Вячеслав Бакулин - Некроманты (сборник)
– Прости, мой хороший. Я тогда работала в институте, думала, что это необходимо, что это послужит науке. Что это поможет мне найти то самое слово. Но, как раньше, так и сейчас эти исследования ничего не дали. Вы – живые отражения слов. Живые в полном смысле, вас можно ранить, можно даже убить. Но никто никогда не видел, как вы рождаетесь, и никто никогда не видел, как вы умираете. Однажды вы просто появляетесь на свет. Живете. Можете перерождаться – из существительных в прилагательные, из прилагательных в наречия и наоборот. А потом исчезаете. Даже когда вас… умерщвляли в лаборатории… Вот вы еще тут, еще здесь. Но один миг – и пропали. Возможно, вы растворяетесь в эфире, возможно, уходите в свой лексический рай. Ни одно исследование ничего не показало и не дало. Но каждый раз, когда принимается решение прекратить работу, проносится очередной слух, что где-то, когда-то, кому-то Удача принесла удачу, а Выздоравливать – здоровье. Что кто-то от Жизни получил жизнь. И все с новой силой принимаются за изучение и эксперименты. Слухи оказываются слухами, хотя иногда мы находим свидетелей, которые яростно клянутся, что все так и было. Однако до сих пор у нас ничего с вами не вышло. И я решила, что надо пробовать другое. Теория. Мне нужна была теория. Я ушла из института и теперь работаю дома. Мои статьи публикуют в научно-филологических журналах, иногда приглашают с лекциями по стране. Тем и живу. Иногда мне кажется, что я что-то нащупала, что понимание рядом. Но раз за разом оно ускользает от меня. Хотя, если по-думать, все мы – слова, Живчик, и, наверное, когда-то были созданы Словом. Вот и я сейчас… ищу слово, которое оживляет. Этакий лингвистический некромант.
Она усмехнулась.
Живчик пошевелил усами. Но не подошел, уставился в окно. Качнув головой, женщина уткнулась в бумаги. Мерно стучали колеса, тихо шуршали страницы перелистываемых книг.
Спустя полчаса слово оторвалось от созерцания пейзажей, бочком подобралось к Агате и залезло к ней на колени. Та провела рукой по мягкой шерсти.
– Марек, он… его серьезно ранили. Понимаешь? Я должна хотя бы попытаться. – Ладонь сжалась, невольно причиняя слову боль. – Ох, прости! – спохватилась женщина и вновь погладила найденыша.
Поезд опоздал. Агата первой выскочила на перрон, с Живчиком на плече и саквояжем под мышкой.
А дальше опять автобус и опять дорога.
В госпиталь Агату действительно пропустили и даже разрешили на минутку зайти к пациенту.
– Ему колют морфий, – предупредил врач. – Он в полузабытьи, вряд ли узнает вас.
– Ничего, – прошептала Агата. – Это ничего.
Она отворила дверь и робко вошла в палату. Здесь не слышалось ни смеха, как в одних отделениях, ни мучительных стонов, как в других. Здесь лежали тяжелые. В сознание они приходили редко.
Агата опустилась на табуретку рядом с железной кроватью. Закусила губу.
Бледный. Какой же он бледный. Лицо – воск, черные круги под сомкнутыми веками, борозды морщин. И бинты. Вся грудь, весь живот – всё в них.
Женщина коснулась пальцами лежащей поверх простыни ладони с синими венами, сжала руку. Не отпускать. Единственное, что она может – не отпускать. Словом ли, мыслью… Она наклонилась ниже, закрывая глаза, прижимаясь щекой к щеке.
– Останься тут. Пожалуйста. Ты ведь можешь. Ты сильный, ты самый сильный из всех, кого я знаю. Тебе есть ради кого жить. Останься.
Веки мужчины приоткрылись. Агата вздрогнула, отстраняясь, всматриваясь в него. Взгляд Марека скользнул по ее лицу, по глазам с мелькнувшей в них безумной надеждой. Губы неожиданно улыбнулись, словно мужчина увидел сон. Очень хороший, добрый сон. Тот единственный, который хотел увидеть. Веки сомкнулись.
И Агата застонала. Еле слышно. Впиваясь ногтями в собственную кожу.
– Марек… родной мой… прости. Я не успела.
– Мисс Линделл, – позвали ее от двери. – Вам пора.
Она кивнула, медленно поднялась и пошла к выходу из палаты. В окне показалось и тут же скрылось небольшое слово с солнечной шерсткой.
Похоже, на улице опять собирался дождь, и небольшой садик при госпитале оставался пустым. Была занята только лавочка в дальнем краю, у самой ограды.
– Ты подглядывал, Живчик? – спросила Агата, почесывая найденыша за ухом. Тот виновато опустил глазенки. – Значит, все видел сам. Видел его… Я не знаю, что делать. Просто не знаю, Живч…
Она вдруг замолчала, подняла слово на руки, рассматривая со всех сторон. Ну да, точно. Серые крапинки на боках превратились в полосы, а на хвосте прорезалась отчетливая изумрудная полоска.
– Да ты же оформился! – воскликнула Агата в удивлении. – Ты теперь глагол! Ты… Жить. – Она опустила слово на скамейку. Уставилась так, будто впервые видела. – Жить. Как символично.
Отвернувшись, сделала глубокий вдох.
– Надо же, вот как бывает. Жаль, правда, что ты не то слово, которое может мне помочь. Ты ведь не имеешь понятия, как оживлять людей. Не имеешь понятия…
Она вновь резко умолкла. И вскочила на ноги с такой стремительностью, что едва не вывихнула лодыжку.
– Живчик, вот же оно! Господи, оно все время было рядом. Моя теория. Я слепая курица! Вы можете перерождаться: глаголы в деепричастия, наречия в предлоги, а еще… в понятия. Так? Вы не умираете, вы становитесь понятием. Превращаетесь из материального в абстрактное. И тогда где-то исчезает Исцелившийся, но выздоравливает человек. Пропадает вечно крутящаяся возле порога Удача, но кому-то крупно везет. Растворяется в метафизическом, например… Оживление, и тогда может ожить…
У Агаты горели щеки, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Она стояла, сумасшедшими глазами уставившись на слово. И вдруг плечи ее поникли, сверкавший в расширенных зрачках огонь начал затухать.
– Но если вы и делаете все это, то лишь по собственному желанию, да? Добровольно. Мы никак не можем вас заставить. Иначе давно бы уже научились.
Она снова опустилась на лавочку, сжимая пальцы до белизны на костяшках. Потом спрятала лицо в ладонях, тело принялось раскачиваться вперед-назад, будто принадлежало кукле-неваляшке. Женщина раскачивалась все сильнее и сильнее, пока наконец Живчик не перепрыгнул к ней поближе и не дотронулся лапкой. Агата вздрогнула, замерла. Осторожно опустила руки, вздохнула, успокаиваясь.
Слово приподнялось, указывая носом на больничный корпус, затем лапой – на себя. И снова – на здание и на себя.
– Ты… поможешь мне? – неверяще переспросила Агата.
В ответ новорожденный глагол спрыгнул на землю и засеменил ко входу в госпиталь, время от времени оборачиваясь, мол, идешь ты или нет? Агата вскочила и кинулась за ним.
– Ты поехал со мной не случайно, так ведь? Ты все знал. Но ты точно этого хочешь? Если спасешь Марека, то сам… тебя больше не станет.
Живчик не обернулся.
Агата, спотыкаясь, бежала за словом. «Значит, если Марек… если он не поправится, Живчик даст ему новую жизнь. А если…»
Додумать она не успела. Во двор въехал крытый брезентом фургон, из грузового отсека выскочили несколько человек в военной форме и потянули за собой носилки с ранеными. На помощь к ним уже спешили медсестры.
– Что тут?
– Огнестрельные, осколочные. Военкора сильно зацепило, вон, под простыней лежит, его бы к хирургам скорее.
Что-то заставило Агату затормозить на полном ходу и посмотреть туда, куда указывал солдатик.
Носилки. Мужчина на них. Измазанное копотью лицо, русая челка, прилипшая к покрытому испариной лбу, правая рука соскользнула вниз и висит плетью.
Сердце сбилось с ритма.
– Итон…
Агата замерла на миг, затем бросилась к носилкам – понять, убедиться, – споткнулась, упала на колени, разбивая их в кровь. Снова вскочила, не обращая внимания на боль, но в дверях уже было не протолкнуться. Женщина еще успела увидеть, как Итона несут по коридору – где-то там были операционные.
Шел дождь. Серый, унылый. То едва накрапывая, то изо всех сил барабаня по крышам. Мокли скамейки в саду, прятались под козырьком крыши ласточки.
– Я договорилась с медсестрами, – тихим, невыразительным голосом произнесла Агата, разглядывая плитки пола. Возле (не в открытую, все же это была больница, в сумке) примостилось слово. – Они скажут. Про обоих.
В госпитале все шло своим чередом: спешили куда-то с озабоченным видом врачи, медсестрички, сбиваясь стайкой, хихикали над чем-то и разбегались в разные стороны, бродили по коридорам выздоравливающие пациенты, тоже объединяясь во временные коалиции, в основном по признаку болезней и ранений. Агата сидела. Иногда подносила к глазам книжку, чтобы хоть как-то отвлечься, но после пятиминутного созерцания одной и той же страницы, закрывала ее. Наконец из ближайшей двери вышла женщина в белом переднике. Агата встала. В тот же миг в дальнем конце коридора появилась еще одна медсестра.
