Галина Романова - Пятая Печать. Дом с привидениями
Девочка показала ей язык прежде, чем сама сообразила, что сделала.
– Ты с ума сошла? – ахнула рядом Илалия.
– А пусть не думает, что она…
Валерия Вышезванская не думала. Она действовала.
В тот день все ограничилось беседой с классной дамой – Валерия нажаловалась, что Анна дразнится, и ее оставили в классе на целый час, заставив написать сто раз подряд: «Я больше не буду дразнить одноклассниц». Классная дама стояла над нею и внимательно следила, как девочка выводит буквы. Несколько раз она заставляла переписывать фразу заново – если ей казалось, что строчка недостаточно ровная. В результате Анна написала одно и то же сто шестнадцать раз – она посчитала. Пальцы у нее после этого так болели, что на другой день, когда писали диктант, она чуть не плакала.
В довершение ко всему после диктанта именно ей учитель велел собрать тетради, и, когда она шла со стопкой по проходу, ей подставили ножку. Анна споткнулась и чуть не упала, но тетради рассыпались, и ей пришлось ползать и подбирать их с пола. А когда она вернулась на свое место, выяснилось, что кто-то утащил у нее перо. Илалия, конечно, видела, но молчала, отводя глаза.
Но все это были мелочи. А сегодня…
Анна брела по тропинке, почти ничего не видя от заливавших глаза слез. Она кусала губы, всхлипывала и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. Сдерживало только одно – реви, не реви, никто не станет ее утешать. Никому нет дела до ее слез – она одна, вокруг раскинулся осенний лес, красивый, пестрый, но утомленный долгим летом и словно радующийся наступившей осени. В ветвях скачут белки, шныряют туда-сюда синицы, слышен крик ворон и галок. Они все заняты своими делами и не обращают внимания на маленькую девочку. Ее некому пожалеть, ей не с кем поделиться своим горем. А тетя Маргарита далеко. И что она скажет? Анна пробовала делиться с нею переживаниями, но пожилая дама лишь качала головой и повторяла: «Это печально. Это очень печально!» – или вовсе не говорила ничего.
Узенькая тропинка вынырнула из кустов, и девочка, шмыгая носом, свернула на нее. Она сделала это неосознанно – так хотелось забраться куда-то подальше в чащу, где нет никого. А по большой тропе нет-нет, да ходят люди. Но что они могут сделать?
Лесная ведьма возникла на тропе неожиданно – только что тут никого не было, и вот навстречу уже выступила из зарослей орешника пухленькая женщина в красной клетчатой поневе[3] и наброшенной на плечи старой вытертой душегрейке. Повязанный платок сбился на сторону. Глаза светятся.
– А вот и моя девочка! – воскликнула она напевно весело. – Явилась, ягодка! Прилетела, ласточка! Птичка моя синичка! Анночка ясочка…
Обычно Анна внимательно слушала ее прибаутки – тетя Маргарита не баловала племянницу ласковыми словами. Но сейчас девочка только помотала головой и потупилась.
– Ой, – ведьма опомнилась, – а что с тобой? Ну-ка, – она поддела подбородок девочки двумя пальцами, – говори, почему глаза на мокром месте? Что случилось?
– Ничего, – буркнула девочка.
– От ничего не плачут. Что случилось-то?
– Ничего.
– Ну на «нет» и суда нет, – миролюбиво отмахнулась ведьма и, притянув ветку орешника, сорвала несколько полных орехами «гнезд». – А я-то хотела тебе кое-что показать да подарочек сделать… Ну раз ты говорить ничего не хочешь, так и я делать ничего не хочу!
Она вернулась к сбору орехов с таким видом, словно это было самое главное дело ее жизни. Ведьма выбирала и пригибала к земле не все ветки, а только те, где орехов росло побольше. Корзина, заполненная на две трети, стояла в сторонке, и сестра Клара метко бросала добычу в нее, ни разу не промахнувшись. Наблюдавшая за нею Анна несколько раз шмыгнула носом.
– У меня… я, – наконец решилась девочка, – вот…
Поставила сумку на траву, раскрыла и, прикусив губу, двумя пальцами подняла залитый чернилами учебник. Одни страницы слиплись, на других красовались синие пятна и разводы.
– Ой! – Ведьма выпустила только-только пойманную ветку, всплеснула руками. – Что это?
– Это, – Анна не выдержала и расплакалась, – это девочки…
После уроков к ней подошла одна из одноклассниц и сказала, что ее зовет классная дама к кабинету директора. Перепугавшись – а ну как Валерия все-таки нажаловалась? – Анна поспешила туда, на верхний этаж. Директора на месте не случилось. Догадавшись, что ее провели, она вернулась – и не обнаружила своей сумки. Кинулась искать. Нашла в сквере возле забора под кустами. Внутри все было залито чернилами. И даже Илалия ничего не знала. С тем Анна и пошла домой – доискиваться, кто и почему испортил ей учебники и тетради, было некогда. И так ясно, что пакость задумала Валерия Вышезванская. Но за что она так на нее взъелась? Неужели только из-за одного случая?
Когда Анна рассказала все, сестра Клара вздохнула.
– Тяжело горю твоему помочь, – сказала она. – Но можно. Утешься. Слезами ничего не поправишь… Лучше смотри, чего я тебе принесла в подарочек!
Она порылась в небольшом холщовом мешочке, который вместо кошеля всегда висел у нее на поясе, и достала маленькую ладанку на витом шнурке.
– Держи!
Анна послушно подставила шею. От ладанки исходил смутно знакомый запах. Кажется, сестра Клара ей рассказывала про такую пахучую травку. Девочка принюхалась.
– Что, не узнаешь? – рассмеялась ведьма. – Это корешок тимьяна, в чародейных травах вываренный. Кто его на груди носит, тот может не бояться ни убийства, ни иной какой смерти от человека лихого.
– Лучше бы от Валерии он защищал, – вздохнула Анна.
– А еще, – словно не слыша ее слов, продолжала ведьма, – он дает способности видеть фей и с ними разговаривать!
– Фей? – не поверила своим ушам девочка. – Но… ведь у нас феи не живут! Они же где-то там… ну далеко… На островах и… – Она махнула рукой. – В общем, там!
– И там, и тут… Ты права, Анночка-ясочка, – улыбнулась сестра Клара. – В здешних лесах про фей никто слыхом не слыхивал потому, что в древние времена они покинули эти места. Вот люди и забыли. А те, кто остался, те уж феями не зовутся. Они себя лесавками кличут. Но живут! Куда им деваться! Мало их осталось, не каждому на глаза показываются. Но уж если кто их увидит, тем они навсегда друзьями становятся. Хочешь лесавку в подружки-приятельницы?
Анна вздохнула, вытирая слезы ладонью.
– Хочу.
– Тогда пошли, покажу местечко заветное! – Ведьма подхватила корзинку с орехами, подала девочке руку.
Анна думала, что они прямо сейчас отправятся туда, где можно увидеть фей-лесавок, но сестра Клара проводила ее к себе домой. Помогла переодеться – вместо ботинок велела надеть лапотки, чтоб шагалось по лесу лучше. Велела снять гимназическое платье и переодеться в сарафан. Вместо капора повязала волосы платком, пахнущим липовым цветом, накинула на плечи душегрейку. Потом налила молока, угостила булочками. И лишь после этого поманила за собой.
Их путь лежал в чащу леса, подальше от тех троп, где бродили раньше. Места оказались незнакомые, деревья вставали стеной – не какие-то рябины, клены и ясени, а толстые вязы, разлапистые ели, высоченные сосны. Среди них грозно возвышались дубы – казалось, кронами они достают до самого неба. Анна никогда не видела таких больших деревьев. Она робела и цеплялась за поневу своей провожатой, которая шла по одной ей ведомой тропинке и что-то невнятно бормотала себе под нос:
– Дуб да ель, сосна да пень, – слышались обрывки заклинания, – клен да вяз, встречайте нас!
Внезапно она остановилась. Анна, шагавшая след в след, не удержалась и ткнулась ей носом в спину.
– Тсс! – Ведьма сжала ей запястье. – Смотри! Ни звука!
Девочка сделала робкий шажок. Одной рукой удерживая ее, другой сестра Клара осторожно отвела в сторону ветки густых кустов, закрывавших вид на поляну.
Высокие деревья и густые кусты стояли плотной стеной, почти не пропуская вниз солнечный свет, но после сумрака чащи тут казалось все залито солнцем. Густая трава, в которой желтели огоньками осенние цветы, поднималась до колен, несмотря на то, что в других местах, на лугах и в городском парке она уже начала желтеть и поникать. Даже во дворе у тети Маргариты она была не такой густой и свежей, как здесь. Казалось, время повернуло вспять, и сейчас опять царит лето.
Поляна была довольно просторной – шагов сорок или пятьдесят. На противоположной стороне высился серый камень высотой, наверное, со взрослого человека. Его грубые бока покрывали пятна лишайников. Под ними виднелись какие-то странные щербины. Девочка смотрела долго, минуты две, прежде чем поняла и поверила, что это – полустершаяся надпись, выполненная на непонятном языке. Этим словам было пятьсот лет или даже вся тысяча. А может, две или три – кто знает? Из-под камня журчал ручеек. В траве его не было видно, только слышался тонкий робкий плеск бегущей воды. Звонко перекликались синицы, в вышине что-то прокричала сорока, откуда-то долетело задорное тявканье лисицы. Но все эти лесные звуки не могли заглушить журчания воды.
