Уильям Гибсон - Нейромант. Сборник
— Сюда, что ли? — Мэлком оглядел дверь и щелкнул предохранителем.
— Можно подумать, я знаю больше твоего, — буркнул себе под нос Кейс.
«Браун» развернулся и начал лихорадочно мигать.
— Хочет, чтобы ты открыл дверь, — сказал Мэлком.
Кейс шагнул вперед и осторожно потрогал бронзовую ручку. На двери висела бронзовая табличка, такая старая, что надпись на ней почти стерлась и стала совершенно неразборчивой, скорее всего — давно и всеми забытое название какой–нибудь службы или фамилия служащего. Интересно, подбирали Тессье–Эшпулы каждый предмет обстановки «Блуждающего огонька» специально или купили все оптом на какой–нибудь европейской помойке, вроде «Метро Гологрэфикс», только гораздо больших размеров. Петли открываемой двери жалобно скрипнули, и тут же вперед рванулся Мэлком с обрезом у бедра.
— Книги, — сказал он.
Библиотека, те самые белые металлические стеллажи с бирками.
— Я знаю это место, — сказал Кейс, оглядываясь на тележку; от ковра тянулась струйка дыма.
— Поехали, — решил он. — Телега! Телега?
Тележка не реагировала. «Браун» дергал Кейса лапками за штанину, больно царапая лодыжку; очень хотелось пнуть эту железяку ногой.
— Чего тебе?
Крохотный робот шустро проскочил в открытую дверь. Кейс двинулся следом.
В библиотеке стоял еще один старый монитор «Сони». Подбежав к нему, «браун» замер, а затем стал пританцовывать.
— Уинтермьют?
На экране появились знакомые черты. Финн улыбнулся.
— Пора посмотреть, что там делается. — Глаза Финна щурились от сигаретного дыма. — Давай, подключайся.
Внезапно к Кейсу подбежал «браун» и, больно щипаясь через тонкую черную ткань, стал карабкаться по ноге.
— Вот же мать твою!
Кейс сбросил с себя механизм, и тот ударился о стену. Две конечности беспомощно задергались в воздухе.
— Что с этой тварью такое?
— Сгорела, — пояснил Финн. — Хрен с ней. Пустяки. Ты, главное, включайся.
Под экраном оказались четыре разъема, но только один подходил к адаптеру «Хитачи».
Кейс вошел в киберпространство.
И очутился в серой пустоте.
Никакой матрицы, никакой решетки. Никакого киберпространства.
Дека куда–то исчезла. Его пальцы…
И только на самом краю сознания ощущалось некое движение, что–то стремительно неслось к нему по глади бесконечного черного зеркала.
Рот свело в беззвучном крике.
Там, за изгибом пляжа, находился вроде бы город, но до него было далеко.
Он сидел, плотно обхватив руками колени, на корточках, посреди мокрого песка, и дрожал.
И даже потом, когда дрожь прекратилась, он не сменил позы и сидел так долго–долго. Город (а город ли это?) был низким и серым. Время от времени он исчезал за стеной тумана, поднимавшегося с моря. В какой–то момент Кейсу показалось, что и вовсе это не город, а только здание или даже развалины; оценить расстояние было невозможно. Песок был цвета почерневшего, но еще не совсем, серебра. Пляж состоял из песка, песок был влажный, джинсы на ягодицах были мокрыми от влажного песка… Он держал себя за колени и раскачивался, и пел песню без мелодии и слов.
Серебро неба отличалось от серебра песка. Тиба. Небо как в Тибе. Токийский залив? Он обернулся в надежде увидеть знакомую голограмму «Фудзи Электрик», или парящий над водой беспилотный вертолет, или хоть что–нибудь.
Позади него закричала чайка. Кейс поежился.
Поднимался ветер. Песчинки больно хлестали по щеке. Кейс уткнул лицо в колени и заплакал; собственный плач казался ему таким же далеким и незнакомым, как крик чайки. Горячая моча пропитала джинсы, капала на песок и быстро остывала на дующем с моря ветре. Слезы высохли, но от безудержных рыданий разболелось горло.
— Уинтермьют, — бормотал он своим коленям. — Уинтермьют.
Темнело, теперь он дрожал уже от холода, который в конце концов заставил его встать на ноги.
Ныли колени и локти. Из носа текло. Он утерся рукавом и стал рыться в пустых карманах.
— Господи, — сказал он, сгорбившись и спрятав озябшие руки под мышки. — Господи.
У него начали стучать зубы.
Отлив украсил пляж песчаными разводами, недоступными ни одному токийскому садовнику. Сделав дюжину шагов в сторону проглоченного уже вечером города, Кейс обернулся и стал всматриваться в сгущающиеся сумерки. От места, где он сидел, тянулась короткая цепочка следов. Больше ничего не нарушало тусклое серебро песка.
Как ему показалось, Кейс прошел не менее километра, прежде чем заметил свет. Он разговаривал с Рацем, именно Рац и обратил его внимание на оранжево–красный огонек, тускло тлеющий справа, в глубине пляжа. Он знал, что Раца здесь нет, что бармен — плод его собственного воображения, никоим образом не связанный с этой мерзостью, в которой он завяз, погряз, заблудился, но это не имело ни малейшего значения. Странным образом, придуманный Рац имел собственные соображения насчет Кейса и задницы, в которую тот попал.
— Ты, дружище–артист, меня просто поражаешь. Это ж какие старания ты прикладываешь, чтобы довести себя до саморазрушения. Какие излишества! Ты мог спокойно доконать себя в Ночном Городе. У тебя было все для этого: стимуляторы, чтобы лишиться здравого смысла, выпивка, чтобы не думать, Линда для романтической печали, и улица, чтобы там тебе оторвали башку. И чего, спрашивается, понесло тебя в такую даль? А декорации, это ж надо такую дурь придумать… сцена, висящая в пустоте, наглухо запечатанные замки, редчайшая гниль старушки Европы, какие–то мертвецы в коробочках, и китайская магия…
Рац ковылял рядом с Кейсом, посмеиваясь и оживленно размахивая розовым протезом. Среди почерневших, теряющихся в темноте зубов диковато поблескивали стальные коронки.
— Наверное, артист просто по–другому не может, или я ошибаюсь? Ты нуждался в этом мире, этом пляже и остальной хурде–мурде. Чтобы умереть.
Кейс остановился, покачнулся и повернулся в сторону прибоя и летящих колючих песчинок.
— Да, — согласился он. — Кой хрен. Наверное…
И пошел навстречу волнам.
— Эй, артист, — крикнул вслед ему Рац. — Свет. Смотри. Вон там, в той стороне…
Кейс снова остановился, зашатался и рухнул на колени у самой кромки ледяной воды.
— Рац? Свет? Рац…
Абсолютная, без малейшего проблеска, тьма и шум волн. С большим трудом Кейс поднялся на ноги и попробовал вернуться по собственным следам.
Тянулись минуты, часы, века. А он все шел.
А затем оно появилось, тусклое пятнышко, с каждым шагом принимавшее все более определенные очертания. Прямоугольник. Дверь.
— Там огонь. — Ветер вырвал его слова и бросил их в ночь.
Бункер, то ли каменный, то ли бетонный, бункер, погребенный под заносами темного песка. В толстой — не меньше метра — стене — узкий и низкий лаз.
— Эй, — негромко позвал Кейс, — эй…
Пальцы коснулись холодной стены. На камнях плясали тени от горящего внутри огня.
Кейс низко пригнулся и в три шага очутился внутри.
Костер из плавника, разложенный в ржавом стальном ящике, дым уходит в щербатый дымоход, рядом — сидящая на корточках девушка. В пляшущем свете огня он поймал взгляд широко раскрытых, испуганных глаз и узнал головную повязку — шарф с узором вроде увеличенной схемы чипа.
В ту ночь Кейс отказался от ее рук, от предложенной ею пищи и от места рядом с нею в гнезде, сооруженном из старых шерстяных одеял и рваного поролона. В конце концов он примостился у входа и стал смотреть на спящую девушку и слушать шелест песка за стеной. Каждый час он подходил к импровизированному очагу и подбрасывал в огонь свежий плавник из сложенной рядом кучи. Все это иллюзия. Но иллюзорный холод ничем не лучше настоящего.
Вот и она — иллюзия, эта девушка, лежащая в отблесках пламени. Кейс глядел на приоткрывшиеся во сне губы. Такой он ее запомнил в ту поездку через Токийский залив — и это было жестоко.
— Аккуратно работаешь, говнюк, — шептал Кейс. — Не хочешь рисковать, да? Не стал подсовывать мне какое–нибудь фуфло. Но я же все равно знаю, что это такое. — Кейс пытался говорить спокойно. — Знаю, понимаешь? Я знаю, кто ты такой. Ты — тот, второй. 3–Джейн рассказала Молли. Ты — пылающий кустарник. Это был не Уинтермьют, а ты. Он пытался предупредить меня с помощью «брауна». А ты вырубил меня, затащил сюда, в никуда. Вместе с призраком. С той, как я ее помню…
Девушка пошевелилась во сне, что–то пробормотала и натянула одеяло до самого уха.
— Тебя нет, — сказал он спящей девушке. — Ты — мертвая, и единственная цель твоего существования — посадить меня в задницу. Ты слышишь это, приятель? Что я, не понимаю, что ли, что тут происходит? Вырубился я, вот что. И все это заняло секунд двадцать. И сижу я там же, где и был, в библиотеке этой, и мозг мой мертв. А очень скоро он будет по–настоящему, безвозвратно мертв — если у тебя есть хоть на грош здравого смысла. Ты хочешь помешать Уиитермьюту, а для этого всего–то и надо, что задержать меня здесь. Дикси и сам может вести «Куанга», но он — жмурик, и ты всегда его вычислишь. И вся эта херня с Линдой — это же все ты, верно? Уинтермьют попытался с ней работать — еще тогда, в тот раз, когда засунул меня в конструкт Тибы, — но не смог. Слишком, говорит, спотыкательно. И это ты двигал звезды в небе Фрисайда, верно ведь? И мертвой «кукле» в комнате Эшпула лицо Линды сделал тоже ты. Молли его не видела. Ты просто изменил симстим–сигнал. Потому что думал, что сделаешь мне больно. Потому что думал, что это мне не все равно. Ну и давись ты конем, не знаю, как уж там тебя звать. Выиграл ты, выиграл. Только мне на это насрать. Думаешь, нет? Только на хрена ты все это так, на хрена?
