В коридоре послышался топот, в дверной проем просунулась рыжая голова.
– Эй, кукушки, вы чего тут расселились? – дружелюбно спросил Хенниг Бранд. После того как Сара вытащила членов его команды, рыжий немец проявлял некоторую симпатию к пятерке «Гамма». До Виолетты доходили слухи, что он подумывал о коалиции. Но это пусть Зорич с Брандом сами решают, будь ее, Скорца, воля, она бы этого поганца на порог не пустила. Бросил двух своих людей на верную смерть и даже не помог!
– Скорца, торопись, там зверушку привезли, как раз по твоей части!
– Ты о чем?
– Вы все прохлопали? – изумился Хенниг. – С утра же мистер Штигель говорил! У нас начинается спецкурс по Магусу.
– Круто! – выдохнула Виолетта. – Ты что, хочешь сказать, что кого-то из Магуса привезли? Реально?
– Живого циркача! Натурально, в клетке, лохматый, страшней перевертыша. Штигель сказал, что мы начнем на нем тренироваться уже завтра. Так ты идешь?!
Раздался тихий треск, Виолетта недоуменно поглядела на Сару. Та сидела с бледным безучастным лицом, как всегда погруженная в какой-то полусон, правую руку отвела в сторону. Ви закусила губу, вскочила. Живой циркач из Магуса?!
– Слушай, я…
– Конечно, беги, – тихо сказала Сара.
Виолетта улыбнулась, побежала к двери, чувствуя, что свою норму сочувствия и дружеской поддержки на сегодня уже выработала.
– Хенниг, погоди, я с тобой!
Обернулась в дверях:
– Сара, ты как?
– Я нагоню, – сказала американка, держа руку за спиной. – Клевая новость.
– Ага! Вот бы это был зверодушец! – Виолетта тряхнула кудряшками, как маленькая девочка, и исчезла за дверью. – До смерти хочу посмотреть, как они превращаются!
Дженни, неловко действуя левой рукой, разожгла переносную горелку на лабораторном столе. Разжала кулак, выронила на огнеупорный поднос горсть окровавленного стекла, в который превратилась колба. Отряхнула ладонь, оттерла ее салфеткой, бросила ее на тот же поднос. Навела раструб горелки, отрегулировала синеватый язычок пламени и принялась плавить стекло. Больше она никому ни одной капли своей крови не отдаст. Рука не болела, она заговорила порезы сразу же. Страшно болело сердце.
Горелка гудела, стекло потрескивало, темнело, душный дымок паленой крови плыл по лаборатории.
– Марко. Арви. Мне страшно, – прошептала она. – Я скоро сорвусь.
На сердце было очень тяжело. И дело было даже не в уроках Катарины Клеттенберг, а в том, что она одна. Да, с ней Лас и Маха, но дед молчит, он спускается в подземелья Венсброу, и голос его звучит все глуше, он почти не похож уже на голос Марко Франчелли, какой-то замогильный глас, в котором почти не разобрать слов. И не подойти ближе – тень Господина Охоты встает над курганами, едва она приближается. Гвин ап Нудд не грозит, не пытается схватить, он ждет ее так, словно уверен, что она сама придет и окунется в его тьму.
