Вячеслав Бакулин - Некроманты (сборник)
– Отдайте его мне, – скромно попросила Хель.
– Убить, что ли, предлагаешь? – нахмурился Отец Ратей.
– Можете и убить, конечно… – произнесла владычица мертвых. – А можно и по-другому… Если позволите…
– Один, позволь девочке, – вступился Локи. – Она честно исполнила уговор.
– А! – Отец Ратей махнул рукой. – Делайте, как знаете.
– Но ты же с нами пойдешь? – Локи положил ладонь ему на плечо.
– Сами управитесь, – быстро ответил Один. – А мне в Асгард…
– Если б в Асгарде ты был сильно нужен, Хугин и Мунин уже вились бы над нашими головами, – со смехом возразил Локи. – Пойдем, разве тебе самому не интересно, чем все кончится, о, любопытнейший?
Возразить на это Одину было нечего. И они вчетвером отправились на поиски колдуна. Впрочем, чутье Слейпнира не подвело и на этот раз, и вскоре он уже нагнал несчастного смертного, уныло тащившегося по дороге, ведя в поводу того самого конька, который унес его от разгневанной толпы. Поклажи при нем никакой не было, не успел, видать, ничем разжиться; чем жив, и то непонятно.
Увидев одноглазого старика на восьминогом жеребце, колдун аж дар речи потерял. Только вид знакомого черноволосого паренька придал ему сил.
– Рагнар! – воскликнул он. – А я уж думал, куда ты запропал! Бросил меня, как и все. А ты нашел его! И привел!..
Палец колдуна, хоть и дрожащий, однозначно указывал на Одина.
Локи, сохраняя чужое обличье, обернулся, оценивающим взглядом окинул побратима.
– Да, по правде сказать, это он меня нашел, – признался бог огня. – А я вот все гадал: он или не он? Тот самый старик, который тебя колдовству научил?
– Он, он. Неужто я не признаю!
– А вот я, не будь рядом чудного коня, и не сказал бы, что это сам Один, – протянул Локи.
– Молод ты еще, – отмахнулся от него колдун, наконец-то справившийся с изумлением, подошедший ближе. – Молод, потому зришь поверхностно. А так бы – тоже сразу увидал, что не простой это странник… Я ведь тогда, в юности, тоже… не сразу… Но теперь уж и не сомневаюсь. Я благодарить тебя должен, Всеотец. – Колдун прижал руку к груди и глубоко поклонился. – Что не оставил нас, людей, одних перед лицом опасности. Дал знания, что пригодились мне в трудный час, хоть прочие люди и сомневались…
– Какой еще трудный час?! – взревел Один. – Кем ты себя вообразил, чтобы решать, какой час трудный, а какой нет?! Все вам, люди, хочется на себя божью шкуру натянуть да примериться, как бы вершить судьбы мира. А разбираться потом всё одно нам! Хель, что ты там хотела?
Он оглянулся на сидевшую позади него повелительницу мертвых. Та спрыгнула на землю и откинула капюшон плаща, открывая лицо, обезображенное с одной стороны.
Колдун отшатнулся.
– Хель! – выдохнул он.
– Так меня зовут, – кивнула она. – И я пришла за тобой. До меня дошли слухи о том, что ты очень интересовался моими подданными и даже получил над ними некую власть. Вот только разрешения у меня не спросил.
Колдун со страхом, возрастающим с каждым словом царицы мертвых, переводил глаза с нее на Одина да на Локи, отошедшего совсем в сторону, дабы не мешать. И без него все должно устроиться неплохо.
– Я хочу предложить тебе, – продолжила Хель, – пойти со мной. Мне нужны слуги. Умные и талантливые. Нужен кто-то, кто помогал бы присматривать за приходящими отсюда. И ты сам мог бы убедиться тогда, что никакого вреда живущим они не причинят. Ни сейчас, ни в Рагнарёк, если он случится.
– А он… не случится? – спросил колдун почему-то разочарованно.
Хель оглянулась на Всеотца, и тот мотнул головой.
– Не сейчас, – буркнул нехотя.
И смертный колдун сник совсем.
– Что скажешь? – окликнула его Хель, дав немного свыкнуться с мыслью о своей страшной ошибке. – Пойдешь со мной?
– А если я откажусь? – недоверчиво прищурился колдун.
– Ты все равно рано или поздно ко мне попадешь, – ответила Хель. – Но уже как простой смертный. И не будешь ничем отличаться от тех, кого ты пытался вытащить и кого я вернула обратно.
Колдун оглянулся, словно ища поддержки.
Локи сделал еще шаг назад, чтобы совсем скрыться за мощным крупом Слейпнира. Ему было даже жаль несчастного смертного. Но он ничем не мог ему помочь. Даже советом. Разве что запоздалым – не надо вмешиваться в божественные дела. Но что толку говорить об этом сейчас?
Колдун взглянул на Одина, на того, кого считал своим учителем, кого молва называла врагом Хель. И от кого первого ждал сейчас поддержки.
– Я бы согласился, – сказал Отец Ратей, глядя в сторону.
Колдун сделал шаг вперед.
– За животиной только приглядите, – сказал он, кивком указав на своего конька. – Выручил он меня очень…
– Обязательно, – серьезно ответил Локи и взял коня под уздцы.
* * *– Давай уже, спрашивай, – наконец сказал Один, когда было выпито уже по одной кружке глёгга и трактирщик принес побратимам по второй. Локи, проводив дочь в ее царство, все же настоял на том, что Один должен попробовать его заговоренный глёгг, раз уж трактир и его хозяин уцелели в этой жуткой истории.
Бог огня откинулся на спинку стула и, хитро прищурившись, посмотрел на Отца Ратей. «Спрашивай!» Нет, кое в чем Локи сомневался, но в целом довольно ясно представлял себе, что случилось. Поделился некогда Один по доброте душевной тайным знанием с мальчишкой, да, уверенный в том, что тот не найдет повода или просто побоится их применить, забыл напрочь. Настолько крепко забыл, что всерьез поверил поначалу, что все эти чудеса с вернувшимися мертвецами – происки Локи. Потому-то и решил все сам исправить, побратима и его дочку не подпускать. А когда понял свою ошибку, поздно было. Вот и вышло все так. Ну, или почти так. Значит, вроде бы и спрашивать тут нечего.
Спросить Локи хотелось другое, давно уже хотелось. «Что ж случилось с нами, Один? Раньше мы смешивали кровь, вино пили из одного кубка, а теперь думаем, как бы перехитрить друг друга?» Но для этого вопроса бог огня был еще слишком трезв. От человеческого хмеля асу не опьянеть, и, стало быть, сегодня эти слова так и останутся невысказанными. А в Асгарде… Да кто ж его знает, что там будет в Асгарде. Даже пророчествам верить нельзя, и тут гадать нечего.
– Так рассказывай по порядку, – сказал Локи и отхлебнул ароматный напиток, приготовившись слушать.
Наталья Болдырева
Колдун
На чердаке было тихо.
С осени смолк дробный перебег мохнатых лап домового, даже ветер в печной трубе не завывал. Изредка поскрипывали обожженные морозом балки.
Дед Игнат приставил лестницу к настежь открытому лазу. Прежде чем взбираться наверх, присел на лавку – передохнуть. Изба была выстужена, и дыхание, слабыми облачками вырывавшееся изо рта, не согревало даже губ.
На столе, который Игнат вытянул на самую середку горницы, под линялой медвежьей шкурой спал Ванятка. Спал беспокойно – трясла лихоманка. Игнат повел ладонью, сметая с изголовья иней, почувствовал, как жарко и парно там, под шкурой. Еще с вечера малец, едва шевеля губами, шептал: «Холодно!» – жалясь на бивший его озноб. Под утро – забылся.
Игнат встал, долго, с трудом переставляя непослушные, навсегда окоченевшие ноги, взбирался по лестничке, пока наконец не сел в изнеможении на край лаза.
Рядом, занимая половину небольшого чердачка, стоял его, деда Игната, гроб.
Обеими руками взялся за крышку и, вздрогнув, отпустил тут же. Почудилось: тронуло теплом. Положил ладонь, чтоб убедиться – нет, все-таки показалось. Откинул крышку – толкнул и сам испугался, вымерзшее до сердцевины дерево чудом не раскололось вдоль бледных, едва заметных жилок, так… пошла длинная тонкая трещинка, да замерла, не добежав чуток – приподнял лежащий в головах треух. Под новой, ни разу не надеванной волчьей шапкой тускло желтела пригоршня жита.
Ту пригоршню можно было бы замочить, отварить, а на отваре да мясистых клубнях болотного рогоза замешать похлебку, добавлять в нее по ложке каши и тем протянуть хотя б неделю, до оттепели. Дед посидел еще, поджав губы и пересыпая крепкие продолговатые зернышки. Решился – перевернул треух и принялся собирать хлеб в него.
Кабы верил дед Игнат, что вернется посланный в деревню дурачок без имени, которого оставлял он «за старшого», когда уходил надолго в лес, – так не тронул бы заветную пригоршню, не оставил бы гроб пустым. Только, верно, загрызли дурачка волки, если не замела метель. А раз тронул Игнат горсть жита, пришлось и об остальном позаботиться.
Зерно смешал в чугунке со снегом да, совестясь, поставил к Ванятке, под шкуру – не шелохнулся малец, когда снаружи дохнуло студеным. Теперь предстояло встречать гостей. Игнат вышел в сенцы и взял рогатину, с которой по молодости ходил на того самого медведя, чья побитая молью шуба сберегала сейчас жар палимого лихорадкой тельца, отпугивала безносую оскаленной мордой. Сделал рогатину он когда-то сам, вырезал из подходящей ветки карагача, опалил, как положено, травками, прочитал заговор, и потому сейчас, стукнув концом об пол, с удовольствием почуял упругую дрожь доброго дерева.
