Дмитрий Всатен - Книга 1. Людомар из Чернолесья
– Тихо, – прошептал он и улыбнулся. – Люба мне тишь. И ты мне люб поэтому.
– Я пришел, как ты и просил.
– Ась. Не слышу я. – Старик потянулся вперед, и охотнику пришлось говорить ему прямо в ухо:
– Что делать мне? Зачем призвал меня?
– Я? Ничего мне не надо. Но Тикки просил – я не слишком громко говорю-то? Тикки просил тебя отыскать. Порубят его завтра.
– Где?
– На Головной площади.
***
– Эк, гляди в оба. Он должен быть здесь. Я не мог ошибиться, этот старикашка и людомар как-то связанны между собой.
– Я буду здесь. За глаза мои не волнуйся. Они все так же хороши.
Кин стоял у оконного проема одного из зданий, выходящих на Головную площадь. Как и всегда бывало в дни Отлучки, утром жителей развлекали наказаниями преступников. Среди десятков провинившихся мало кто поймет, отчего зарубят дряхлого старика. Десятки, если не сотни таких же копошатся и дохнут повсеместно в городке и никому нет до этого дела.
Оридонец ухмыльнулся. Те, кто выдумал такое обращение с холкунами и пасмасами заслуживают уважение. За двадцать лет их превратили из свободолюбивых олюдей в пресмыкающийся скот. Убивать пришлось не многих. Основных перебили в двух битвах. А остальные… Интересно, а среди оридонцев все так же или нет? Навряд ли. Так с оридонцами нельзя поступить.
Его глаза заметили ватагу детей, ворвавшихся на площадь и кинувшихся занимать самые лучшие места на подоконниках, выступах и любых других возвышениях.
Даже в этом городке много беспризорников. Кин слышал, что они промышляют воровством, соглядатайством и даже убийствами. Да и места они занимают для холкунов побогаче, потому как те им за это что-то платят.
Кин загляделся на детей. Что-то екнуло в его груди. Система, частью которой он был, была жестока, и он ее большей частью оправдывал. Но когда видел детей – эти милые чумазые рожицы – что-то в нем щемило. У него у самого было трое таких же бесят. Когда он приплывал домой, то не мог нарадоваться на них. Никто не знал среди его подчиненных, что он был нежным мужем и заботливым отцом.
Видимо лицо его в этот момент подобрело, потому что Эк несколько странно на него посмотрел. Кин краем глаза заметил этот нюанс и тут же посуровел.
– Не своди глаз с площади, – приказал он.
Солнце показалось из-за крепостной стены. Оно тускнело в дымке, которая поднималась над грязевыми полями. Площадь постепенно заполнялась горожанами.
Вскоре на нее начали выводить преступников. Им отрубали головы. Обвинения, которые оглашались во всеуслышание, были, когда справедливыми: убил, украл, отравил, а когда и надуманными.
– Чост, ты чуешь его? – Кин подошел к дремсу, туповатому детине, вальяжно развалившемуся на ступенях с третьего на второй этаж.
– Нет. Им не пахнет, – сказал тот, с трудом собравшись при виде начальства.
– Тогда высунись в окно и принюхайся! – заорал на него оридонец и, что было сил, пнул по спине.
Дремс «ойкнул», тут же вскочил и бросился к окну. Его спина получила еще пару ударов палкой за нерадение.
Трупы скатывались по желобу к ногам холкунских воинов, которые поднимали обезглавленные тела и складировали их на бричку. Красная повозка – так называли ее во всех городах.
Неожиданно, произошла заминка. Кин не увидел это – он стоял далеко от окна – но почувствовал. Народный гомон несколько ослаб, и долгое время висела скучная тишина. Затем послышался голос глашатая, вычитывающий приговор.
– Где он? – закричали из толпы.
– Кого рубить будете?
– Пусть пень и рубят.
– Ха-ха! Судят пень. Давно пора! Многих невинных на нем порубили. Ха-ха!
Кин бросился к окну и увидел помост совершенно пустым. На нем безучастно топтался один лишь палач, не понимая, кому отрубать голову.
Вместе с пониманием странности происходящего до слуха Кина донеслись торопливые шаги.
– Где привысокий Кин? – спросили на втором этаже.
– Там.
Шаги стали подниматься по лестнице. Вскоре перед ним оказался холкунский воин.
– Привысокий, холларг зовет тебя.
Кин сжал губы.
– Где старик?
– Холларг зовет тебя, – повторил воин.
– Я это уже слышал! Где старик? Где он? Холларг зовет?! Он не может! Не имеет права! Я оридонец… ты… так ты смеешь обращаться ко мне, как к равному себе?! – Воин побледнел и в следующую минуту кубарем полетел вниз по лестнице.
Кин сбежал за ним. Он все понял. Свою злобу он отыграл на несчастном юноше, едва не забив его до смерти.
Оридонец пошел к холларгу, но уже знал, что ему предстоит продолжить свою погоню за тенью. Он вдруг совершенно отчетливо осознал, что, упустив тонкую нить связи с людомаром, вынужден будет гоняться за ним долгие годы.
***
Тикки умирал. Его бледное лицо было обращено к солнцу. Он смотрел на светило с детским восторгом.
Людомар сидел рядом. Он был без сил. В эту ночь пришлось изрядно потрудиться. Хитрый себялюбивый старик – дядька Иримы – едва не лишился чувств, когда людомар принес к нему Тикки.
– Нет… Нет!.. – Замотал он головой и руками. – Прочь… прочь… я сделал, что он просил… последнее сделал, как он просил… прочь… прочь…
Старик не видел в темноте, как по щекам Тикки потекли слезы.
– Унеси… в равнины, – неслышно для холкунского уха попросил он.
Людомар развернулся и ушел.
Он не слышал, как на ступени лестницы дома выбежала Ирима и бросилась за ним вслед, но охотник двигался неслышно даже с ношей и быстро скрылся в темноте. Кричать она не решилась. Ее возвращение в дом было подобно вихрю.
– Ирима! Ирима, стой! – хрипел дядька. – Пусть уходят. Это лес, Ирима! Что ты делаешь?
Но девушка не слушала его. Она быстро собралась, оттолкнула старика с неожиданной для него ненавистью и выбежала прочь, в ночную мглу.
Старик схватился за сердце и быстрыми мелкими шажочками засеменил к себе в нору.
Жажда крови тогда еще не утихла в груди людомара. Она не была утолена. Его недруги, видимо, не все знали про людомаров. Они не знали, насколько тонким нюхом обладают эти дети лесов. Ему не составило труда, лавируя по городу, найти то место, где явственнее всего слышался запах Тикки.
То было приземистое здание каземата, расположенное во внутреннем дворе казарм городской стражи. Проникнуть внутрь не представляло для лесного охотника никакого труда, тем более, что это были казармы холкунской стражи, которые не особо тщательно охранялись – все же холкуны еще доверяют друг другу (хотя бы это не удалось изменить завоевателям). Каземат охраняло два воина, один из которых сладко спал, а другой кивал носом себе на грудь.
Оба получили тяжелые удары по головам и лишь слегка изменили позы, сделав их более раскрепощенными.
Ключами людомар умел пользоваться из неизвестной прошлой жизни. Это было очередным для него открытием. Когда он вошел в каземат, то на него мало кто обратил внимание: холкуны спали, а те, кто не спал, сидели, апатично уставившись себе под ноги.
Тикки лежал в дальнем углу и оказался по весу легче прежнего.
Даже в темноте людомар разглядел следы многочисленных побоев, покрывавшие тело старика.
– Я ни… чего не… ска… зал, – прошептал ему Тикки гордо. Он попытался сжать кулак, и это последнее усилие окончательно лишило его чувств.
Солнце вставало над равнинами, но Сын Прыгуна знал, что первые лучи осветили Чернолесье. Ему вдруг вспомнились слова старика: «Заря пришла с тобой!» И верно, для него эта заря пришла от людомара. Это его личный подарок Тикки.
Тикки открыл глаза и осмысленно осмотрелся. Губы его растянулись в улыбке. Ветер играл седыми власами старика и ласкал его своими теплыми струями. Людомар держал старика на руках, стоя на краю громадной ветки свидиги, распростершейся над равнинами на высоте в сотню локтей.
Солнце осветило старика и охотника тогда же, когда позолотило вершины лесных великанов. Старик смотрел на розовевший небосклон и улыбался.
– Буду… там, – прохрипел он. – Буду знать… теперь ближе я… ближе… – И он снова улыбнулся.
Внезапно силы нахлынули на него во второй раз. Он быстро заморгал, огляделся и сфокусировал свой взгляд на Сыне Прыгуна.
– Эсдоларг, – проговорил он с усилием, – Эсдоларг. – Его глаза смотрели в немом вопросе в лицо охотника. – Эсдоларг! – Старик ближе придвинулся к людомару.
Охотник усиленно думал. Нет, это название ему ничего не сказало.
– Эсдоларг! – почти вскричал Тикки, беря лицо Сына Прыгуна в свои исхудалые ладони. – Эсдоларг.
– Эсдоларг, – повторил тот.
Старик замер, переводя взгляд с одного глаза охотника на другой.
– Эсдоларг, – засипел он.
– Эсдоларг, – сказал людомар.
Тикки улыбнулся, отпрянул, закатил глаза, дернулся несколько раз и с выходом «эсдоларг», безвольно повис на руках охотника.
– Уйди. Не тронь! – Ирима отбивается от двух холкунов в воинских доспехах. Они хохотали. Девушка плакала. Несмотря на то, что ее тянули назад и к земле, Ирима даже не смотрела на своих обидчиков. Ее глаза блуждали по пустынным равнинам. Она плакала навзрыд.
