Ник Перумов - Молодой маг Хедин
Осеннее небо быстро темнело, облака поднимались от горизонта прямо вверх, словно занавес. Кто-то закричал, крик подхватили, он катился от двора ко двору, от дома к дому, словно морская волна. Хлопнула дверь, другая, взвыл пёс, протяжно замычала корова. Всхлипнув, мимо Старого Хрофта пробежала женщина в поношенной юбке и наспех накинутом кожушке, волоча за руку мальчугана лет четырёх и прижимая к себе совсем ещё крохотную девчушку.
На стиснувших посох ладонях Отца Дружин побелели костяшки.
Это будет похлеще Боргильдова поля, вдруг подумал он.
На фоне тёмных сгущающихся туч заблистали тысячи и тысячи летучих искорок, послышалось басовитое нарастающее гудение, словно множество пчёл устремлялось к улью.
Вокруг метались и вопили люди, мужчины хватали оружие, женщины – детей, кто-то выводил скотину, но бежать было некуда: тёмное кольцо замкнулось, завыл ветер, в лицо и словно разом со всех сторон, так что даже не повернёшься спиной.
«Женщин и детей», – подумал Отец Дружин. И сразу же одёрнул себя: «Нет. Что они станут делать без мужчин? Только погибнут зря. Нет, выводить, так всех…»
Легко сказать, но как?
– Люди! – загремел Старый Хрофт, резко вскидывая голову. Голос его услышали во всех без исключения концах селения, даже те, кто прятался в погребах и подвалах. – Все сюда! Немедля! Надо уходить, скорее!
Бегущие, суетящиеся, толкающиеся и спотыкающиеся обитатели безымянной деревушки останавливались, замирали, с изумлением глядя на Хрофта, словно впервые заметив.
Никто даже не спросил: «Кто ты?»
Тёмно-синий плащ развевался за плечами Отца Дружин, безжалостно треплемый свежим ветром. Одной рукой придерживая широкополую шляпу, Старый Хрофт поднял посох, указывая на вытянувшийся язык леса.
– Туда! Все туда! Я – последним!
Ни одного возражения, ни единого даже взгляда, где читалось бы сомнение.
Но со всех сторон, без малейших просветов, надвигается целая туча летающих огоньков, и острый глаз Старого Хрофта видит уже не огоньки, не отблески, а громадных, чуть ли не с волка величиной, ос, полупрозрачных, светящихся изнутри.
Откуда Молодые Боги выдернули их, из какого мира – кто ведает? Но не приходилось сомневаться, что для мечущихся людей их появление означает отнюдь не весёлый праздник с пляшущими в небе разноцветными огнями.
Что осталось у него, Старого Хрофта? Нет Гунгнира, нет Золотого меча, зато есть посох, а им очень удобно чертить руны, старые добрые руны Хьёрварда. Руны, что победители то ли забыли отобрать или сломать, то ли просто пренебрегли ими. Нет, они не совершили ошибки, силы в тех рунах почти не осталось, Митгардом владели теперь новые хозяева. Но следы старой памяти ещё оставались, невозможно оказалось вытравить её полностью из костей земли и корней древних гор, из ключей и сбегавших к морю потоков.
Р-раз – проводит посох в дорожной грязи первый росчерк рождающейся руны.
Два – словно старый друг положил Отцу Дружин руку на плечо. Знакомая сила, вернее, её отзвук, толкнулась в грудь, согревая кровь. Знакомая ярость, память, пришедшая с Боргильдова поля, – ты вновь встаешь на пути силы, сожравшей всех, кто был тебе дорог, сжёгшей Асгард, и вот теперь, похоже, решившей покарать и эту деревушку, где обратилось в пепел уже их собственное святилище.
Три – последняя черта, и руна оживает, отделяется от земли, отрясая с себя прах вещественности, распускается, подобно цветку молний, воспаряет, плывёт, набирая разбег, прямо на приближающуюся стену насекомых.
– Быстрее! – рявкнул Хрофт, видя замешкавшихся селян: те наконец рассмотрели летучих страшилищ.
И такая сила полнила сейчас его голос, что повиновались ему мгновенно, без колебаний.
Руна плыла, не видимая сейчас ни для кого, кроме самого Хрофта; пальцы его вновь сжались, так, что захрустел даже матёрый дубовый посох в руках.
Ведь если в руне не сыщется достаточно сил…
Тем же временем в небе одна за другой проявлялись, словно выступая из невидимости, до боли знакомые призрачные фигуры – те самые, что явились некогда на Боргильдовом поле. Но на сей раз их было уже только шестеро. Четверо мужей и двое жён. Только шестеро, потому что вдогонку за Старым Хрофтом от обречённой деревни бежал некто в сияющих золотистых доспехах, явно из сородичей Ямерта, и память мгновенно подсказала его истинное прозвание: Ястир.
Отец Дружин остановился, напоследок гаркнув спасавшимся людям: «Бегите, бегите!» – и повернулся навстречу Ястиру, вскинув посох наперевес.
Враг одинок, пусть даже и вооружён до зубов. Посмотрим, чему научили его, бога О́дина, и Боргильдова битва, и последующие странствия.
Но Ястир не выхватил меча, не размахнулся. Он бежал прямо на Старого Хрофта – в то время как созданная владыкой Асгарда руна столкнулась с надвигавшейся живой стеной летучих тварей.
Отец Дружин не смог сдержать злой ухмылки. Он всё сделал правильно, руна сработала именно так, как должно. Руна разрушения и смерти, руна уничтожения, гниения, распада. Руна молний и ураганов, руна пожаров и вихрей, всего, чем умеет убивать природа – она ударила в густое облако летящих ос, словно таран в крепостные ворота.
Она успела разрастись, распуститься гигантским парусом, с изгибов её линий во множестве срывались призрачные молнии, оплетая оказавшихся слишком близко чудовищ. Тёмные воронки смерчей раскрывали жадные пасти, засасывая ос и перемалывая их, несмотря на отчаянно бившие воздух крылья.
Прямо в воздухе вспыхивали огненные клубки, языки пламени тянулись к полупрозрачным телам чудовищ, и те тоже вспыхивали, хитин горел весело, ярко и быстро, вниз, к земле, устремился настоящий огненный ливень стремительно сгоравших тел.
А руна плыла дальше, разнося и обращая во прах насланные на деревню полчища, но мало того, под её натиском стал подаваться в стороны, трусливо отступая, тёмный туман, взявший в кольцо обречённое селение.
Высоко над горизонтом колыхались безмолвные призраки Молодых Богов, бесстрастно взиравших на происходящее.
Ястир всё так и бежал прямо на Отца Дружин. Губы О́дина стянулись в жестокую усмешку. Пусть идёт. Грудь на грудь, как в старые времена.
Сородич Ямерта облачился в роскошную сияющую броню, испускавшую мягкий золотистый свет – опять же, заставляющий вспомнить Гулльвейг. О́дин тряхнул головой, отгоняя некстати нахлынувшие воспоминания.
Но где меч Ястира? Почему не наготове? Чем он собирается биться, голыми руками?
Посох Отца Дружин начал чертить прямо в воздухе новую руну – в точности, как тогда, в день роковой битвы.
– Остановись, О́дин! – выкрикнул Ястир, замирая и вскинув обе руки в жесте, что мог бы показаться и умоляющим, не знай Старый Хрофт, с кем он имеет дело. – Остановись, я не желаю драться!
Никогда не верь врагу, тем более такому. Руна, голубоватая, словно небо Митгарда, очерченная по краям белейшим, слепящим светом молний, рождалась прямо на глазах.
Как же этот хлыщ самоуверен, мелькнула мысль. Ничего, улыбаться тебе недолго, если, конечно, не вмешается сам Ямерт.
– Я не желаю драться, – повторил Ястир, замирая в пяти шагах от Отца Дружин. Бледный, глаза блуждают, словно у безумного. Руки трясутся, кулаки то сжимаются, то разжимаются безо всяких смысла и цели. – Я тут, чтобы помочь.
Никогда не разговаривай с врагом. В своё время Старый Хрофт нарушил этот древний закон – и поплатился.
– Я пришёл спасти людей! – уже с яростью и болью выкрикнул молодой сородич Ямерта. – Твоя руна хороша, О́дин, но её не хватит.
– Это ещё почему? – не выдержал Отец Дружин.
– Потому что ты больше не владыка мира сего! – с отчаянием выкрикнул Ястир. – Ты знаешь, что началось? Что сейчас творится в Хьёрварде?!
– Ещё нет, но если ты мне скажешь…
– День Гнева! – Глаза Ястира расширились от ужаса. – День Гнева, справедливая кара для всех, кто совершал преступления и бесчинства, кто убивал наших жрецов, вся вина которых в том, что они служили нам!
– Раз убивали – значит, поделом, – сплюнул Отец Дружин.
– Я… я не спорю…
– Что?!
– Я не спорю, – повторил Ястир, облизнув губы и тревожно оглядываясь через плечо на качающиеся в вышине призраки сородичей. – Людские дела сложны, и зачастую нельзя понять, кто прав, кто виноват… но… мои братья и сёстры думают по-иному.
– Нет времени разглагольствовать! – оборвал его Отец Дружин. Руна, разросшаяся в исполинский, на полнеба, парус, уже теряла силу. Она пробила коридор для беглецов, но со всех остальных сторон всё нарастало и нарастало басовитое гудение: осы надвигались сплошной сверкающей стеной, и точно так же надвигались стены тёмного тумана.
– Что они задумали, твои братья?! – взревел Старый Хрофт, надвигаясь на Ястира. Страх умер, оставалась только ярость.
– Н-не знаю, – побелел Ястир. – Покарать… преступивших закон… Но… я боюсь… я не могу… я усомнился… а потом – мы все увидали тебя…
