Надея Ясминска - На спине лоскутного дракона
Тяжелая ветка хлестнула его по лицу, и он выронил кинжал. Стражи кинулись врассыпную, их вопли смешались с завыванием ветра. Кое-кто догадался, что спасение по ту сторону ручья, но время было упущено: цепкие заросли хватали людей, скручивали им шеи, ломали позвонки. Альдис не отводила взгляд. Она знала, что убийцы тоже смотрели бы на ее агонию. Когда крики стихли, женщина подошла к тому, в ком еще теплилась жизнь. Дозорный висел над ее головой, из раны на его груди струилась кровь и торчали листья.
– Твои хозяева добились своего, – произнесла она. – Ведьма больше не появится в замке. Она вернулась домой, в Красный лес.
Послышался последний хрип; ветер в кронах затих. Альдис кинула в ручей корону и направилась в самую чащу, и багровые ветви бесшумно расступились перед ней.
ПЕРО ФЕНИКСА
– Нет-нет, это не продается! – Лавочник замахал руками, ненароком сбросив на пол кипу пожелтевших свитков. – Вещица заурядная, но дорога мне как память. Есть нечто весьма похожее, гляньте вон туда. Кстати, не желаете ли послушать историю о самом странном моем заказе? Все равно на улице льет как из ведра…
В общем, дело было годика три назад. В то утро я вел беседы со своим Птахом. Я подобрал его больным птенцом в лесу, выходил и в итоге получил на редкость неприглядное создание: серое, встопорщенное, с жалкой метелкой вместо хвоста. Кроме того, глупая птица то ли не могла определиться, к какому виду себя отнести, то ли напрочь это позабыла. Время от времени Птах выдавал:
– Карр! Каррр!..
И я уже решал было, что он ворон, но за этим следовало:
– Чик-чирик! Чик, чик…
– Птах, – учил я его, – ты уж выбери себе что-то одно. Не то залетит к тебе женушка-соловушка, а ты ее своими «каррами» до птичьей икоты доведешь…
…Ох, простите, что-то я отвлекся. Так вот. В то утро, когда я наставлял своего Птаха, ко мне зашел один человек. По виду сразу было ясно: покупатель не ахти. Одежка бедная, сапоги прохудились. Я только собрался спросить: «Чем могу помочь?», как он с разбегу:
– Мне нужно перо феникса.
– Ха, – ответил я, – а больше ничего не желаете? Голову тролля на блюде или драконье сердце в золотой оправе?
Он подошел ко мне ближе, и я заметил, что его глаза блестят, как у больного.
– Нет, вы не поняли, я не требую настоящее перо. Мне нужна вещь, которая его заменит.
– Подделка? – уточнил я.
– Да, подделка. Не нужно сильного сходства – пусть только светится, будто полыхает пламенем. Я заплачу, сколько скажете.
Я подумал немного, потом сказал:
– Допустим, такую штуку я достану. Только кто в нее поверит?
Мой посетитель вздохнул и тихо произнес:
– Ребенок.
Наверное, я тогда уж слишком пристально на него глянул. Нет, вы не подумайте, я никогда не сую нос в дела своих покупателей. Но все же любопытно, согласитесь: зачем устраивать такой маскарад для сопливой мелюзги, которой конфету дай – и уже счастье?
Человек поймал мой взгляд и вспыхнул. Потом снял с себя грубые перчатки, кинул их на прилавок и показал свои руки. Пальцы были черными, словно обугленными. Меня аж мороз до костей пробрал – моровая гниль!
– Я умираю, – спокойно сказал он. – Но не хочу, чтобы моя маленькая дочь это понимала. Она и так уже потеряла мать. Я скрывал от нее, как мог, но она все-таки увидела мои руки и испугалась. Пришлось сказать ей, что я – тайный летописец и записываю вехи истории не чем-нибудь, а пером феникса. Поэтому и обгорают мои пальцы, но боли я не чувствую. Конечно, моя малышка пришла в восторг и захотела увидеть это перо. С каждым отказом она все больше обижалась и все меньше верила… Вот почему мне нужна такая странная подделка.
Мне не следовало спрашивать, но я все-таки спросил:
– А потом?
– Потом, когда мне станет совсем худо, ее заберет тетка. Но пока что…
Я кивнул, назвал цену – меньшую, чем для кого-либо еще. Человек поблагодарил, вновь натянул перчатки и ушел.
Тем же вечером я навестил знакомого, умелого фокусника, и раздобыл у него склянку жидкого огня. Белое перо, почти с локоть длиной, подобрал в местном грифоннике. Выкрасил его вишневым соком, жидкий огонь перелил в длинную чернильницу, потом отложил все это в сторону и занялся своей привычной работой.
В назначенный час я снял вывеску «Лавка древностей и чудес» и подготовил стол с пером и чернильницей. Мой покупатель не заставил себя ждать. Он вошел, держа за руку худенькую большеглазую девочку лет пяти. Она с любопытством и затаенным страхом озиралась по сторонам.
– Тювить-тювить-тить-тить! – залился соловьем мой глупый Птах.
Я шикнул на него и с почтением произнес:
– Здравствуйте, господин летописец! Желаете сегодня поработать? – И указал на стол.
Глаза человека чуть увлажнились, а девочка заулыбалась.
– Нет, благодарю, – ответил он. – Я просто хочу показать дочери перо феникса, котором пишу свои лучшие страницы. Она давно меня просит.
– Минуточку, сейчас я его подготовлю.
Я взял перо, хорошенько распушил его и скосил глаза на чернильницу. Мой покупатель кивнул. Он снял перчатки, обнажив сухие угольные пальцы, осторожно окунул перо до самого очина и не без дрожи достал.
Мою лавчонку озарил свет – старый чародей знал свое дело! Жидкий огонь стал плясать по измазанному вишней опахалу, вспыхивать то красным, то рыжим, то золотым. Малышка ахнула и захлопала в ладоши, а отец прижал ее к себе. И вдруг…
Вдруг раздалась громкая переливчатая трель, которую я никогда не слышал ни от одной птицы. Потом я долго подбирал слова, чтобы объяснить… Словно раскат грома, шум океана, вздох леса, стон ветра в скалах, отзвук древнего, утерянного нами мира сошлись в одном звуке. И все это издал мой Птах! Он уставился сверкающими глазками на огненное перо и неожиданно вспыхнул сам – ну что ваш факел! Его клетка распахнулась, и Птах пронесся над моей головой, потом на мгновение сел на руки оторопевшему мужчине, выхватил клювом перо и стремглав вылетел в окно.
– О-о, – только и сказал мой бедный покупатель, тяжело рухнув на стул.
– Это был феникс, папа! – радовалась девочка. – Настоящий феникс, ты видел? Папа, папочка! Посмотри на свои пальцы!
Ее отец послушно поднес к лицу руки – и можете мне поверить: они были белые, чистые, исцеленные. А у меня в голове крутилась лишь одна мысль: «Он вспомнил… все-таки вспомнил!»
Но вслух я не стал ничего объяснять, да мои гости и не спрашивали.
Что? Тот человек? Он бросил ремесло рогожника и выучился кое-каким наукам. Сказал, что увидел во всем знак свыше. Сейчас он и вправду летописец, только довольствуется гусиными перьями. А девчушка растет красавицей – уж не знаю, чья в этом заслуга: родной матери или феникса, что задел ее крылом…
Такая вот история, сударь. Поэтому клетку эту я вам продать не могу. Я даже копоть с нее не стирал. Она всегда тут висит, у окна. Звучит глупо, но я скучаю по своему Птаху и порой думаю: вдруг вернется, чем небеса не шутят… Ну, а раз дождь никак не заканчивается, может, присмотрите себе какой-нибудь зонтик?
КЛЕЙМО
– Каково тебе быть вечно юным? – спросила она.
– Не знаю, – честно ответил я. – Семьдесят лет – слишком малый срок, чтобы это понять.
Она отвела взгляд, и я тут же пожалел о своих словах. Опрометчиво, да, но я так давно не разговаривал с простыми людьми. А люди многое не понимают, они смотрят на мир через узкую щель и трогают мечту только кончиками пальцев. В мыслях тут же отпечатался Тэйен, словно я видел его вчера. Я не собирался ей о нем рассказывать: все-таки в нашем мире – мире магии и застывшего времени – есть такие вещи, которыми не стоит делиться. Но она так тщательно прикрывала ладонью морщинистые губы и прятала под платком волосы, что я не смог сдержаться.
– Послушай, – сказал я, – в тот самый первый год я очень скучал. По родителям, по тебе. Мне стали безразличны и школа, и мой глупый Дар, и то, что я уже не деревенский фокусник, а вроде как волшебник. Как только закончилась зима, я решил бежать, но меня отговорил мой сосед, парень по имени Тэйен. Вернее, поначалу я считал его парнем, а на деле ему оказалось больше четырехсот лет. Тэйену не особо давалась магия, он просто был смышленым полукровкой: его предками были фейлы или кто-то из эоли. Все его родные умерли, дом разрушили в одну из войн. Он сказал мне: будь здесь, в этих стенах. За ними ты будешь ходить по осколкам и костям. Люди – как срезанные цветы: ты можешь поставить их в хрустальную вазу и каждый час менять воду. Но вскоре сморщится один лепесток, потом упадет второй… Лица начнут меняться все чаще и чаще, и в конце концов это разноцветье начнет вызывать такую боль, что тебе не меньше воздуха нужны будут одни и те же глаза, одни и те же голоса рядом. Поэтому волшебники и живут в своем Эсмонде, а некроманты – в Киросе. Не от гордыни, а от безысходности.
Я поверил и остался, а потом тоска начала отпускать. Мы с ним виделись не так уж часто: я постигал азы магии, а Тэйен служил на побегушках у главы нашего ордена. Старый волшебник обещал ему за службу то, что мой друг жаждал более всего: смерть. Видишь ли, маг не может убить себя – тогда он не шагнет в Вечность, а возродится на земле, вновь попадет в этот круговорот. И собрату боязно поднять на него руку, даже во благо: можно навлечь на себя проклятье. Глава ордена говорил, что создал заклинание под названием Клеймо – с его помощью можно умереть без насилия над собой, тихо закончить долгий путь, отпущенный тебе природой. Тэйен хотел получить это Клеймо. Он был юным и бессмертным, но просто не умел жить вечно. Он ненавидел Эсмонд и существовал в нем, как рыбка в стеклянном сосуде: снаружи – боль, внутри – беспросветная тоска.
